Об экзотичности и де-экзотизации

Думаю, для многих прежде всего антропологов изначальный импульс заниматься наукой был связан с экзотичностью объекта исследования. Но хорошее исследование – это понимание, а понимание – это де-экзотизация. Де-экзотизация -- это когда ты приезжаешь в, казалось бы, совершенно иной (климатически, культурно) контекст, но постепенно начинаешь понимаешь, что там происходит, а попутно приходишь к выводу, что люди, в общем-то, не сильно отличаются. А о том, чем они отличаются (а чем-то разумеется отличаются) – будет написано в отчете или в статье. В этом смысле наиболее «экзотическим» контекстом в моих исследованиях были т.н. «племена» в Южной Индии – каучуковые деревья, навесы из листьев банана и все такое прочее. Но помимо разнообразных совместных калькуляций того, сколько стоит добраться до столицы штата, а оттуда улететь в трудовую миграцию в ОАЭ, де-экзотизации поспособствовал ответ дочки хозяина хижины на наш вопрос о том, что ей известно о России. Маша и медведь! Это ее любимый мультик, который она смотрит на планшете и из которого она и представляет Россию… И де-экзотизации тут способствует не упоминание России, а понимание включенности этого – затерянного в тропических лесах поселка – в мир-систему, в которую включены и мы.

Я к чему? И вроде бы все де-экзотизировано – и интеллектуально и эмоционально – но пишу статью про наше последнее исследование, одной из локаций которого была Якутия, и выдержки ниже напоминают о том, что, в том числе, когда-то послужило стимулом стать социологом этничности, и становится радостно:

Эти принципы были заложены в выборку, однако иногда в связи с внешними обстоятельствами (отзыв согласования фокус-групп со стороны органов власти, прекращение навигации на реке Лена в Якутии) приходилось менять план.

Тогда нет… (м, 60, 1-й Хомустахский Наслег, республика Саха (Якутия))

Впрочем, у меня постепенно формируется теория того, из каких – разных – «мечт» и мотиваций люди приходят в исследования этничности, об этом напишу позже.

А с днем науки пусть поздравит нас всех Эмиль Дюркгейм.


«Всякая наука стремится к открытиям, а всякое открытие расшатывает в известной мере установившиеся мнения. <…> Мы слишком привыкли еще решать все эти вопросы, руководствуясь внушением здравого смысла, так что нам нелегко держаться вдали от него в социологических вопросах. Даже тогда, когда мы считаем себя свободными от его влияния, он незаметно внушает нам свои решения. Лишь путем долгой и специальной практики можно предохранить себя от подобной слабости. Вот это мы и просим читателя не терять из виду. Пусть он постоянно помнит, что те мыслительные приемы, к которым он больше всего привык, скорее вредны, чем благоприятны для научного исследования социальных явлений, и что, следовательно, он должен осторожно относиться к своим первым впечатлениям»


Именно этим я и руководствуюсь, минимум два раза в год читая курс по этничности. Основная его цель – сделать так, чтобы слушатели за семь обычно имеющихся вечеров ушли от «внушений здравого смысла», эссенциалистских и по-плохому примордиалистских, и осознанно посмотрели на этничность с позиций современной науки, которые обычно обозначаются как конструктивистские (хотя с терминологией там все сложнее, о чем скоро и отдельно напишу). Иногда это удается.

Приснилось. Оказался в большом, двухэтажном ремонтируемом кафе, основным элементом декора которого была разнообразная резьба по дереву. Которую в тот момент выполняли две молодые девушки из Центральной Азии. Мы разговорились, и выяснилось, что одна из них куда-то поступает и ей нужно сдавать социологию. И она, узнав, чем я занимаюсь, говорит - со всем разобралась, только не нашла такого социолога - Контфилда. Я говорю, это у вас слились воедино основатель социологии Конт и еще один социолог Филд. Она: вы так много знаете! Я: зато я совершенно не умею резать по дереву, а вы вон как умеете! Разошлись довольные друг другом. Проснулся. Конта знаю, а вот Филд - кажется где-то когда-то в билетах было но вообще не факт. Гуглю - основатель социологии общественного мнения....

Из того же сна. Сижу недалеко от этого кафе за столом с косвенными знакомыми. Вдруг откуда-то раздаётся Пыяла и часть из знакомых начинают подпевать татароязычной части песни, радостно обнаруживая друг в друге татар. Я радуюсь про себя - вот оно наконец - настоящее разнообразие наступает, скоро еще индийцы приедут и вообще заживём!

#всякоеразное

Пока только просмотрел книгу и там может быть много интересных свидетельств, но - по всей видимости это тот довольно распространенный случай, когда большой нарратив бежит далеко впереди исследования и ничего другого автор написать не мог и кажется не имел права. А читатель стоит как с села приехавший и наперсточниками на вокзале облапошенный - разве нет расизма, есть наверное, разве не надо давать голоса окраинам, почему бы и нет, дело хорошее. Но за этими нарративизированными лозунгами уходит собственно исследование.

Мне нравится отвечать на вопросы. И чем наивнее они сформулированы - тем полезнее получается взаимодействие и для меня и, кажется, для других. Так что время открыть новую рубрику. Если у вас есть вопросы про национальности, расы, народы, "межэтнические отношения", миграцию и интеграцию мигрантов - в принципе или где-то конкретно - пишите их здесь или в личном сообщении, я подумаю и отвечу в виде поста.

А пока - немного ответов на уже заданные вопросы и, как всегда, немного когнитивного поворота в исследованиях этничности.

#ктеорииэтничности #вопросы

https://telegra.ph/My-vse-rasisty-CHto-ob-ehtom-znayut-uchenye-01-29

Давно не было полевых историй. А в полевых исследовениях что? Смекалка нужна. И вот, занесло нас на некоторое мероприятие, не научное, а скорее по линии бизнес-власть. Занесло по причинам глубоко практическим - надо отловить информантов из бизнеса нанимающего мигрантов для последующего интервьюирования. И вот, они перемещаются от секции к секции, секции специальной с ними нет, и поэтому определить, кто тут бизнес, не так просто. И тут моя коллега придумывает следующий ход. Дело в том, что в какой-то момент "лучшим работодателям, нанимавшим мигрантов" выдавали почетные грамоты а вместе с ними и стандартные подарки - увлажнители воздуха. В коробках среднего размера. И вот - уже с этими коробками - они разбрелись по конференции. А дальше - последовательно отловить почётных обладателей увлажнителей воздуха (вероятно, совершенно им необходимых) и сделать с ними интервью/договориться на встречу после - было делом техники.

Ну и до кучи. В Китае закосплеили МГУ и по всяческим мероприятиям в России бродят эйчарщики этого, нового, университета -- хантят профессоров. Будьте аккуратны -- там горы, тропики, океан, Гонконг рядом, есть риск согласиться.

Петербург. Мороз. Интересно, а что питерские профессора делают с руками своих юных любовниц зимой, когда каналы закованы в лед? Молчат каналы, молчит Питер, нет ответа…

Конструктивистская антропология этничности (Ф. Барт) говорит нам, что в представлениях о том, что такой-то народ обладает такими-то качествами, а сякой-то – сякими – нет ничего от «объективной реальности», и что эти представления – исключительно следствие тех повторяющихся социальных отношений, в которые вовлечены субъекты. Ведь за счет этих представлений, субъекты получают возможность эффективно навигировать в социальной реальности. Это не пуштуны «гордые» сами по себе, а пуштуны «горды» исключительно в сравнении с белуджи, живущими рядом, которые «прогибаются». И «гордость» эта технологизируется, становится инструментом дисциплинирования молодого поколения, которое работает за счет того, что рядом живут белуджи, которыми подрастающих пуштунов учат не хотеть быть. И для этого, по сути, эта «гордость» и нужна и так это и работает.

Однажды выступал на одном «армянском» мероприятии, где первым делом показал карту ценностей Инглхарта, на которой армяне и азербайджанцы в части установок оказываются буквально братьями-близнецами. Это далеко не всем присутствующим понравилось. И это не удивительно – ведь в дискурсе происходит антагонизация, и соседям-врагам приписывается все плохое. Но насколько это плохое будет хоть как-то сообразовываться с реальностью или это просто проекции картины мира (воспроизводящейся, кстати, до деталей и в других местах в мире) приписывающих?

И вот, возвращаясь к рукам – руки конечно руками, но все, что мы знаем про Петербург, про его хмурость, бродящее по переулкам сумасшествие и руки профессорских любовниц – это тоже не «объективная реальность», а постоянно осуществляемое противопоставление чему-то. Нет, руки были, но, если бы эти руки так хорошо не легли в пакет (зачеркнуто) в дискурс, они бы не всплыли (зачеркнуто) не воспроизводились бы в качестве мема. Но кто кому пересылает этот мем (в широком смысле)? И зачем?

Отвечая на такие вопросы, мы приближаемся к ответу на вопрос про природу этничности.

К дню памяти о депортациях

Есть ли народы или их нет? Конструктивистов любят рисовать нигилистами – как Воланд говорил (да, посмотрел, нет, не впечатлило), нет мол у вас ни бога ни сатаны. И вот, конструктивистов обвиняют, что нет у них ни наций, ни народов, ни этносов. Нет ничего более не соответствующего действительности, чем это утверждение. Все описанное есть, но только в той мере, в какой люди (1) в них верят, (2) исходя из этого действуют. А люди вполне продолжают это делать. Народы – это социальная реальность, которая постоянно, как говорят в конструктивизме, перепроизводится в мириадах взаимодействий, случающихся в течение каждой миллисекунды. И – за отсутствием альтернатив – эта реальность и становится «домашней», очевидной, той, которая есть «на самом деле». У этих социальных процессов есть и свой психологический субстрат – своего рода отпечатки в человеческом сознании, которые, раз появившись, становятся постоянно использующимся способом смотреть на реальность, и этот взгляд – даже если окружающий мир сильно изменился – поколебать оказывается очень сложно. И зачастую с набором «мифов и легенд древней Греции», которые мы выучили в юном возрасте, мы и умираем. И целый резервуар представлений – что существуют народы, что каждый человек принадлежит к какому-то народу, что эта принадлежность осмысленно описывает человека, что народы имеют такие-то характеристики, и что такие же характеристики имеют их члены и проч. – это представления реально существующие, но именно в качестве социальной реальности.

Эти представления складываются и в мириадах взаимодействий, капля за каплей – как в китайской пытке – отпечатываясь в человеческом сознании, но бывают и ситуации, в рамках которых за короткое время такие представления формируются и/или ярко отпечатываются в индивидуальных сознаниях, а также в коллективной памяти – историях, которые люди рассказывают друг другу. Иногда такие отпечатки называют коллективными травмами. Без сомнения, такими травмирующими событиями стали массовые депортации военного времени. Исторический событийный ряд здесь не столь важен, сколько важно то, что – в общем случае – некоторая совокупность людей была названа народом, обвинена в том, что каждый отдельный человек в абсолютном большинстве случаев не делал и отправлена в неизвестность. Это было и индивидуальной психологической травмой для выживших в самом прямом смысле этого слова, и коллективной – в том смысле, что истории, которые люди в разных контекстах рассказывают друг другу, сильно изменились, в них были нарративизированы индивидуальные эмоции, которые через них передавались, и вот уже люди, которые сами не проходили через травмирующие события, могли – через истории, которые им рассказывали близкие люди – пережить эти события, как будто они происходили с ними.

И вместе с этим – за счет этих и других механизмов – еще сильнее закрепилась социальная реальность народов. Не может не быть народа, если народ депортировали – скажет внук репрессированного с болью и злобой и будет в некотором смысле прав. Действительно, «градус» реальности конкретных идей, в той мере, в какой они «выжигаются железом», оказывается высок, но это не отменяет того, что эта реальность – реальность идей, и что скорее всего эти идеи и эмоции, с ними связанные, через несколько столетий будут полностью забыты. «Помнят с горечью древляне» княгиню Ольгу? Нет, потому что нет идеи у современных людей называть себя древлянами и «воспринимать на свой счет» историю из повести временных лет, хотя конкретным древлянам в конкретном 10 веке было невесело. Но все исчезло, потому что перестал быть важен весь комплекс идей, вокруг категории древляне. И с любой, даже самой дорогой для нас памятью, будет так.

Здесь важно, однако, что указание на социальную реальность народов и преходящесть этой реальности не отменяет и не «обесценивает» страданий конкретных людей, а также преступность самих депортаций. Более того, депортации стали возможными в связи с тем, что до того именно национальности, народы стали идеей, посредством которой советская власть категоризировала население и управляла им. Ведь обвинить народ в предательстве проще, если есть идея народа, а если она релятивизирована – никто в эти обвинения не поверит, они не смогут стать основой для управленческий решений. И такого рода деконструкции – это путь в том числе к тому, чтобы этого не происходило снова.

А что с памятью? Какую роль играет память во всех этих раскладах? Об этом напишу позже, но пока скажу, что, по всей видимости мы сильно переоцениваем важность памяти и сильно недооцениваем важность умения забывать.

Элементом теории этничности является теория идентификации. И, если говорить о современном ее изводе, важно понимать, что идентифицируемся мы не столько с той или иной, конкретной, категорией, сколько, в первую очередь, со всей сложной сетью отношений, в которую оказываемся вписаны через посредство этой категории. И «инструменталистские» гипотезы в исследованиях этничности – это во многом о возможности рефлексии идентификации, рационального использования этого казалось бы нерационального процесса. А основной гипотезой, откуда появляется способность к такой рефлексии – это перемещение между контекстами, ведь если в Дагестане ты аварец, в Москве кавказец, а в Европе – русский, у тебя не может не возникнуть вопросов к этой вашей этничности, а также искушения немного поиграть с этими материями.

И динамика этничности, которая связана с «релокацией» -- это крутое поле для исследований этничности в инструментальном ключе. Сейчас этим занимается одна моя дипломница, и, возможно, ее опрос мы тут еще отпилотим, но для таких вопросов нужен контекст и пока я бы хотел дать ссылку на другой опрос про релокацию, а заодно на канал, на который, если вас интересует социология и ее методы, вы наверняка подписаны. Потому что, если говорить об имидже социологических полевых исследований, о человеческом лице опросных техник, о представленности социологии в публичном поле – важнейшим человеком в России будет он, Иван Низгораев. Не устаю читать его (в разных формах) с 2004 года. Сейчас он и другие мои важные коллеги делают большой опрос про релокацию (по ссылке, на канале Низгораев), так что переходите, подписывайтесь, проходите опрос и да будет вам интересно и полезно!

Говорят, если пройти опрос, вам скажут, какая страна вам больше всего подходит для жизни, но это не точно)

https://www.group-telegram.com/nizgoraev2/1894

Точно совершенно, акценты будут переставлены, да и начну я статью, скорее всего, иначе, но, если попытаться отрефлексировать, чем занимается значительное число исследователей этничности, результаты рефлексии будут печальны:

Социальные науки в целом являются полипарадигмальной областью знания, где могут успешно сосуществовать разные взгляды на объект исследования, однако, пожалуй, тематикой-«чемпионом» в их рамках, в том, что касается неопределенности объекта, являются исследования этничности. Даже если взять двух ученых, сходным образом позиционирующихся по линии «эссенциализм – конструктивизм», скорее всего их версии о том, чем занимаются исследования этничности, не будут сходиться. Ситуация отягощается двумя факторами. Во-первых, исследователи, специализирующиеся на этничности, в разной степени «подключены» к различного рода теоретическим инновациям в области социальных наук, и – в отличие от естественных наук, где такое сложно представить – два исследователя, делящие между собой офис в университете, могут концептуально существовать один в конце XIX века, другой в начале XXI, и на этих, более общих и зачастую нерефлексируемых, основаниях и исследовать этничность с соответствующими результатами. Во-вторых, в силу того, что социальные науки интенсивно специализируются, все меньше эмпирических исследователей – в качестве цели теоретической работы или из общего интереса – пытаются ответить на вопрос о том, что именно изучается в исследованиях этничности и почему. В результате, существенная часть исследований производится по известному принципу “garbage in – garbage out”, когда ни исследователям, ни их читателям, неясно, что фактически исследуется, каковы на самом деле результаты и что все это значит.

Для понедельничной затравки. Написала девушка из далекого иностранного университета – в курсе конструктивизма, читала мои статьи и как раз по этому поводу и хочет проконсультироваться. Но. Хочет изучать то, «какие стратегии аккультурации применяют представители в процессе сохранения своей этнической идентичности».

Итак, слово «своей». У человека нет «своих» этнической идентичности, национальности, народа или чего-то подобного. Есть сетка верований о существовании и смыслах этнических категорий. И есть набор правил, регулирующих то, кто и по какому принципу к какой категории человека общество «приписывает». Самое популярное такое правило – это т.н. децентное правило, согласно которому человек «распределяется» в категорию его родителей. Но уже здесь начинаются интересные нюансы – где-то действует правило «гиподецента», где человек распределяется в «низшую» категорию, если категории организованы иерархически. Где-то есть четкое патрилинейное правило, согласно которому человек «наследует» категорию отца. Где-то есть идея, что человек принадлежит в равной степени к категориям отца и матери (и далее – исходя из «процента крови». Это правило довольно биологистское и, вероятно, возникло под влиянием развивающейся генетики). Где-то есть рудименты матрилинейности, чудом дожившие до модерна (евреи, ага). А где-то отвоевывает территорию сравнительно новое, уже не децентное, классификаторное правило, которое звучит как «этническая категория человека – это его и только его решение». Фактически же везде речь идет именно о социально установленном, социальном по своей сути правиле, а не о дефолтной принадлежности человека. И то, почему мы верим в эти правила и действуем исходя из них, а иногда наоборот перестаем это делать, то, как конкурируют между собой разные правила членства в головах и обществах – все это объект современных исследований этничности.

Человек не рождается представителем категории. В человека вмонтируется представление, согласно которому он является представителем категории. И рефлексия инструментов этого монтирования (а классификаторные правила или правила членства – это лишь один из множества таких инструментов) это способ освободиться от предзаданностей, которые, зачастую оказываясь вне фокуса нашего внимания, оказывают нешуточное влияние на нашу жизнь.

Буквально на днях выйдет наша новая статья, посвященная конкуренции классификаторных (преимущественно децентных) правил в Дагестане, когда выйдет – напишу про нее пост. Думал «приурочить», но раз уж есть повод, такую историю нелишне рассказать и два раза.

А вот и обещанная статья про децентное правило подъехала. Итак, согласно результатам, в Дагестане сосуществует несколько правил наследования членства в национальностях. В горах считается, что национальность передается от отца, а национальность матери -- не важна. А в городах (Махачкала, Каспийск) значительно чаще считают, что национальность передается в равной степени от обоих родителей. Почему так? В горах -- это, по всей видимости, "проекция" передачи членства в кланах-тухумах. Когда ввели национальности в 1920-х надо же было как-то считать и за шаблон взяли что-то похожее, что уже было. "На плоскости", это, скорее всего, влияние России и -- через нее -- популяризированных генетических идей. Откуда-то оттуда у дагестанцев и слово "метис". Весьма вероятно, что оно взялось из зарубежной приключенческой литературы, которая активно переводилась в СССР. Но это гипотезы. А теперь прогноз. С учетом того, что и "смешанных браков" (тоже очень странный конструкт вообще-то -- с ним разберемся отдельно, когда выйдет еще одна статья на том же материале) становится больше, и дети от таких браков классифицируются как "метисы", а "чистых" аварцев, даргинцев и всех прочих наоборот становится все меньше (их бы, кстати, оставалось столько же, если бы национальность, как в горах, считалась бы по отцу), можно предположить, что скоро вся классификация по национальностям исчезнет, потому что категории должны что-то описывать, а если все -- являются всеми, то все потихоньку становятся никем и классификация за отсутствием дескриптивной мощности -- вымирает. Бонусом в этой статье идет моя интерпретация классиков примордиальных исследований этничности Энтони Смита и Юлиана Бромлея, из которой следует что первый, как в том меме, "примордиалист здорового человека" (да, так бывает), а второй -- "примордиалист курильщика". Enjoy!

https://www.monitoringjournal.ru/index.php/monitoring/article/view/2472/1860

В выходные пытаюсь читать что-то, что не связано напрямую с тем, что я делаю и поэтому не может быть отнесено к «профессиональной» литературе, но одновременно может послужить широким контекстом, некоторые элементы которого могут оказаться insightful.

И вот – книга антрополога и лингвиста (в разных пропорциях) Дэвида Энтони «Лошадь, колесо и язык: как наездники бронзового века из евразийских степей сформировали современный мир». Это про тех самых ариев и гипербореев, которые, направо пойдя, Веды написали, налево пойдя – европейскую цивилизацию организовали, только на основании данных наук – прежде всего лингвистики и археологии. И действительно, порядка 5000 лет назад в степях между Карпатами и Уралом, появилась технологическая инновация: незадолго до того одомашенных там лошадей впрягли в пришедшие с Ближнего Востока повозки. Это существенно повысило мобильность скотоводческих сообществ, которые перестали ограничиваться реками в качестве ареалов существования и выпаса, за счет чего увеличилось и поголовье скота. Но это же привело и к конфликтам за пастбища. И пришлось договариваться и вводить разнообразные институты, в том числе «куначества» (откуда в английском слово guest и host – по сути однокоренные, потому что речь идет об обязательной реципроктности). Сообщества, вошедшие в этот нормативный союз, осуществлявшийся на праиндоевропейских языках и имеющий археологический коррелят в виде «Курганной культуры» или «Ямного культурного горизонта» (структуралистское и постструктуралистское наименования сходных явлений), затем и осуществили разноустроенную (военную, культурную) экспансию, существенно повлиявшую на современный мир.

Продолжение ниже

Начало выше

Энтони предлагает смотреть на это еще и таким образом, что представления, сложившиеся тогда, оказались формативны для многих современных феноменов. Поскольку выходной, я не готов сейчас это комментировать (очень сложно и требует развернутого и выверенного комментария, дабы не впасть в разное), но отмечу другое его социологическое замечание, непосредственно по теме канала. Он пишет, что те, кто приняли эту нормативность, стали частью loose network of communities, те же, кто нет – оказались в ранге «культурных других». Эта – символическая и институциональная – маркировка имела, кроме того, языковые и материальные корреляты. И здесь мы заходим на важнейшую тему, которой, я надеюсь, будет больше места в этом канале по мере того, как будут подкапливаться соответствующие ресурсы, и которую можно обозначить как «этничность до модерна» или «как современные ресурсы исследования этничности можно опрокинуть на прошлое без того, чтобы зашибить или этничность или прошлое». Посмотрим.

Между тем — коллеги вышли с инициативой сделать библиотечку вышкинских каналов по социальным наукам, вошел в нее и этот канал. Каналы разные — и режима "полевые заметки", и официальные телеграм-каналы институций и проч. Но в той мере, в какой телеграмм по механизмам распространения информации похож на средневековую монастырскую ученость (если коротко — мало кому что известно) — такие подборки нужны. Я уже подписался на несколько каналов из нее — прежде всего когнитивистских и нейронаучных:

https://www.group-telegram.com/addlist/3tyArLaH24FkNzU6

Сейчас у нас идет проект, о котором я когда-то тут уже писал и который находится на стыке социологии и когнитивистики этничности. В половине случаев мы показываем информантам видео, предварительно записанные на улицах Москвы, и расспрашиваем их о том, какой этнической принадлежности люди на этих видео, а также как они это поняли. В другой половине – гуляем с информантами по улицам (или сидим на фудкорте в ТЦ) и задаем вопросы о проходящих мимо. Изначальная «пластмассовая», предельно радикализированная гипотеза состояла в том, что люди видят «славян» и «приезжих», и это и есть две фактические «национальности» столицы. Все, однако, оказалось вариативнее, и вот уже внутренний мигрант с Волги воспроизводит в интервью сложнейшие этнические категоризации, в которых он видит мир, просто потому что для него это ключ к пониманию людей, а без этого в столице не выживешь и его «народная этнология» – это буквально инструмент выживания. При этом она довольно наивна: «- Таджики всегда в телефонах, с домом говорят - А как же кыргызы? – Они нет, они поговорят немного и дальше пойдут».

Но вот анализирую интервью с китайской студенткой – да, у нее есть глобальная классификация, в которой главную роль играют «белые» и «азиаты», но к Москве она ее не применяет. На улицах же Москвы она видит почти исключительно «русских» или «людей из стран рядом с Россией». И довольно бойко, хотя и небезошибочно, отличает первых от вторых. При том, что приехала несколько месяцев назад. Откуда она знает о такой бинарной категоризации? В университете рассказали, вероятно, в рамках какого-то вводного занятия об общественной жизни Москвы. А потом, гуляя по Москве, она это знание, вероятно, «апробировала» и теперь применяет. И так в нее эти «две фактические национальности» и впитались. И примерно так, по всей видимости, устроено в принципе социальное научение этничности.

В связи с этим вспомнился мой разнообразный опыт embracing конструкции этничности, к которой до того я отношения не имел. Израиль. Мне 19. Мы катаемся автостопом и боимся арабов, потому что они посадят в машину и завезут неизвестно куда. У моих друзей друзей-арабов нет, и мне это не кажется проблемным – я живу их жизнью, тусую и этничностью особо не интересуюсь (да, так было). И вот, в какой-то момент – уже один – я, тренируя иврит, еду автостопом и застреваю ночью где-то между Тель-Авивом и Ашкелоном (don’t ask). И меня берут ребята «восточной внешности», действительно завозят в некоторый поселок и предлагают секс. Я отказываюсь и ухожу. Меня не останавливают. Затем – вернувшись и выспавшись, рассказываю эту историю друзьям. Они уверены, что это были арабы, я же сомневаюсь. Затем они спрашивают – вы кофе пили. Я говорю – пили (почти по Веничке)). А какой это был кофе – черный или с молоком. С молоком, отвечаю. Значит евреи – делают вывод они, арабы черный пьют.