В 2005 году в самом разгаре анализа моего аналитика не стало. За несколько дней до смерти она позвонила и сказала, что пропустит несколько сессий по болезни, а ближе к выходным мне сообщили по телефону, что ее больше нет. Я оказалась не готова к этой кончине, но, что гораздо важнее, я не ожидала, что эта травмирующая потеря внесет такой разлад в мое личное и профессиональное самоощущение. Оглядываясь на восемнадцать лет назад, я думаю, что этот разрыв и последующее восстановление целостности сильно повлияли на меня в то время и в какой-то мере дают о себе знать до сих пор. Дело не в том, что эта травма сохраняет прежнюю силу и не дает осознать произошедшее, а в моем интересе к влиянию тяжелой потери на профессиональную идентичность и голос. Психоанализ тесно связан с чем-то непереносимым: мы говорим о случившемся в надежде на помощь в его понимании. Однако травма по своей сути не проговариваема, что лишает возможности думать и облекать ее в слова. Что происходит, когда то, что должно облегчить боль, становится источником самой травмы, теперь уже невыразимой и непостижимой? После смерти аналитика я долго искала англоязычную литературу о личной утрате и ее влиянии на профессиональную идентичность, но нашла лишь несколько статей в разной степени удовлетворивших мой интерес. Сейчас я понимаю, что искала тогда слова для невыразимого. Пытаясь справиться с потерей, я написала статью о собственном переживании травматичной потери аналитика (глава 3). Представляя ее в разных профессиональных аудиториях, я узнала от коллег о схожем опыте утраты: их аналитики умирали, страдали от деменции и нарушали этические кодексы. Во каждом из этих разговоров меня поражало, насколько каждая потеря была психологически разрушительна для пациента. Ее проработка потребовала от каждого из них перенастройки себя и своего голоса. Эти разговоры отчасти сподвигли меня на эту книгу, идея которой в том, что травматичная и внезапная потеря отношений с аналитиком не проходит бесследно как для профессиональной идентичности, так и для собственного голоса. Известно, что в процессе анализа идентичности аналитика и пациента сплетаются, со временем приобретая у последнего неповторимое звучание. У аналитика потеря и восстановление себя проходит еще сложнее, ему нужно не только обрести себя, но и перенести и воссоздать свой уникальный аналитический голос. Эта цель могла быть достигнута, если бы анализ не прервался, а аналитик был рядом, но поскольку все пошло не так, эту задачу приходится решать самостоятельно. Авторы этой книги знают не понаслышке, чего стоит восстановление разрушенных психических связей. Каждая глава проникновенно облекает травму в слова, помогая ее перера-ботке. Для меня, как и для каждого автора этой книги, работа над текстом помогла прервать болезненный обет молчания и начать говорить. Учитывая, что травма по своей сути безмолвна и должна быть отражена в словах, возникает вопрос, что представляет собой перевод этой книги на другой язык? Каждый ее автор воплотил в слова и донес до читателя то, что прежде было бессловесным. В этих попытках высказать невыразимое есть нечто важное и проникновенное, а теперь эти слова зазвучат и на другом языке. Перевод этой книги на русский открывает возможность для новых читателей трансформировать травму и придать ей смысл.
Робин А. Дойч Окленд, Калифорния Март 2023 г.
Травматические разрывы: Отказ и предательство в психоана-литических отношениях / Пер. с англ. - М.: Когито-Центр, 2024. - 340 с. (Библиотека психоанализа)
В 2005 году в самом разгаре анализа моего аналитика не стало. За несколько дней до смерти она позвонила и сказала, что пропустит несколько сессий по болезни, а ближе к выходным мне сообщили по телефону, что ее больше нет. Я оказалась не готова к этой кончине, но, что гораздо важнее, я не ожидала, что эта травмирующая потеря внесет такой разлад в мое личное и профессиональное самоощущение. Оглядываясь на восемнадцать лет назад, я думаю, что этот разрыв и последующее восстановление целостности сильно повлияли на меня в то время и в какой-то мере дают о себе знать до сих пор. Дело не в том, что эта травма сохраняет прежнюю силу и не дает осознать произошедшее, а в моем интересе к влиянию тяжелой потери на профессиональную идентичность и голос. Психоанализ тесно связан с чем-то непереносимым: мы говорим о случившемся в надежде на помощь в его понимании. Однако травма по своей сути не проговариваема, что лишает возможности думать и облекать ее в слова. Что происходит, когда то, что должно облегчить боль, становится источником самой травмы, теперь уже невыразимой и непостижимой? После смерти аналитика я долго искала англоязычную литературу о личной утрате и ее влиянии на профессиональную идентичность, но нашла лишь несколько статей в разной степени удовлетворивших мой интерес. Сейчас я понимаю, что искала тогда слова для невыразимого. Пытаясь справиться с потерей, я написала статью о собственном переживании травматичной потери аналитика (глава 3). Представляя ее в разных профессиональных аудиториях, я узнала от коллег о схожем опыте утраты: их аналитики умирали, страдали от деменции и нарушали этические кодексы. Во каждом из этих разговоров меня поражало, насколько каждая потеря была психологически разрушительна для пациента. Ее проработка потребовала от каждого из них перенастройки себя и своего голоса. Эти разговоры отчасти сподвигли меня на эту книгу, идея которой в том, что травматичная и внезапная потеря отношений с аналитиком не проходит бесследно как для профессиональной идентичности, так и для собственного голоса. Известно, что в процессе анализа идентичности аналитика и пациента сплетаются, со временем приобретая у последнего неповторимое звучание. У аналитика потеря и восстановление себя проходит еще сложнее, ему нужно не только обрести себя, но и перенести и воссоздать свой уникальный аналитический голос. Эта цель могла быть достигнута, если бы анализ не прервался, а аналитик был рядом, но поскольку все пошло не так, эту задачу приходится решать самостоятельно. Авторы этой книги знают не понаслышке, чего стоит восстановление разрушенных психических связей. Каждая глава проникновенно облекает травму в слова, помогая ее перера-ботке. Для меня, как и для каждого автора этой книги, работа над текстом помогла прервать болезненный обет молчания и начать говорить. Учитывая, что травма по своей сути безмолвна и должна быть отражена в словах, возникает вопрос, что представляет собой перевод этой книги на другой язык? Каждый ее автор воплотил в слова и донес до читателя то, что прежде было бессловесным. В этих попытках высказать невыразимое есть нечто важное и проникновенное, а теперь эти слова зазвучат и на другом языке. Перевод этой книги на русский открывает возможность для новых читателей трансформировать травму и придать ей смысл.
Робин А. Дойч Окленд, Калифорния Март 2023 г.
Травматические разрывы: Отказ и предательство в психоана-литических отношениях / Пер. с англ. - М.: Когито-Центр, 2024. - 340 с. (Библиотека психоанализа)
It is unclear who runs the account, although Russia's official Ministry of Foreign Affairs Twitter account promoted the Telegram channel on Saturday and claimed it was operated by "a group of experts & journalists." Individual messages can be fully encrypted. But the user has to turn on that function. It's not automatic, as it is on Signal and WhatsApp. "The inflation fire was already hot and now with war-driven inflation added to the mix, it will grow even hotter, setting off a scramble by the world’s central banks to pull back their stimulus earlier than expected," Chris Rupkey, chief economist at FWDBONDS, wrote in an email. "A spike in inflation rates has preceded economic recessions historically and this time prices have soared to levels that once again pose a threat to growth." Update March 8, 2022: EFF has clarified that Channels and Groups are not fully encrypted, end-to-end, updated our post to link to Telegram’s FAQ for Cloud and Secret chats, updated to clarify that auto-delete is available for group and channel admins, and added some additional links. On February 27th, Durov posted that Channels were becoming a source of unverified information and that the company lacks the ability to check on their veracity. He urged users to be mistrustful of the things shared on Channels, and initially threatened to block the feature in the countries involved for the length of the war, saying that he didn’t want Telegram to be used to aggravate conflict or incite ethnic hatred. He did, however, walk back this plan when it became clear that they had also become a vital communications tool for Ukrainian officials and citizens to help coordinate their resistance and evacuations.
from cn
