Кажется, никто и представить не мог, что некогда прочная сирийская власть рухнет настолько стремительно и безвозвратно. Мир, привыкший воспринимать подобные режимы как застывшие конструкции, неожиданно столкнулся с их поразительной уязвимостью. Сначала многим казалось, что мы наблюдаем логичный финал давно назревавших противоречий. Но по мере того, как пыль политического коллапса оседает, любые попытки упростить картину или уложить события в чётко очерченные рамки выглядят всё более беспомощно.
Идеи, выдвигаемые экспертами постфактум, стремятся подогнать произошедшее под логичные схемы: здесь, дескать, сыграла роль этническая рознь, там – религиозный радикализм, а где-то – вмешательство внешних сил. Однако всё это лишь объяснения задним числом, призванные сохранить иллюзию того, что процессы изначально были познаваемы и управляемы. Реальность, похоже, вышла за пределы привычных прогнозов и аналитических рамок. Становится понятно, что наши инструменты для понимания подобных кризисов безнадёжно отстают от скорости перемен и непредсказуемости действующих лиц. Именно в этой непостижимости и кроется пугающее очарование современного мира: он гораздо сложнее любых заранее сконструированных «причинно-следственных» конструкций. Эксперты, журналисты, политики и наблюдатели вынуждены лишь гадать о подлинных истоках кризиса, столкнувшись с тем, что их знания всегда приходят слишком поздно, а привычные интерпретации оказываются сомнительны.
Ещё более поразителен феномен оторванности власти от действительности, даже когда, казалось бы, в её распоряжении неисчерпаемый арсенал подавления и пропаганды. Тот, кто возвышается на вершине пирамиды, окружён стеной зеркал, отражающих только удобные образы. Эти зеркала не передают голос улицы, не фиксируют малейшие колебания общественной почвы. В итоге власть начинает мыслить категориями собственного мифа о незыблемости. Она не замечает трещин, не слышит тревожных шёпотов, не улавливает дыхания надвигающегося шторма. Она словно смотрит в пустоту, не догадываясь, что там аккумулируется энергия, способная в один миг сорвать с неё все мантии.
Сама власть, будь то в демократиях или автократиях, вновь требует переосмысления: удивительно, как быстро она утрачивает связь с реальностью, впадая в своего рода саморазрушительный транс и теряя элементарный инстинкт самосохранения. Пример Сирии лишь подчёркивает масштаб этой проблемы.
Отдельный вопрос – феномен так называемого «контролируемого хаоса». Распространено убеждение (возможно, небезосновательное), что внешние силы, применяя гибридные, информационные, военные и подрывные технологии, способны мастерски управлять ситуациями, балансирующими на грани беспорядка. Сирийский опыт, возможно, и подтверждает частично такую уверенность, но при этом напоминает: хаос, будь он сознательно подпитываемым или просто допущенным, не обязан следовать заранее прописанным сценариям. Пытаясь руководить непредсказуемыми процессами, мировые игроки всё чаще сталкиваются с эффектом бумеранга: возникают внезапные радикальные группировки, неконтролируемые потоки беженцев, нарастающее недоверие между государствами и шаткость политических союзов. То, что задумывалось как точечное воздействие, перерастает в долгосрочную дестабилизацию с трудно предсказуемыми последствиями.
Кроме того, те, кто изначально считал себя выгодоприобретателем данной ситуации, могут вскоре обнаружить, что лишились удобного статус-кво. Там, где ранее существовали хрупкие, но относительно понятные правила игры, теперь царят трудно предсказуемые угрозы. Страны вроде Израиля или Турции, некогда полагавшиеся на определённую предсказуемость соседа, рискуют оказаться в окружении ещё более опасных и неуправляемых сил. Экономическое и политическое бремя, рождаемое чередой конфликтов, может оказаться чересчур тяжёлым для тех, кто верил в управляемость происходящего.
Кажется, никто и представить не мог, что некогда прочная сирийская власть рухнет настолько стремительно и безвозвратно. Мир, привыкший воспринимать подобные режимы как застывшие конструкции, неожиданно столкнулся с их поразительной уязвимостью. Сначала многим казалось, что мы наблюдаем логичный финал давно назревавших противоречий. Но по мере того, как пыль политического коллапса оседает, любые попытки упростить картину или уложить события в чётко очерченные рамки выглядят всё более беспомощно.
Идеи, выдвигаемые экспертами постфактум, стремятся подогнать произошедшее под логичные схемы: здесь, дескать, сыграла роль этническая рознь, там – религиозный радикализм, а где-то – вмешательство внешних сил. Однако всё это лишь объяснения задним числом, призванные сохранить иллюзию того, что процессы изначально были познаваемы и управляемы. Реальность, похоже, вышла за пределы привычных прогнозов и аналитических рамок. Становится понятно, что наши инструменты для понимания подобных кризисов безнадёжно отстают от скорости перемен и непредсказуемости действующих лиц. Именно в этой непостижимости и кроется пугающее очарование современного мира: он гораздо сложнее любых заранее сконструированных «причинно-следственных» конструкций. Эксперты, журналисты, политики и наблюдатели вынуждены лишь гадать о подлинных истоках кризиса, столкнувшись с тем, что их знания всегда приходят слишком поздно, а привычные интерпретации оказываются сомнительны.
Ещё более поразителен феномен оторванности власти от действительности, даже когда, казалось бы, в её распоряжении неисчерпаемый арсенал подавления и пропаганды. Тот, кто возвышается на вершине пирамиды, окружён стеной зеркал, отражающих только удобные образы. Эти зеркала не передают голос улицы, не фиксируют малейшие колебания общественной почвы. В итоге власть начинает мыслить категориями собственного мифа о незыблемости. Она не замечает трещин, не слышит тревожных шёпотов, не улавливает дыхания надвигающегося шторма. Она словно смотрит в пустоту, не догадываясь, что там аккумулируется энергия, способная в один миг сорвать с неё все мантии.
Сама власть, будь то в демократиях или автократиях, вновь требует переосмысления: удивительно, как быстро она утрачивает связь с реальностью, впадая в своего рода саморазрушительный транс и теряя элементарный инстинкт самосохранения. Пример Сирии лишь подчёркивает масштаб этой проблемы.
Отдельный вопрос – феномен так называемого «контролируемого хаоса». Распространено убеждение (возможно, небезосновательное), что внешние силы, применяя гибридные, информационные, военные и подрывные технологии, способны мастерски управлять ситуациями, балансирующими на грани беспорядка. Сирийский опыт, возможно, и подтверждает частично такую уверенность, но при этом напоминает: хаос, будь он сознательно подпитываемым или просто допущенным, не обязан следовать заранее прописанным сценариям. Пытаясь руководить непредсказуемыми процессами, мировые игроки всё чаще сталкиваются с эффектом бумеранга: возникают внезапные радикальные группировки, неконтролируемые потоки беженцев, нарастающее недоверие между государствами и шаткость политических союзов. То, что задумывалось как точечное воздействие, перерастает в долгосрочную дестабилизацию с трудно предсказуемыми последствиями.
Кроме того, те, кто изначально считал себя выгодоприобретателем данной ситуации, могут вскоре обнаружить, что лишились удобного статус-кво. Там, где ранее существовали хрупкие, но относительно понятные правила игры, теперь царят трудно предсказуемые угрозы. Страны вроде Израиля или Турции, некогда полагавшиеся на определённую предсказуемость соседа, рискуют оказаться в окружении ещё более опасных и неуправляемых сил. Экономическое и политическое бремя, рождаемое чередой конфликтов, может оказаться чересчур тяжёлым для тех, кто верил в управляемость происходящего.
BY ATAKA
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
Elsewhere, version 8.6 of Telegram integrates the in-app camera option into the gallery, while a new navigation bar gives quick access to photos, files, location sharing, and more. Russian President Vladimir Putin launched Russia's invasion of Ukraine in the early-morning hours of February 24, targeting several key cities with military strikes. "For Telegram, accountability has always been a problem, which is why it was so popular even before the full-scale war with far-right extremists and terrorists from all over the world," she told AFP from her safe house outside the Ukrainian capital. Under the Sebi Act, the regulator has the power to carry out search and seizure of books, registers, documents including electronics and digital devices from any person associated with the securities market. In the United States, Telegram's lower public profile has helped it mostly avoid high level scrutiny from Congress, but it has not gone unnoticed.
from cn
