ЧАДАЕВ

Несколько человек и в личке, и в комментах попросили меня чуть подробнее развернуть про сталинское "догматическое богословие", о котором я походя упомянул, сравнивая стили мышления и формулирования разных мм... авторов. Я, хоть и готовлюсь к развёрнутому разбору Сталина лет двадцать, всё ещё не чувствую себя достаточно готовым. "Мало вводных". "Собираю материал", в тч и мысли. Поэтому мой беглый ответ будет сугубо "рабочим" и предварительным, не собираюсь настаивать на нём как на окончательной версии и готов корректировать.

Чему Сталина очень хорошо обучили в семинарии и в чём он точно был сильнее всех своих оппонентов, а может даже и учителя (Ленина) — умению строить очень прочные логические цепочки, где каждый шаг рассуждения обязательно подкрепляется аргументом, ссылкой, а лучше списком таковых. В каждом своём тексте и рассуждении он в первую очередь неумолимо логичен. Даже в ранних работах — таких, как "Марксизм и национальный вопрос", не говоря уже о поздних текстах. Но из-за этого — стремления перегружать каждый шаг мышления аргументами — он очень, если угодно, "медленный". В этом его тексты парадоксальным образом похожи на толстые книжки американских коучей с прилавка деловой литературы: одна какая-нибудь мысль и дальше на сто страниц её обоснование.

Плюс к тому у него всё-таки была проблема с русским языком, который он выучил довольно поздно и которым владел посредственно, а главное, в некоторых местах по грамматике прямо видно, что думает он на грузинском, а потом подбирает русский аналог. Ну и кроме того, европейских языков он вообще толком не знал, во всяком случае на том уровне, на котором ими владели Ленин, Троцкий и даже какой-нибудь Зиновьев. Зато знал церковнославянский и греческий (опять-таки семинария), и это иногда выражалось в забавных проявлениях — например, говоря о жизни Ленина, он употребляет глагол "подвизался".

Но главное — он испытывал робость даже по отношению к Ленину, а уж тем более к Марксу и Энгельсу, чтобы смотреть на их тексты именно как на живую ищущую мысль. Для него они были как своего рода канон, нечто такое, с чем лучше не спорить, а на что надо ссылаться и цитировать, как священное писание. Только под конец жизни он набрался смелости немножко "творчески развить" учение, причём в узких отдельных аспектах ("Марксизм и теория языкознания", "Экономические проблемы социализма в СССР"), но и то делал это, что называется, по принципу "шаг вперёд — два назад".

И при этом сам очень остро понимал, особенно после 1945-го, что "без теории нам смерть, смерть, смерть", но всерьёз заниматься этой самой теорией явно боялся. Не в последнюю очередь и потому, что помнил, как сам использовал теоретические споры для сугубо практической цели ликвидации конкурентных групп в партии и консолидации власти в 20-е и начале 30-х. Тогда это была битва за выживание (тут без иллюзий — оппоненты бы его тоже не пощадили в случае успеха), в которой в средствах не стеснялись, но в результате когда на каждом термине или формуле из этой самой "теории" висит длинный список тех, кого "разоружили" до талого, поневоле опасаешься брать в руки столь опасные игрушки.

Резюмируя — его мышление было очень организованным, внутренне непротиворечивым, цельным, очень как бы прочным — но при этом медленным, негибким, "тяжёлым". С Троцким, когда его читаешь, всё время хочется спорить — со Сталиным, когда его читаешь, спорить не хочется вообще, там именно неумолимость каждой конструкции, разбавляемая разве что очень специфическим кавказским юмором. И ещё одно: он сам был, как известно, очень эмоциональным человеком; а вот в его текстах эмоции как будто стёрты, их там вообще очень трудно поймать. Видна тщательность, с которой автор работал над тем, чтобы никто не понял, что он на самом деле чувствует.

www.group-telegram.com/us/chadayevru.com/3616

17.9K viewsedited  Mar 1 at 18:14

Несколько человек и в личке, и в комментах попросили меня чуть подробнее развернуть про сталинское "догматическое богословие", о котором я походя упомянул, сравнивая стили мышления и формулирования разных мм... авторов. Я, хоть и готовлюсь к развёрнутому разбору Сталина лет двадцать, всё ещё не чувствую себя достаточно готовым. "Мало вводных". "Собираю материал", в тч и мысли. Поэтому мой беглый ответ будет сугубо "рабочим" и предварительным, не собираюсь настаивать на нём как на окончательной версии и готов корректировать.

Чему Сталина очень хорошо обучили в семинарии и в чём он точно был сильнее всех своих оппонентов, а может даже и учителя (Ленина) — умению строить очень прочные логические цепочки, где каждый шаг рассуждения обязательно подкрепляется аргументом, ссылкой, а лучше списком таковых. В каждом своём тексте и рассуждении он в первую очередь неумолимо логичен. Даже в ранних работах — таких, как "Марксизм и национальный вопрос", не говоря уже о поздних текстах. Но из-за этого — стремления перегружать каждый шаг мышления аргументами — он очень, если угодно, "медленный". В этом его тексты парадоксальным образом похожи на толстые книжки американских коучей с прилавка деловой литературы: одна какая-нибудь мысль и дальше на сто страниц её обоснование.

Плюс к тому у него всё-таки была проблема с русским языком, который он выучил довольно поздно и которым владел посредственно, а главное, в некоторых местах по грамматике прямо видно, что думает он на грузинском, а потом подбирает русский аналог. Ну и кроме того, европейских языков он вообще толком не знал, во всяком случае на том уровне, на котором ими владели Ленин, Троцкий и даже какой-нибудь Зиновьев. Зато знал церковнославянский и греческий (опять-таки семинария), и это иногда выражалось в забавных проявлениях — например, говоря о жизни Ленина, он употребляет глагол "подвизался".

Но главное — он испытывал робость даже по отношению к Ленину, а уж тем более к Марксу и Энгельсу, чтобы смотреть на их тексты именно как на живую ищущую мысль. Для него они были как своего рода канон, нечто такое, с чем лучше не спорить, а на что надо ссылаться и цитировать, как священное писание. Только под конец жизни он набрался смелости немножко "творчески развить" учение, причём в узких отдельных аспектах ("Марксизм и теория языкознания", "Экономические проблемы социализма в СССР"), но и то делал это, что называется, по принципу "шаг вперёд — два назад".

И при этом сам очень остро понимал, особенно после 1945-го, что "без теории нам смерть, смерть, смерть", но всерьёз заниматься этой самой теорией явно боялся. Не в последнюю очередь и потому, что помнил, как сам использовал теоретические споры для сугубо практической цели ликвидации конкурентных групп в партии и консолидации власти в 20-е и начале 30-х. Тогда это была битва за выживание (тут без иллюзий — оппоненты бы его тоже не пощадили в случае успеха), в которой в средствах не стеснялись, но в результате когда на каждом термине или формуле из этой самой "теории" висит длинный список тех, кого "разоружили" до талого, поневоле опасаешься брать в руки столь опасные игрушки.

Резюмируя — его мышление было очень организованным, внутренне непротиворечивым, цельным, очень как бы прочным — но при этом медленным, негибким, "тяжёлым". С Троцким, когда его читаешь, всё время хочется спорить — со Сталиным, когда его читаешь, спорить не хочется вообще, там именно неумолимость каждой конструкции, разбавляемая разве что очень специфическим кавказским юмором. И ещё одно: он сам был, как известно, очень эмоциональным человеком; а вот в его текстах эмоции как будто стёрты, их там вообще очень трудно поймать. Видна тщательность, с которой автор работал над тем, чтобы никто не понял, что он на самом деле чувствует.

BY ЧАДАЕВ