Наполеон Бонапарт и его однокурсники: от школы к полям сражений
В годы учёбы Наполеон Бонапарт был изгоем. Окружённый в основном детьми аристократов, он предпочитал проводить свободное время в одиночестве – засиживаясь в библиотеке, где читал огромное количество книг, включая труды философов Эпохи Просвещения. Прочитанное он конспектировал и одновременно начинал писать собственные произведения: от политических прокламаций до лирических стихотворений.
Примером его противоположности большинству сверстников служит вражда, которая разделяла в Парижской военной школе двух воспитанников – Бонапарта и Ле Пикара де Фелиппо. После окончания учёбы судьба снова сведёт их, но уже как врагов. В 1788 году давние недруги встретятся под стенами Сен-Жан-д'Акра в Сирии: Бонапарт – главнокомандующий французской армией, Ле Пикар де Фелиппо – полковник английской армии, сражавшейся против французов.
Ле Пикар де Фелиппо был не единственным однокурсником Наполеона, с кем в будущем императору Франции придётся встретиться на поле брани. Пико де Пикадю, ещё один сослуживец Бонапарта, окончивший военную школу с многочисленными наградами, вскоре после революции эмигрировал. Он служил капитаном артиллерии в эмигрантском полку Рогана, затем перешёл в австрийскую армию и сражался против своих соотечественников в войсках интервентов.
В 1805 и 1809 годах Пико де Пикадю попадал в плен к бывшему товарищу по учёбе, но оба раза был отпущен на свободу. В 1811 году он отказался от французского имени и сменил его на немецкое – Герцогенберг. Во время кампании 1813 года барон Герцогенберг участвовал в войсках антифранцузской коалиции в сражениях под Дрезденом и Кульмом. Получив ранения, он вскоре вернулся к службе австрийскому императору. Герцогенберг умер в 1820 году в звании фельдмаршала-лейтенанта австрийской армии.
На картине: Наполеон Бонапарт в военной школе в Бриенне, где будущий император провёл часть своей юности, с весны 1779 по осень 1784 года
Братья Гракхи
В годы учёбы Наполеон Бонапарт был изгоем. Окружённый в основном детьми аристократов, он предпочитал проводить свободное время в одиночестве – засиживаясь в библиотеке, где читал огромное количество книг, включая труды философов Эпохи Просвещения. Прочитанное он конспектировал и одновременно начинал писать собственные произведения: от политических прокламаций до лирических стихотворений.
Примером его противоположности большинству сверстников служит вражда, которая разделяла в Парижской военной школе двух воспитанников – Бонапарта и Ле Пикара де Фелиппо. После окончания учёбы судьба снова сведёт их, но уже как врагов. В 1788 году давние недруги встретятся под стенами Сен-Жан-д'Акра в Сирии: Бонапарт – главнокомандующий французской армией, Ле Пикар де Фелиппо – полковник английской армии, сражавшейся против французов.
Ле Пикар де Фелиппо был не единственным однокурсником Наполеона, с кем в будущем императору Франции придётся встретиться на поле брани. Пико де Пикадю, ещё один сослуживец Бонапарта, окончивший военную школу с многочисленными наградами, вскоре после революции эмигрировал. Он служил капитаном артиллерии в эмигрантском полку Рогана, затем перешёл в австрийскую армию и сражался против своих соотечественников в войсках интервентов.
В 1805 и 1809 годах Пико де Пикадю попадал в плен к бывшему товарищу по учёбе, но оба раза был отпущен на свободу. В 1811 году он отказался от французского имени и сменил его на немецкое – Герцогенберг. Во время кампании 1813 года барон Герцогенберг участвовал в войсках антифранцузской коалиции в сражениях под Дрезденом и Кульмом. Получив ранения, он вскоре вернулся к службе австрийскому императору. Герцогенберг умер в 1820 году в звании фельдмаршала-лейтенанта австрийской армии.
На картине: Наполеон Бонапарт в военной школе в Бриенне, где будущий император провёл часть своей юности, с весны 1779 по осень 1784 года
Братья Гракхи
О чём было правление Петра III?
Короткое правление Петра III (25 декабря 1761 – 28 июня 1762 года), завершившееся дворцовым переворотом и его скоропостижной смертью, нередко объясняют исключительно субъективными факторами: в историографии он предстаёт слабым, инфантильным монархом, чуждым русской культуре и восхищающимся Пруссией до самозабвения.
Этот образ, во многом сформированный его женой Екатериной II, объясняет его непопулярность при дворе. Однако, несмотря на личные недостатки и политические просчёты, его короткое правление оказалось насыщено реформами и масштабными замыслами. Хотя Пётр III не был их инициатором, именно ему предстояло их утверждать, зачастую с собственными коррективами.
Так ли прост был Пётр Фёдорович?
Самым известным его законодательным актом стал Манифест о вольности дворянства, изданный 18 февраля 1762 года, который освобождал дворян от обязательной государственной службы. Традиционно его рассматривают как уступку требованиям дворянства, однако в действительности манифест стал инициативой узкой группы влиятельных сановников, стремившихся превратить аристократию в сословие, сосредоточенное на управлении своими поместьями, а не на государственной службе.
Многие дворяне удивлённо и негативно приняли манифест, ведь именно государственная служба обеспечивала им доход и статус, придавала им значимость.
Окружение Петра видело в этом возможность ослабить влияние дворянства, заменив его профессиональным корпусом чиновников. Но их ещё предстояло обучить. Для этого кадетские школы были объединены и реорганизованы под руководством Ивана Шувалова с усиленным акцентом на общем образовании. Одновременно открывались новые технические школы для подготовки низших офицеров. Гимназия при Кадетском корпусе готовила гражданских служащих.
Правление Петра радикально отличалось от прежних порядков. 29 января 1762 года император распустил Особую конференцию, которая координировала политику при Елизавете Петровне. Указ от 1 июня 1762 года ударил уже по Сенату, лишив его права издавать законы без одобрения императора и даже рассматривать донесения, не относящиеся к их текущим обязанностям, что фактически свело его роль к рутинной административной деятельности.
При этом сам император всё больше отдалялся от традиционных государственных институтов, окружая себя дворянами из Голштинии, военачальниками и личными фаворитами. Одним из них стал Дмитрий Волков, который фактически возглавил управление страной. 31 января 1762 года для него была учреждена новая должность тайного секретаря императора, что сделало его ключевой фигурой в управлении государством.
Самодержавие Петра III приобретало всё более замкнутый характер. Совещания с ближайшими советниками часто проходили прямо в его спальне, подчёркивая личностную природу власти. Он отстранился от прямого общения с дворянами, грозил суровыми наказаниями всем, кто осмелился бы подавать прошения о наградах или возмещении обид, а любые донесения должны были проходить через его фаворитов.
Значительные изменения коснулись и полиции. Пётр III стремился создать централизованную полицейскую систему под контролем генерала Николая Корфа, своего приближённого. В марте 1762 года были изданы директивы, значительно усилившие полицейский надзор. Корф получил полномочия назначать полицмейстеров в городах и регионах, что, вероятно, могло привести к созданию подконтрольного исключительно императору аппарата подавления.
Таким образом, внутренняя политика Петра III отличалась большей резкостью и меньшей продуманностью по сравнению с самодержавием Екатерины II, которая, оставаясь покровительницей дворянства, не позволяла ему диктовать свою волю.
Конечно, императора можно было не любить за несносный характер, за отказ от военных побед в Пруссии, за планы войны с Данией ради голштинских владений. Но было ли союзничество с Пруссией действительно катастрофой? Или, быть может, куда большей угрозой стало то, что страна оказалась под властью узкого круга фаворитов, в то время как дворянство стремительно теряло своё влияние?
Братья Гракхи
Картина: Портрет Петра III, худ. Лукас Пфальдцельт
Короткое правление Петра III (25 декабря 1761 – 28 июня 1762 года), завершившееся дворцовым переворотом и его скоропостижной смертью, нередко объясняют исключительно субъективными факторами: в историографии он предстаёт слабым, инфантильным монархом, чуждым русской культуре и восхищающимся Пруссией до самозабвения.
Этот образ, во многом сформированный его женой Екатериной II, объясняет его непопулярность при дворе. Однако, несмотря на личные недостатки и политические просчёты, его короткое правление оказалось насыщено реформами и масштабными замыслами. Хотя Пётр III не был их инициатором, именно ему предстояло их утверждать, зачастую с собственными коррективами.
Так ли прост был Пётр Фёдорович?
Самым известным его законодательным актом стал Манифест о вольности дворянства, изданный 18 февраля 1762 года, который освобождал дворян от обязательной государственной службы. Традиционно его рассматривают как уступку требованиям дворянства, однако в действительности манифест стал инициативой узкой группы влиятельных сановников, стремившихся превратить аристократию в сословие, сосредоточенное на управлении своими поместьями, а не на государственной службе.
Многие дворяне удивлённо и негативно приняли манифест, ведь именно государственная служба обеспечивала им доход и статус, придавала им значимость.
Окружение Петра видело в этом возможность ослабить влияние дворянства, заменив его профессиональным корпусом чиновников. Но их ещё предстояло обучить. Для этого кадетские школы были объединены и реорганизованы под руководством Ивана Шувалова с усиленным акцентом на общем образовании. Одновременно открывались новые технические школы для подготовки низших офицеров. Гимназия при Кадетском корпусе готовила гражданских служащих.
Правление Петра радикально отличалось от прежних порядков. 29 января 1762 года император распустил Особую конференцию, которая координировала политику при Елизавете Петровне. Указ от 1 июня 1762 года ударил уже по Сенату, лишив его права издавать законы без одобрения императора и даже рассматривать донесения, не относящиеся к их текущим обязанностям, что фактически свело его роль к рутинной административной деятельности.
При этом сам император всё больше отдалялся от традиционных государственных институтов, окружая себя дворянами из Голштинии, военачальниками и личными фаворитами. Одним из них стал Дмитрий Волков, который фактически возглавил управление страной. 31 января 1762 года для него была учреждена новая должность тайного секретаря императора, что сделало его ключевой фигурой в управлении государством.
Самодержавие Петра III приобретало всё более замкнутый характер. Совещания с ближайшими советниками часто проходили прямо в его спальне, подчёркивая личностную природу власти. Он отстранился от прямого общения с дворянами, грозил суровыми наказаниями всем, кто осмелился бы подавать прошения о наградах или возмещении обид, а любые донесения должны были проходить через его фаворитов.
Значительные изменения коснулись и полиции. Пётр III стремился создать централизованную полицейскую систему под контролем генерала Николая Корфа, своего приближённого. В марте 1762 года были изданы директивы, значительно усилившие полицейский надзор. Корф получил полномочия назначать полицмейстеров в городах и регионах, что, вероятно, могло привести к созданию подконтрольного исключительно императору аппарата подавления.
Таким образом, внутренняя политика Петра III отличалась большей резкостью и меньшей продуманностью по сравнению с самодержавием Екатерины II, которая, оставаясь покровительницей дворянства, не позволяла ему диктовать свою волю.
Конечно, императора можно было не любить за несносный характер, за отказ от военных побед в Пруссии, за планы войны с Данией ради голштинских владений. Но было ли союзничество с Пруссией действительно катастрофой? Или, быть может, куда большей угрозой стало то, что страна оказалась под властью узкого круга фаворитов, в то время как дворянство стремительно теряло своё влияние?
Братья Гракхи
Картина: Портрет Петра III, худ. Лукас Пфальдцельт
Дмитрий Волков: как подьячий стал советником императора
В XVIII веке российская бюрократия была далека от однородности. Дворяне, занимавшие высокие посты, смотрели свысока на выходцев из низших сословий, особенно на подьячих — канцелярских служащих, которые благодаря своим способностям и усердию могли подняться по карьерной лестнице.
Они воспринимали их скорее как конкурентов, особенно когда им приходилось делить с ними те должности, которые требовали разработки политики, а не только ведения делопроизводства.
Ярким примером того, как талант и усердие могли привести человека из низов к вершинам власти, является Дмитрий Волков. Родившись в 1727 году в семье подьячего, Волков начал свою карьеру с самых низов канцелярской службы.
В 1742 году он поступил на службу в Коллегию иностранных дел, а в 1745-м был пожалован в коллегии в юнкеры с рангом прапорщика (XIV класс в Табели о рангах). Через год он уже был отправлен в Вену в должности секретаря. Ещё через год был назначен переводчиком (X класс), а в 1749-м по указу Елизаветы Петровны стал секретарём данной коллегии (IX класс).
"Я с начала службы чрезмерным к оной усердием и трудом такую тягость дел на себя навлек никогда почти не зная разницы между днём и ночью", — вспоминал сам Волков. Его усердие, талант к составлению документов и знание иностранных языков быстро сделали его незаменимым сотрудником.
В 1756 году он получил должность конференц-секретаря (VII класс) с жалованием в тысячу рублей в год (его отец смог дослужиться лишь до жалования в 250 рублей). В 1758-м вице-канцлер Михаил Воронцов обращался к императрице с просьбой пожаловать Волкова в статские советники. Таким образом, Воронцов видел в Волкове не просто делопроизводителя, но и человека, способного участвовать в разработке государственной политики. В 1760 году Волков действительно стал статским советником (V класс).
Пик его карьеры пришёлся на правление Петра III, когда он был предложен царю в качестве личного советника. В марте 1762 года он стал действительным статским советником (IV класс) и членом Коллегии иностранных дел.
Впрочем, его реальное влияние на царя было настолько велико, что вскоре, по оценкам будущего президента Коллегии иностранных дел Никиты Панина, Волков «под видом управления канцелярского порядка… исполнял существительную роль первого министра, был правителем самих министров, избирал и сочинял дела по самохотению».
Волков активно участвовал в принятии политических решений и продвигал меры, ограничивавшие дворянские привилегии, особенно в области торговли. В своих проектах он уделял большое внимание развитию купечества.
Ещё в 1760 году он писал главе Комиссии о коммерции: "Я не буду с теми радоваться, кои кричать станут: 'Слава Богу, у нас в Пензе хлеб по четыре алтына за четверть'. У них, может быть, величие винные заводы, и так им прибыль. Но я воображаю, сколько бедному крестьянину тогда четвертей возить надобно, пока он свои соберет семь гривен".
Волков критиковал дворянские монополии и одновременно подушные налоги, взимаемые с крестьян. Он предлагал отстранить дворянство от хлебного экспорта, передав эту сферу купечеству.
Результатом его усилий стал указ Петра III от марта 1762 года о мерах по развитию внешней торговли. Указ разрешал купечеству экспортировать хлеб через любые порты империи и сокращал соответствующую пошлину вдвое.
Добиваясь скорейшего принятия указа, Волков опубликовал в Санкт-Петербургских ведомостях статью, в которой объяснял его преимущества для коммерции, и даже попытался скрыть от императора возможную критику сената.
Однако 28 июня 1762 года Пётр III был свергнут, и Волков был отправлен в почётную ссылку — вице-губернатором в Оренбург. Тем не менее, его основные идеи уже 31 июля были приняты Екатериной II.
В ссылке Волков продолжал заботиться об интересах оренбургского купечества. Его судьба, путь от копииста до фактического главы правительства, показала не только те возможности, которые открывались перед подьячими, но и то, насколько их интересы противостояли интересам дворянства.
Братья Гракхи
Портрет: Дмитрий Васильевич Волков (1727—1785)
В XVIII веке российская бюрократия была далека от однородности. Дворяне, занимавшие высокие посты, смотрели свысока на выходцев из низших сословий, особенно на подьячих — канцелярских служащих, которые благодаря своим способностям и усердию могли подняться по карьерной лестнице.
Они воспринимали их скорее как конкурентов, особенно когда им приходилось делить с ними те должности, которые требовали разработки политики, а не только ведения делопроизводства.
Ярким примером того, как талант и усердие могли привести человека из низов к вершинам власти, является Дмитрий Волков. Родившись в 1727 году в семье подьячего, Волков начал свою карьеру с самых низов канцелярской службы.
В 1742 году он поступил на службу в Коллегию иностранных дел, а в 1745-м был пожалован в коллегии в юнкеры с рангом прапорщика (XIV класс в Табели о рангах). Через год он уже был отправлен в Вену в должности секретаря. Ещё через год был назначен переводчиком (X класс), а в 1749-м по указу Елизаветы Петровны стал секретарём данной коллегии (IX класс).
"Я с начала службы чрезмерным к оной усердием и трудом такую тягость дел на себя навлек никогда почти не зная разницы между днём и ночью", — вспоминал сам Волков. Его усердие, талант к составлению документов и знание иностранных языков быстро сделали его незаменимым сотрудником.
В 1756 году он получил должность конференц-секретаря (VII класс) с жалованием в тысячу рублей в год (его отец смог дослужиться лишь до жалования в 250 рублей). В 1758-м вице-канцлер Михаил Воронцов обращался к императрице с просьбой пожаловать Волкова в статские советники. Таким образом, Воронцов видел в Волкове не просто делопроизводителя, но и человека, способного участвовать в разработке государственной политики. В 1760 году Волков действительно стал статским советником (V класс).
Пик его карьеры пришёлся на правление Петра III, когда он был предложен царю в качестве личного советника. В марте 1762 года он стал действительным статским советником (IV класс) и членом Коллегии иностранных дел.
Впрочем, его реальное влияние на царя было настолько велико, что вскоре, по оценкам будущего президента Коллегии иностранных дел Никиты Панина, Волков «под видом управления канцелярского порядка… исполнял существительную роль первого министра, был правителем самих министров, избирал и сочинял дела по самохотению».
Волков активно участвовал в принятии политических решений и продвигал меры, ограничивавшие дворянские привилегии, особенно в области торговли. В своих проектах он уделял большое внимание развитию купечества.
Ещё в 1760 году он писал главе Комиссии о коммерции: "Я не буду с теми радоваться, кои кричать станут: 'Слава Богу, у нас в Пензе хлеб по четыре алтына за четверть'. У них, может быть, величие винные заводы, и так им прибыль. Но я воображаю, сколько бедному крестьянину тогда четвертей возить надобно, пока он свои соберет семь гривен".
Волков критиковал дворянские монополии и одновременно подушные налоги, взимаемые с крестьян. Он предлагал отстранить дворянство от хлебного экспорта, передав эту сферу купечеству.
Результатом его усилий стал указ Петра III от марта 1762 года о мерах по развитию внешней торговли. Указ разрешал купечеству экспортировать хлеб через любые порты империи и сокращал соответствующую пошлину вдвое.
Добиваясь скорейшего принятия указа, Волков опубликовал в Санкт-Петербургских ведомостях статью, в которой объяснял его преимущества для коммерции, и даже попытался скрыть от императора возможную критику сената.
Однако 28 июня 1762 года Пётр III был свергнут, и Волков был отправлен в почётную ссылку — вице-губернатором в Оренбург. Тем не менее, его основные идеи уже 31 июля были приняты Екатериной II.
В ссылке Волков продолжал заботиться об интересах оренбургского купечества. Его судьба, путь от копииста до фактического главы правительства, показала не только те возможности, которые открывались перед подьячими, но и то, насколько их интересы противостояли интересам дворянства.
Братья Гракхи
Портрет: Дмитрий Васильевич Волков (1727—1785)
Канцлер против всех: как определялся курс России при дворе Елизаветы
В период правления Елизаветы Петровны (1741–1761) две партии боролись за определение внешней политики государства: «англо-австрийская» во главе с канцлером Алексеем Бестужевым-Рюминым и «французская», поддерживаемая вице-канцлером Михаилом Воронцовым и фаворитом Иваном Шуваловым.
Алексей Бестужев-Рюмин (1693–1766) начал свою карьеру при Петре I, получил образование за границей, был замечен королём Англии Георгом I и сделал первые шаги в карьере как посол Лондона в России. Быстро зарекомендовав себя как умный и проницательный политик, он вернулся на родину, где продолжил службу, долгое время, однако, без особых успехов.
После переворота Елизаветы Петровны, обещавшей расправиться с засильем немцев в стране, окружение императрицы находилось в поиске талантливых русских политиков. Личный врач Елизаветы — француз Лесток — и посол Франции в России Ле Шетарди порекомендовали обратить внимание на Бестужева.
В 1741 году Елизавета назначила его вице-канцлером, а в 1744 году — канцлером. Именно он стал архитектором внешней политики России, разработав так называемую «систему Петра Великого».
Концепция Бестужева заключалась в союзе с Англией и Голландией, которые обеспечивали России торговые выгоды, военные субсидии и контроль над Балтийским регионом. Столь же важен был союз с Австрией, необходимый для противодействия Османской империи. В Англии и Австрии он видел ключевых союзников в борьбе против Франции и Пруссии. Бестужев полагал, что Франция стремится оттеснить Россию на периферию европейской политики.
В стране, всё активнее перенимавшей французскую культуру, Бестужев оказался одинок в своих взглядах. Елизавета Петровна была явно недовольна его интриганской политикой и часто противостояла ему, но при этом ценила его таланты.
Одной из мер сдерживания неукротимого Бестужева стало формирование политической оппозиции — так называемой «французской партии». Её сторонники ценили французскую культуру и считали, что сближение с Версалем укрепит позиции России.
Ещё в 1744 году на должность вице-канцлера был назначен Михаил Воронцов. В отличие от Бестужева, он был «почвенником», ценил русские традиции, но при этом симпатизировал Франции, в которой успел побывать всего однажды. Что важнее, не обладая выдающимися талантами, Воронцов не был амбициозен и оставался лояльным царице.
Другим оппонентом Бестужева стал фаворит Елизаветы, покровитель наук и поклонник Франции Иван Шувалов, обладавший огромным неформальным влиянием при императорском дворе. Партию пополнил и старший брат Алексея Бестужева — Михаил, прежде всего из-за семейных конфликтов.
Немаловажными фигурами в борьбе с Бестужевым стали уже упомянутые Лесток и Ле Шетарди, которые вскоре пожалели о том, что возвели его на вершины власти.
Наконец, Бестужева недолюбливали и наследник престола Пётр Фёдорович, и его супруга Екатерина Алексеевна. Иначе говоря, никто, кроме самого Алексея Бестужева-Рюмина, не мог защитить его взгляды.
Бестужев боролся с оппонентами, используя свои дипломатические таланты и интриги. Например, он раскрыл переписку маркиза Шетарди, в которой тот критиковал Елизавету, что привело к изгнанию французского посла.
За свою карьеру Бестужев создал мощную систему разведки, позволявшую России быть в курсе планов противников и эффективно противостоять внешним угрозам. Его политика была ориентирована скорее на предотвращение возможных конфликтов и сдерживание врагов, но не на агрессию против них.
При Бестужеве Россия стала одним из важнейших игроков в европейской дипломатии, хотя признание Москвы равной остальным европейским державам в его время так и не наступило.
Крах системы Бестужева начался с «дипломатической революции» 1756 года, когда Англия заключила союз с Пруссией, а Франция — с Австрией. Россия оказалась в изоляции. Бестужев, не сумевший адаптироваться к новым реалиям, потерял влияние. В 1758 году он был арестован по обвинению в измене, лишён всех чинов и сослан в своё имение.
Братья Гракхи
Коллаж: Михаил Воронцов, Алексей Бестужев-Рюмин и Иван Шувалов
В период правления Елизаветы Петровны (1741–1761) две партии боролись за определение внешней политики государства: «англо-австрийская» во главе с канцлером Алексеем Бестужевым-Рюминым и «французская», поддерживаемая вице-канцлером Михаилом Воронцовым и фаворитом Иваном Шуваловым.
Алексей Бестужев-Рюмин (1693–1766) начал свою карьеру при Петре I, получил образование за границей, был замечен королём Англии Георгом I и сделал первые шаги в карьере как посол Лондона в России. Быстро зарекомендовав себя как умный и проницательный политик, он вернулся на родину, где продолжил службу, долгое время, однако, без особых успехов.
После переворота Елизаветы Петровны, обещавшей расправиться с засильем немцев в стране, окружение императрицы находилось в поиске талантливых русских политиков. Личный врач Елизаветы — француз Лесток — и посол Франции в России Ле Шетарди порекомендовали обратить внимание на Бестужева.
В 1741 году Елизавета назначила его вице-канцлером, а в 1744 году — канцлером. Именно он стал архитектором внешней политики России, разработав так называемую «систему Петра Великого».
Концепция Бестужева заключалась в союзе с Англией и Голландией, которые обеспечивали России торговые выгоды, военные субсидии и контроль над Балтийским регионом. Столь же важен был союз с Австрией, необходимый для противодействия Османской империи. В Англии и Австрии он видел ключевых союзников в борьбе против Франции и Пруссии. Бестужев полагал, что Франция стремится оттеснить Россию на периферию европейской политики.
В стране, всё активнее перенимавшей французскую культуру, Бестужев оказался одинок в своих взглядах. Елизавета Петровна была явно недовольна его интриганской политикой и часто противостояла ему, но при этом ценила его таланты.
Одной из мер сдерживания неукротимого Бестужева стало формирование политической оппозиции — так называемой «французской партии». Её сторонники ценили французскую культуру и считали, что сближение с Версалем укрепит позиции России.
Ещё в 1744 году на должность вице-канцлера был назначен Михаил Воронцов. В отличие от Бестужева, он был «почвенником», ценил русские традиции, но при этом симпатизировал Франции, в которой успел побывать всего однажды. Что важнее, не обладая выдающимися талантами, Воронцов не был амбициозен и оставался лояльным царице.
Другим оппонентом Бестужева стал фаворит Елизаветы, покровитель наук и поклонник Франции Иван Шувалов, обладавший огромным неформальным влиянием при императорском дворе. Партию пополнил и старший брат Алексея Бестужева — Михаил, прежде всего из-за семейных конфликтов.
Немаловажными фигурами в борьбе с Бестужевым стали уже упомянутые Лесток и Ле Шетарди, которые вскоре пожалели о том, что возвели его на вершины власти.
Наконец, Бестужева недолюбливали и наследник престола Пётр Фёдорович, и его супруга Екатерина Алексеевна. Иначе говоря, никто, кроме самого Алексея Бестужева-Рюмина, не мог защитить его взгляды.
Бестужев боролся с оппонентами, используя свои дипломатические таланты и интриги. Например, он раскрыл переписку маркиза Шетарди, в которой тот критиковал Елизавету, что привело к изгнанию французского посла.
За свою карьеру Бестужев создал мощную систему разведки, позволявшую России быть в курсе планов противников и эффективно противостоять внешним угрозам. Его политика была ориентирована скорее на предотвращение возможных конфликтов и сдерживание врагов, но не на агрессию против них.
При Бестужеве Россия стала одним из важнейших игроков в европейской дипломатии, хотя признание Москвы равной остальным европейским державам в его время так и не наступило.
Крах системы Бестужева начался с «дипломатической революции» 1756 года, когда Англия заключила союз с Пруссией, а Франция — с Австрией. Россия оказалась в изоляции. Бестужев, не сумевший адаптироваться к новым реалиям, потерял влияние. В 1758 году он был арестован по обвинению в измене, лишён всех чинов и сослан в своё имение.
Братья Гракхи
Коллаж: Михаил Воронцов, Алексей Бестужев-Рюмин и Иван Шувалов
Крымская война: дипломатические иллюзии Николая I
Решающую роль в дипломатических ходах Российской империи накануне Крымской войны сыграло крепко засевшее в голове Николая представление о том, что революционные события, потрясавшие Европу в 1848–1849 гг. и окончившиеся в значительной степени, как он воображал, благодаря его вмешательству, надолго обессилили все европейские державы, кроме Англии.
В январе 1853 года Николай внезапно решил открыть свои карты перед английским послом Гамильтоном Сеймуром. Российский император полагал, что достаточно договориться с Англией; Францию и Австрию он в расчет не брал. План Николая дал сбой, когда Англия отказалась от всех его предложений. Для англичан утверждение российского влияния в Молдове, Валахии, Сербии, Болгарии, Греции, а также переход проливов и Константинополя в руки России были неприемлемы. Более того, распад Турции рано или поздно также поспособствовал бы усилению российского влияния на Кавказе и в Малой Азии. Поэтому компенсация в виде Египта и Крита Англию не устраивала.
Николай недооценил и Францию. Во-первых, он считал, что после падения наполеоновской империи ни одно французское правительство не будет проводить агрессивную политику в отношении России. Во-вторых, Николай полагал, что Франция воспринимает Россию как старшего, кому нельзя перечить. Хоть государственный переворот 1830 года и вызывал у него недовольство, Луи-Филипп всеми силами стремился угодить Николаю, доказывая своим поведением, что хочет опираться на Россию в борьбе с республиканцами и социалистами. Это убедило Николая в том, что с Францией можно не считаться. Приход к власти Луи-Наполеона Бонапарта тоже не изменил его взглядов. Хотя реставрация империи ему не нравилась, Николай был уверен, что Наполеон III имеет достаточно внутренних проблем и не станет вмешиваться в защиту Константинополя.
Но если Англия и Франция еще были ожидаемыми противниками, то предательство (в понимании Николая) Австрии стало неожиданным ударом. Еще недавно австрийский фельдмаршал Кабога валялся в ногах князя Паскевича, умоляя спасти Австрию от гибели, а юный император Франц-Иосиф публично, на торжественном приеме в Варшаве, целовал руку царя, вымаливая помощь против венгерской революции.
Николай считал, и в этом его убеждал Нессельроде, что австрийцы не посмеют перечить России. Царь настолько был уверен в этом, что открыто заявлял английскому послу Гамильтону Сеймуру, что Австрию он даже не принимает во внимание при обсуждении вопроса о Турции.
Николай полагал, что революция сильно ослабила Австрию и ее армия не сможет бороться с сильной русской. Однако он проигнорировал ключевые факты. Уже отторжение Бессарабии от Турции в 1812 году и усиление российского влияния в Молдове и Валахии в 1829 году после Адрианопольского мира тревожили Австрию. Эти события наносили значительный ущерб австрийским торговым интересам на Дунае, лишали страну дешевого и обильного резерва хлеба и сельскохозяйственных продуктов, сокращали восточный рынок сбыта. Помимо экономических причин существовали и политические соображения, вызывавшие беспокойство венского двора.
Присоединение Сербии, Болгарии, Молдовы, Валахии, Галлиполи и Константинополя к России угрожало Австрии окружением с востока, севера, юго-востока и юга, а также потерей политической самостоятельности. Более того, славянские народы внутри Австрии – чехи, словаки, хорваты, русины, поляки – не остались бы верноподданными Габсбургского дома в таких условиях, что грозило бы распадом Австрийской империи.
Николай не осознавал, что в борьбе за раздел Турции Австрия уже была ему нужнее, чем он Австрии. К 1853 году революции остались в прошлом, а власть Франца-Иосифа была укреплена. Кроме того, нейтралитет или помощь России могли вызвать враждебность Франции. Наполеон III намекал австрийскому лидеру, что в случае бездействия Австрии он может поддержать Сардинское королевство в изгнании австрийцев из Ломбардии и Венеции, чему с радостью поспособствует французская армия.
Братья Гракхи
Карикатура: Турция в опасности
Решающую роль в дипломатических ходах Российской империи накануне Крымской войны сыграло крепко засевшее в голове Николая представление о том, что революционные события, потрясавшие Европу в 1848–1849 гг. и окончившиеся в значительной степени, как он воображал, благодаря его вмешательству, надолго обессилили все европейские державы, кроме Англии.
В январе 1853 года Николай внезапно решил открыть свои карты перед английским послом Гамильтоном Сеймуром. Российский император полагал, что достаточно договориться с Англией; Францию и Австрию он в расчет не брал. План Николая дал сбой, когда Англия отказалась от всех его предложений. Для англичан утверждение российского влияния в Молдове, Валахии, Сербии, Болгарии, Греции, а также переход проливов и Константинополя в руки России были неприемлемы. Более того, распад Турции рано или поздно также поспособствовал бы усилению российского влияния на Кавказе и в Малой Азии. Поэтому компенсация в виде Египта и Крита Англию не устраивала.
Николай недооценил и Францию. Во-первых, он считал, что после падения наполеоновской империи ни одно французское правительство не будет проводить агрессивную политику в отношении России. Во-вторых, Николай полагал, что Франция воспринимает Россию как старшего, кому нельзя перечить. Хоть государственный переворот 1830 года и вызывал у него недовольство, Луи-Филипп всеми силами стремился угодить Николаю, доказывая своим поведением, что хочет опираться на Россию в борьбе с республиканцами и социалистами. Это убедило Николая в том, что с Францией можно не считаться. Приход к власти Луи-Наполеона Бонапарта тоже не изменил его взглядов. Хотя реставрация империи ему не нравилась, Николай был уверен, что Наполеон III имеет достаточно внутренних проблем и не станет вмешиваться в защиту Константинополя.
Но если Англия и Франция еще были ожидаемыми противниками, то предательство (в понимании Николая) Австрии стало неожиданным ударом. Еще недавно австрийский фельдмаршал Кабога валялся в ногах князя Паскевича, умоляя спасти Австрию от гибели, а юный император Франц-Иосиф публично, на торжественном приеме в Варшаве, целовал руку царя, вымаливая помощь против венгерской революции.
Николай считал, и в этом его убеждал Нессельроде, что австрийцы не посмеют перечить России. Царь настолько был уверен в этом, что открыто заявлял английскому послу Гамильтону Сеймуру, что Австрию он даже не принимает во внимание при обсуждении вопроса о Турции.
Николай полагал, что революция сильно ослабила Австрию и ее армия не сможет бороться с сильной русской. Однако он проигнорировал ключевые факты. Уже отторжение Бессарабии от Турции в 1812 году и усиление российского влияния в Молдове и Валахии в 1829 году после Адрианопольского мира тревожили Австрию. Эти события наносили значительный ущерб австрийским торговым интересам на Дунае, лишали страну дешевого и обильного резерва хлеба и сельскохозяйственных продуктов, сокращали восточный рынок сбыта. Помимо экономических причин существовали и политические соображения, вызывавшие беспокойство венского двора.
Присоединение Сербии, Болгарии, Молдовы, Валахии, Галлиполи и Константинополя к России угрожало Австрии окружением с востока, севера, юго-востока и юга, а также потерей политической самостоятельности. Более того, славянские народы внутри Австрии – чехи, словаки, хорваты, русины, поляки – не остались бы верноподданными Габсбургского дома в таких условиях, что грозило бы распадом Австрийской империи.
Николай не осознавал, что в борьбе за раздел Турции Австрия уже была ему нужнее, чем он Австрии. К 1853 году революции остались в прошлом, а власть Франца-Иосифа была укреплена. Кроме того, нейтралитет или помощь России могли вызвать враждебность Франции. Наполеон III намекал австрийскому лидеру, что в случае бездействия Австрии он может поддержать Сардинское королевство в изгнании австрийцев из Ломбардии и Венеции, чему с радостью поспособствует французская армия.
Братья Гракхи
Карикатура: Турция в опасности
Друзья! Мы собрали все наши материалы о жизни и правлении Александра II в одном посте, чтобы вы ничего не пропустили.
1. От первой до последней любви Александра II: погружаемся в личную жизнь императора, его чувства и переживания. Ведь быть наследником престола – это далеко не гарантия счастья. Читать
2. Молодость Александра II: обучение, отношения с семьёй и уроки, которые помогли ему стать реформатором. Читать
3. Крестьянская реформа 1861 года: история отмены крепостного права: борьба за идею, компромиссы и решения. Читать
4. Реформы Александра: юстиция, земства, армия – глобальные изменения, которые навсегда изменили Россию. Читать
5. Дмитрий Милютин и военная реформа: человек, сделавший русскую армию современной. Читать
Приятного чтения!
Картина: главные события правления Александра II
Братья Гракхи
1. От первой до последней любви Александра II: погружаемся в личную жизнь императора, его чувства и переживания. Ведь быть наследником престола – это далеко не гарантия счастья. Читать
2. Молодость Александра II: обучение, отношения с семьёй и уроки, которые помогли ему стать реформатором. Читать
3. Крестьянская реформа 1861 года: история отмены крепостного права: борьба за идею, компромиссы и решения. Читать
4. Реформы Александра: юстиция, земства, армия – глобальные изменения, которые навсегда изменили Россию. Читать
5. Дмитрий Милютин и военная реформа: человек, сделавший русскую армию современной. Читать
Приятного чтения!
Картина: главные события правления Александра II
Братья Гракхи
Продолжим рассматривать сборник карикатур, изданный в 1914–1915 гг. в Российской империи на волне усиления патриотических настроений.
Многие антитурецкие карикатуры того времени основывались на том, что большая часть Константинополя (часто называемого по-русски Царьградом, то есть императорским городом) находится в Европе, а меньшая часть — в Азии, разделённые проливом Босфор.
Так, на первой карикатуре султан Мехмед V изображён в виде гуся в феске с надписью: «Гусь царьградской породы борется с европейским климатом (близок к вымиранию в Европе)». Таким образом, иллюстрация предсказывает скорый захват Константинополя войсками Антанты, что вынудит султана бежать в Азию через пролив.
Аналогичным образом в двух других иллюстрациях показан «переезд» султана в Азию. В одной из них удручённый правитель Османской империи едет на лохматом осле в окружении отчаявшихся придворных, в другой — султан эвакуирует свой гарем в Азию на тринадцати кораблях.
Эти иллюстрации отражают широко распространённые в обществе настроения. На патриотических митингах в августе 1914 года в Санкт-Петербурге лозунги «Да здравствуют Англия и Франция» сопровождались скандированием «Крест на Софии»: изгнание турок-мусульман из Константинополя (столицы бывшей христианской Византии) и водружение православного креста над Святой Софией воспринимались многими как историческая миссия России.
Братья Гракхи
Многие антитурецкие карикатуры того времени основывались на том, что большая часть Константинополя (часто называемого по-русски Царьградом, то есть императорским городом) находится в Европе, а меньшая часть — в Азии, разделённые проливом Босфор.
Так, на первой карикатуре султан Мехмед V изображён в виде гуся в феске с надписью: «Гусь царьградской породы борется с европейским климатом (близок к вымиранию в Европе)». Таким образом, иллюстрация предсказывает скорый захват Константинополя войсками Антанты, что вынудит султана бежать в Азию через пролив.
Аналогичным образом в двух других иллюстрациях показан «переезд» султана в Азию. В одной из них удручённый правитель Османской империи едет на лохматом осле в окружении отчаявшихся придворных, в другой — султан эвакуирует свой гарем в Азию на тринадцати кораблях.
Эти иллюстрации отражают широко распространённые в обществе настроения. На патриотических митингах в августе 1914 года в Санкт-Петербурге лозунги «Да здравствуют Англия и Франция» сопровождались скандированием «Крест на Софии»: изгнание турок-мусульман из Константинополя (столицы бывшей христианской Византии) и водружение православного креста над Святой Софией воспринимались многими как историческая миссия России.
Братья Гракхи
Последняя ночь Робеспьера: как пал лидер французской революции
26 июля 1794 года Максимилиан Робеспьер выступает перед Конвентом с длинной и сбивчивой речью.
Прошел уже год с восстания, положившего конец власти жирондистов. За это время ситуация на фронтах улучшилась, а реальная власть сосредоточилась в руках Комитета общественного спасения (КОС), возглавляемого Робеспьером. Однако многие устали от политики якобинского террора, но сам Робеспьер не намерен отступать.
В своей речи он обвиняет депутатов в заговоре и предупреждает об угрозах, нависших над республикой. Однако имен он не называет, оставляя всех в тревожной неведомости — кто станет следующей жертвой гильотины?
Уверенный в своей власти и полагая, что сумел усмирить недовольных, Робеспьер спокойно возвращается домой и ложится спать. Но для депутатов эта ночь становится одной из самых тревожных. Опасаясь неминуемого ареста, они посещают друг друга и убеждают коллег в необходимости положить конец диктатуре Робеспьера.
Утром 27 июля (9 термидора II года) Робеспьера вызывают в Конвент, где на него обрушиваются гневные обвинения. Постепенно критика охватывает весь зал. Вскоре Робеспьера арестовывают вместе с его младшим братом Огюстеном и ближайшими соратниками, после чего отправляют в тюрьму.
На следующий день, 10 термидора, Робеспьера казнят на гильотине — вместе с ним уходит в прошлое эпоха его террора.
Однако у Робеспьера был шанс не только спастись, но и вернуть свою власть. Чтобы выяснить, как пал его режим, необходимо вернуться к утру 9 термидора.
Братья Гракхи
26 июля 1794 года Максимилиан Робеспьер выступает перед Конвентом с длинной и сбивчивой речью.
Прошел уже год с восстания, положившего конец власти жирондистов. За это время ситуация на фронтах улучшилась, а реальная власть сосредоточилась в руках Комитета общественного спасения (КОС), возглавляемого Робеспьером. Однако многие устали от политики якобинского террора, но сам Робеспьер не намерен отступать.
В своей речи он обвиняет депутатов в заговоре и предупреждает об угрозах, нависших над республикой. Однако имен он не называет, оставляя всех в тревожной неведомости — кто станет следующей жертвой гильотины?
Уверенный в своей власти и полагая, что сумел усмирить недовольных, Робеспьер спокойно возвращается домой и ложится спать. Но для депутатов эта ночь становится одной из самых тревожных. Опасаясь неминуемого ареста, они посещают друг друга и убеждают коллег в необходимости положить конец диктатуре Робеспьера.
Утром 27 июля (9 термидора II года) Робеспьера вызывают в Конвент, где на него обрушиваются гневные обвинения. Постепенно критика охватывает весь зал. Вскоре Робеспьера арестовывают вместе с его младшим братом Огюстеном и ближайшими соратниками, после чего отправляют в тюрьму.
На следующий день, 10 термидора, Робеспьера казнят на гильотине — вместе с ним уходит в прошлое эпоха его террора.
Однако у Робеспьера был шанс не только спастись, но и вернуть свою власть. Чтобы выяснить, как пал его режим, необходимо вернуться к утру 9 термидора.
Братья Гракхи
Telegraph
Последняя ночь Робеспьера: как пал лидер французской революции
26 июля 1794 года Максимилиан Робеспьер выступает перед Конвентом с длинной и сбивчивой речью. Прошел уже год с восстания, положившего конец власти жирондистов. За это время ситуация на фронтах улучшилась, а реальная власть сосредоточилась в руках Комитета…
Парижская национальная гвардия: орган революционной демократии
Особую роль во Французской революции сыграла Национальная гвардия. Именно она выразила принцип всеобщего вооружения граждан как главного инструмента защиты общественных интересов. Особенно значимой стала Парижская гвардия, участвовавшая в ключевых событиях революции.
13 июля 1789 года в Отель-де-Виль, будущей мэрии Парижа, представители третьего сословия создали управляющий комитет и издали указ о вооружении граждан. Округа должны были набрать по 200 человек для ополчения. Некоторые округа отбирали только зажиточных горожан, но большинство принимали всех, кто мог держать оружие. В Сорбонне и Сен-Жермен-де-Пре выступили за вооружение «всех граждан, истинных патриотов», а в Сен-Мерри служба с самого начала стала обязательной. Таким образом, призыв городских властей стал лишь поводом для самостоятельного массового вооружения народа.
«Это было чудом. Мы увидели порыв великого народа, который отныне не хотел больше управляться произвольной властью. Но что непостижимо, так это то, что Национальная гвардия была создана в мгновение ока; не было ни плана, ни проекта, ни решения. Кричали: "Каждый парижанин — солдат", и Франция повторила: "Каждый француз возьмётся за оружие"», — отмечал писатель Луи-Себастьян Мерсье.
В годовщину взятия Бастилии гвардия провела грандиозный парад на Марсовом поле, где её командир, генерал Лафайет, поклялся в верности Республике. В июле 1791 года гвардия получила законодательное оформление. Новые правила ограничили участие простого народа: гражданам, не имевшим права голоса, запретили службу, а каждый гвардеец должен был сам оплачивать униформу, недоступную беднякам. Однако те, кто сражался с начала революции, могли остаться.
Уже через год эти ограничения отменили. С угрозой войны с Пруссией и Австрией правительство объявило, что Отечество в опасности, и Парижская гвардия вновь разрослась. Не имея средств на огнестрельное оружие, многие вооружались пиками. Общая численность могла достигать десятков тысяч человек, включая стариков и юношей.
Естественно, такая гвардия уступала профессиональной армии, но она всё же достигала высокого уровня организации: каждая секция Парижа отвечала за создание собственного батальона. Каждый батальон состоял из людей, знакомых друг с другом и с улицами, которые они защищали. Батальоны проводили регулярные учения, осваивали военные пособия и братались с коллегами со всего города.
Демократический заряд революции можно критиковать за высокий имущественный ценз и то, что большая часть народа была отстранена от власти. Однако нетрудно догадаться, что, управляя страной из города, полного вооружённых гвардейцев, мнение простого народа игнорировать было невозможно. В августе 1792 года секции добились интеграции батальонов в единую гвардию, а офицеров стали избирать всеобщим голосованием. Законодательному собранию оставалось лишь утвердить этот порядок.
Выборы офицеров стали для парижан важнее выборов в Законодательное собрание и Конвент. Они воспринимались как гарантия автономии секций, а офицеры — как представители народа. В условиях высокого избирательного ценза гвардия оставалась главным инструментом защиты общественных интересов. Так, летом 1792 года её бойцы дважды ворвались во дворец Тюильри и стали главной силой, свергшей монархию.
Примечательно, что хотя офицерами чаще становились буржуа и дворяне, влияние рядовых бойцов было неоспоримо. Именно гвардия 2 июня 1793 года помогла якобинцам арестовать жирондистов, а 27 июля 1794 года свергла самого Робеспьера.
Однако её самостоятельность во многом зависела от покровительства политиков. Якобинцы использовали гвардию как оружие народного гнева, но после термидорианского переворота 1794 года её влияние ослабло. В 1795 году часть гвардейцев поддержала роялистов, разочаровавшись в новой власти, но после подавления восстания структура гвардии была уничтожена, а её батальоны подчинены армии. Так революционная сила потеряла свою независимость.
Братья Гракхи
Картина: Национальная гвардия Парижа в 1792 году, худ. Леон Конье
Особую роль во Французской революции сыграла Национальная гвардия. Именно она выразила принцип всеобщего вооружения граждан как главного инструмента защиты общественных интересов. Особенно значимой стала Парижская гвардия, участвовавшая в ключевых событиях революции.
13 июля 1789 года в Отель-де-Виль, будущей мэрии Парижа, представители третьего сословия создали управляющий комитет и издали указ о вооружении граждан. Округа должны были набрать по 200 человек для ополчения. Некоторые округа отбирали только зажиточных горожан, но большинство принимали всех, кто мог держать оружие. В Сорбонне и Сен-Жермен-де-Пре выступили за вооружение «всех граждан, истинных патриотов», а в Сен-Мерри служба с самого начала стала обязательной. Таким образом, призыв городских властей стал лишь поводом для самостоятельного массового вооружения народа.
«Это было чудом. Мы увидели порыв великого народа, который отныне не хотел больше управляться произвольной властью. Но что непостижимо, так это то, что Национальная гвардия была создана в мгновение ока; не было ни плана, ни проекта, ни решения. Кричали: "Каждый парижанин — солдат", и Франция повторила: "Каждый француз возьмётся за оружие"», — отмечал писатель Луи-Себастьян Мерсье.
В годовщину взятия Бастилии гвардия провела грандиозный парад на Марсовом поле, где её командир, генерал Лафайет, поклялся в верности Республике. В июле 1791 года гвардия получила законодательное оформление. Новые правила ограничили участие простого народа: гражданам, не имевшим права голоса, запретили службу, а каждый гвардеец должен был сам оплачивать униформу, недоступную беднякам. Однако те, кто сражался с начала революции, могли остаться.
Уже через год эти ограничения отменили. С угрозой войны с Пруссией и Австрией правительство объявило, что Отечество в опасности, и Парижская гвардия вновь разрослась. Не имея средств на огнестрельное оружие, многие вооружались пиками. Общая численность могла достигать десятков тысяч человек, включая стариков и юношей.
Естественно, такая гвардия уступала профессиональной армии, но она всё же достигала высокого уровня организации: каждая секция Парижа отвечала за создание собственного батальона. Каждый батальон состоял из людей, знакомых друг с другом и с улицами, которые они защищали. Батальоны проводили регулярные учения, осваивали военные пособия и братались с коллегами со всего города.
Демократический заряд революции можно критиковать за высокий имущественный ценз и то, что большая часть народа была отстранена от власти. Однако нетрудно догадаться, что, управляя страной из города, полного вооружённых гвардейцев, мнение простого народа игнорировать было невозможно. В августе 1792 года секции добились интеграции батальонов в единую гвардию, а офицеров стали избирать всеобщим голосованием. Законодательному собранию оставалось лишь утвердить этот порядок.
Выборы офицеров стали для парижан важнее выборов в Законодательное собрание и Конвент. Они воспринимались как гарантия автономии секций, а офицеры — как представители народа. В условиях высокого избирательного ценза гвардия оставалась главным инструментом защиты общественных интересов. Так, летом 1792 года её бойцы дважды ворвались во дворец Тюильри и стали главной силой, свергшей монархию.
Примечательно, что хотя офицерами чаще становились буржуа и дворяне, влияние рядовых бойцов было неоспоримо. Именно гвардия 2 июня 1793 года помогла якобинцам арестовать жирондистов, а 27 июля 1794 года свергла самого Робеспьера.
Однако её самостоятельность во многом зависела от покровительства политиков. Якобинцы использовали гвардию как оружие народного гнева, но после термидорианского переворота 1794 года её влияние ослабло. В 1795 году часть гвардейцев поддержала роялистов, разочаровавшись в новой власти, но после подавления восстания структура гвардии была уничтожена, а её батальоны подчинены армии. Так революционная сила потеряла свою независимость.
Братья Гракхи
Картина: Национальная гвардия Парижа в 1792 году, худ. Леон Конье
Сентябрьские расправы: дни, когда народный гнев напугал революционеров
После арестов 10 августа 1792 года, предвосхитивших роялистский заговор, парижские тюрьмы стали переполняться сочувствующими королю людьми. В конце того же месяца силы Первой коалиции вторглись во Францию и взяли Лонгви – первую крепость на своём пути. 2 сентября до парижан доходят вести о падении Вердена.
В этот день толпы врываются в тюрьмы, устанавливают «народные трибуналы» и массово убивают заключённых.
И Законодательное собрание во главе с жирондистами, и Коммуна во главе с якобинцами были шокированы и испуганы внезапным народным гневом. Конечно, он уже не раз проявлялся, но эти акты гражданского насилия казались революционерам происками роялистов.
Днём ранее Верньо, лидер жиронды, отмечал, что народную панику могут вызвать акты террора, «вдохновлённые эмиссарами контрреволюции». 2 сентября, незадолго до того как стало известно, что толпы собираются у тюрем и перерезают горло заключённым, он повторил свою мысль. Французы меньше боятся вторгшейся в страну армии, чем «паники, порождённой террором, которую короли так искусно провоцируют, раздавая золото».
Иными словами, акты террора – это не что иное, как инспирированные роялистами преступления, призванные напугать добродушных французов «ужасами» революции.
Всё запуталось, когда толпы ворвались в тюрьмы и стали расправляться с врагами революции.
Правительство отреагировало сдержанно на эти убийства. Речь министра внутренних дел Ролана красноречива: «Вчера был день, над которым лучше набросить покрывало».
Сентябрьские расправы стали для политиков первым ярким событием, давшим понять, на что способен народный гнев. Непонимание того, как освобождённый народ мог пойти на такое, вынудило их оправдывать произошедшее.
Официальный отчёт от 2 сентября подчёркивал случайность событий: во время перевода шестнадцать заключённых оказали сопротивление, где-то раздался случайный выстрел из пистолета, кто-то крикнул «Пусть все умрут!» – и всё это стало пороховой дорожкой, ведущей к преступлению. Те, кто совершал убийства, рассматривались как «люди, обманутые воображением».
Отчёт комиссии Национального собрания от 19 сентября подчёркивал: «Справедливый и добрый народ никогда не может задуматься о системе беспорядка и убийства, которая запятнала бы Революцию».
Отчёты комиссаров обращали внимание на «смягчающие обстоятельства». Например, в ряде случаев граждане имитировали судебный процесс и даже использовали тюремные записи о заключённых, при этом казнённых не обкрадывали, оставляя их вещи при них.
Ролан по этому поводу отмечал: мстя, французский народ всё ещё хранил в себе «своего рода справедливость».
Примечательно, что революционеры не видели последовательности: поражение → террор. В отчёте комитета Коммуны не было ни слова о военных поражениях или вражеском вторжении. На протяжении сентября идея апелляции к опасным обстоятельствам мало продвигалась в Конвенте или в Якобинском клубе.
Потребовался примерно месяц, чтобы изобрести аргумент о том, что расправы были формой защиты. Пока армия противостояла коалиции у Вердена, кто, если не народ, должен был противостоять внутреннему врагу?
Мы слабо наблюдаем и другую последовательность: террор → победа. Очень скоро врага удалось отбросить, но мало кто из очевидцев видел в этом успехе фактор мобилизованного злорадством народа. Мэр Парижа Петион радостно упоминал о массовом зачислении добровольцев в армию в сентябре – но считал это не причиной, а противовесом случившимся расправам.
Массовые убийства, совершённые «невинным» народом, стали глубоким потрясением для людей Революции, которые пытались всячески оправдать и забыть их.
Впрочем, быстрее других Дантон и Робеспьер осознали мощь народного гнева и то, куда его можно выгодно направить. Уже через год они будут выступать за учреждение Революционного трибунала, а Робеспьер – убеждать своих коллег в том, что «террор – это не что иное, как быстрая, суровая, непреклонная справедливость».
Братья Гракхи
Гравюра: «Расправы 2 сентября 1792 года», подпись: «Париж, убийца, что с тобой стало?»
После арестов 10 августа 1792 года, предвосхитивших роялистский заговор, парижские тюрьмы стали переполняться сочувствующими королю людьми. В конце того же месяца силы Первой коалиции вторглись во Францию и взяли Лонгви – первую крепость на своём пути. 2 сентября до парижан доходят вести о падении Вердена.
В этот день толпы врываются в тюрьмы, устанавливают «народные трибуналы» и массово убивают заключённых.
И Законодательное собрание во главе с жирондистами, и Коммуна во главе с якобинцами были шокированы и испуганы внезапным народным гневом. Конечно, он уже не раз проявлялся, но эти акты гражданского насилия казались революционерам происками роялистов.
Днём ранее Верньо, лидер жиронды, отмечал, что народную панику могут вызвать акты террора, «вдохновлённые эмиссарами контрреволюции». 2 сентября, незадолго до того как стало известно, что толпы собираются у тюрем и перерезают горло заключённым, он повторил свою мысль. Французы меньше боятся вторгшейся в страну армии, чем «паники, порождённой террором, которую короли так искусно провоцируют, раздавая золото».
Иными словами, акты террора – это не что иное, как инспирированные роялистами преступления, призванные напугать добродушных французов «ужасами» революции.
Всё запуталось, когда толпы ворвались в тюрьмы и стали расправляться с врагами революции.
Правительство отреагировало сдержанно на эти убийства. Речь министра внутренних дел Ролана красноречива: «Вчера был день, над которым лучше набросить покрывало».
Сентябрьские расправы стали для политиков первым ярким событием, давшим понять, на что способен народный гнев. Непонимание того, как освобождённый народ мог пойти на такое, вынудило их оправдывать произошедшее.
Официальный отчёт от 2 сентября подчёркивал случайность событий: во время перевода шестнадцать заключённых оказали сопротивление, где-то раздался случайный выстрел из пистолета, кто-то крикнул «Пусть все умрут!» – и всё это стало пороховой дорожкой, ведущей к преступлению. Те, кто совершал убийства, рассматривались как «люди, обманутые воображением».
Отчёт комиссии Национального собрания от 19 сентября подчёркивал: «Справедливый и добрый народ никогда не может задуматься о системе беспорядка и убийства, которая запятнала бы Революцию».
Отчёты комиссаров обращали внимание на «смягчающие обстоятельства». Например, в ряде случаев граждане имитировали судебный процесс и даже использовали тюремные записи о заключённых, при этом казнённых не обкрадывали, оставляя их вещи при них.
Ролан по этому поводу отмечал: мстя, французский народ всё ещё хранил в себе «своего рода справедливость».
Примечательно, что революционеры не видели последовательности: поражение → террор. В отчёте комитета Коммуны не было ни слова о военных поражениях или вражеском вторжении. На протяжении сентября идея апелляции к опасным обстоятельствам мало продвигалась в Конвенте или в Якобинском клубе.
Потребовался примерно месяц, чтобы изобрести аргумент о том, что расправы были формой защиты. Пока армия противостояла коалиции у Вердена, кто, если не народ, должен был противостоять внутреннему врагу?
Мы слабо наблюдаем и другую последовательность: террор → победа. Очень скоро врага удалось отбросить, но мало кто из очевидцев видел в этом успехе фактор мобилизованного злорадством народа. Мэр Парижа Петион радостно упоминал о массовом зачислении добровольцев в армию в сентябре – но считал это не причиной, а противовесом случившимся расправам.
Массовые убийства, совершённые «невинным» народом, стали глубоким потрясением для людей Революции, которые пытались всячески оправдать и забыть их.
Впрочем, быстрее других Дантон и Робеспьер осознали мощь народного гнева и то, куда его можно выгодно направить. Уже через год они будут выступать за учреждение Революционного трибунала, а Робеспьер – убеждать своих коллег в том, что «террор – это не что иное, как быстрая, суровая, непреклонная справедливость».
Братья Гракхи
Гравюра: «Расправы 2 сентября 1792 года», подпись: «Париж, убийца, что с тобой стало?»
О чём было правление Павла I?
24 марта 1801 года произошел последний в истории России дворцовый переворот, жертвой которого стал один из самых неоднозначных правителей – Павел I.
Павла часто воспринимали как безумца, чья единственная цель заключалась в уничтожении наследия матери, и как царя-реформатора, пытавшегося ограничить произвол дворян. Законодательство Павла I не было беспорядочным, как иногда утверждают, и уж тем более не было контрреформистским. К моменту вступления на престол он уже имел четкую программу правления и действовал согласно ей.
Особенность правления Павла заключалась в том, что он долгое время находился в стороне от государственных дел. Пока все министры, его мать (императрица Екатерина Великая) и частично даже его сын были внутри государственной системы, Павел наблюдал за их деятельностью со стороны, что позволило ему объективно оценить реформы Екатерины II. Он осознавал, что реформы её правления привели к коррупции, вседозволенности дворянства и усилившемуся гнёту помещиков в отношении крестьян.
Понимая эти проблемы, Павел стремился провести активную внутреннюю политику. За время его царствования было издано около 2 000 нормативных актов. Однако большинство указов боролись не с коренной причиной проблем, а с их проявлениями. Например, были запрещены такие вещи, как танцы вальса, носка разноцветных лент, широкие букли, бакенбарды, а также громкие крики кучеров и форейторов. Эти меры направлялись на борьбу с распущенностью дворян.
Вместе с тем, Павел издал законы с долгосрочной перспективой. В отличие от Екатерины II, которая стремилась к расширению империи, Павел сосредотачивал внимание на внутренних делах, на наведении порядка в стране, где каждый шаг человека был регламентирован властью.
Одной из ключевых реформ было изменение закона о престолонаследии, принятого 5 апреля 1797 года. Павел установил, что наследником становился старший из живых сыновей императора по мужской линии. Новый закон перечеркнул указ о престолонаследии Петра I и был направлен на устранение причин дворцовых переворотов, поскольку Павел считал, что право царствующего императора назначать преемника служит источником интриг и заговоров.
Также Павел занялся централизацией власти: было сокращено количество губерний и уездов, упразднены должности представителей верховной власти в губерниях, а все средства управления сосредоточились в руках губернаторов, подчиняющихся Сенату. Павел ограничил роль Сената, оставив за ним только судебные полномочия. Кроме того, коллегии, восстановленные в прежнем виде, теперь принимали решения единолично, а не совещательным путем. В этом плане деятельность Павла не сильно отличалась от его предшественницы.
Павел I также активно боролся с коррупцией, проводя показательные расправы в Тамбовской и Вятской губерниях, где царила систематическая хищничество.
Отличия военной политики Павла от Екатерины также были очевидны. Если Екатерина доверяла сильным личностям, таким как Потемкин и Суворов, то Павел стремился к формированию дисциплинированной армии, возвращая офицеров из отпуска и проводя аресты за расхищение.
В социальной сфере Павел стремился дисциплинировать дворянство. Табель о рангах 1799 года установил сроки для повышения чинов, что привело к автоматическому присвоению чина по истечении срока службы. Это снижало мотивацию к качественной работе, поскольку дворянство получало новый чин без особых достижений.
Павел также ограничил права дворян, отменив их право на свободу от телесных наказаний и изменив систему выбора дворянских предводителей. Эти меры вызвали недовольство, но Павел не обращал на это внимания, стремясь укрепить свою власть и дисциплинировать общество.
Реформы Павла I были, безусловно, реформаторскими. Он четко придерживался своей программы, следил за армией и флотом и проводил изменения, которые считал наиболее эффективными, несмотря на противоречия с политикой Екатерины Великой.
Братья Гракхи
На гравюре: Смерть Павла I
24 марта 1801 года произошел последний в истории России дворцовый переворот, жертвой которого стал один из самых неоднозначных правителей – Павел I.
Павла часто воспринимали как безумца, чья единственная цель заключалась в уничтожении наследия матери, и как царя-реформатора, пытавшегося ограничить произвол дворян. Законодательство Павла I не было беспорядочным, как иногда утверждают, и уж тем более не было контрреформистским. К моменту вступления на престол он уже имел четкую программу правления и действовал согласно ей.
Особенность правления Павла заключалась в том, что он долгое время находился в стороне от государственных дел. Пока все министры, его мать (императрица Екатерина Великая) и частично даже его сын были внутри государственной системы, Павел наблюдал за их деятельностью со стороны, что позволило ему объективно оценить реформы Екатерины II. Он осознавал, что реформы её правления привели к коррупции, вседозволенности дворянства и усилившемуся гнёту помещиков в отношении крестьян.
Понимая эти проблемы, Павел стремился провести активную внутреннюю политику. За время его царствования было издано около 2 000 нормативных актов. Однако большинство указов боролись не с коренной причиной проблем, а с их проявлениями. Например, были запрещены такие вещи, как танцы вальса, носка разноцветных лент, широкие букли, бакенбарды, а также громкие крики кучеров и форейторов. Эти меры направлялись на борьбу с распущенностью дворян.
Вместе с тем, Павел издал законы с долгосрочной перспективой. В отличие от Екатерины II, которая стремилась к расширению империи, Павел сосредотачивал внимание на внутренних делах, на наведении порядка в стране, где каждый шаг человека был регламентирован властью.
Одной из ключевых реформ было изменение закона о престолонаследии, принятого 5 апреля 1797 года. Павел установил, что наследником становился старший из живых сыновей императора по мужской линии. Новый закон перечеркнул указ о престолонаследии Петра I и был направлен на устранение причин дворцовых переворотов, поскольку Павел считал, что право царствующего императора назначать преемника служит источником интриг и заговоров.
Также Павел занялся централизацией власти: было сокращено количество губерний и уездов, упразднены должности представителей верховной власти в губерниях, а все средства управления сосредоточились в руках губернаторов, подчиняющихся Сенату. Павел ограничил роль Сената, оставив за ним только судебные полномочия. Кроме того, коллегии, восстановленные в прежнем виде, теперь принимали решения единолично, а не совещательным путем. В этом плане деятельность Павла не сильно отличалась от его предшественницы.
Павел I также активно боролся с коррупцией, проводя показательные расправы в Тамбовской и Вятской губерниях, где царила систематическая хищничество.
Отличия военной политики Павла от Екатерины также были очевидны. Если Екатерина доверяла сильным личностям, таким как Потемкин и Суворов, то Павел стремился к формированию дисциплинированной армии, возвращая офицеров из отпуска и проводя аресты за расхищение.
В социальной сфере Павел стремился дисциплинировать дворянство. Табель о рангах 1799 года установил сроки для повышения чинов, что привело к автоматическому присвоению чина по истечении срока службы. Это снижало мотивацию к качественной работе, поскольку дворянство получало новый чин без особых достижений.
Павел также ограничил права дворян, отменив их право на свободу от телесных наказаний и изменив систему выбора дворянских предводителей. Эти меры вызвали недовольство, но Павел не обращал на это внимания, стремясь укрепить свою власть и дисциплинировать общество.
Реформы Павла I были, безусловно, реформаторскими. Он четко придерживался своей программы, следил за армией и флотом и проводил изменения, которые считал наиболее эффективными, несмотря на противоречия с политикой Екатерины Великой.
Братья Гракхи
На гравюре: Смерть Павла I
Американская змея
В XVIII веке змея стала одним из самых ярких символов новой американской нации. Она была изображена на многих политических карикатурах в разные времена. Рассмотрим несколько из них.
1. Присоединяйся или умри (Join, or Die), Бенджамин Франклин, 1754 год, для Pennsylvania Gazette. Одна из самых ранних и известных американских политических карикатур – это гравюра, изображающая змею, разделённую на восемь частей. Каждая часть обозначена инициалами одной из американских колоний или регионов. Впервые карикатура появилась в Pennsylvania Gazette в мае 1754 года. Она стала символом необходимости объединённого действия против угрозы, исходящей от французов и их союзников из числа коренных народов во время Семилетней войны. Позже изображение «разделённой змеи» приобрело ещё большее значение, став символом американской революции и борьбы за независимость.
2. Американская гремучая змея (The American Rattle Snake), Джеймс Гилрей, 1782 год. Эта карикатура отсылает к знаменитой «Присоединяйся или умри» Бенджамина Франклина, изображая «американскую гремучую змею», окружившую британские армии в Йорктауне – месте окончательного поражения Британии в Американской революции.
Здесь змея не только символизирует успешное окружение британских войск, но и намекает на неизбежность их поражения. Карикатура подчеркивает успех колонистов в создании новой независимой нации.
3. Британский лев против четырёх держав (The British Lion Engaging Four Powers), Дж. Барроу, 1782 год. На этой карикатуре изображены животные, представляющие основные страны, участвовавшие в Американской революции. Гремучая змея (Америка), спаниель (Испания), курица (Франция) и мопс (Нидерланды) противостоят британскому льву.
Работа отражает международный контекст войны. Испания, Франция и Нидерланды оказали существенную поддержку Соединённым Штатам, что стало одним из ключевых факторов победы колоний.
Братья Гракхи
В XVIII веке змея стала одним из самых ярких символов новой американской нации. Она была изображена на многих политических карикатурах в разные времена. Рассмотрим несколько из них.
1. Присоединяйся или умри (Join, or Die), Бенджамин Франклин, 1754 год, для Pennsylvania Gazette. Одна из самых ранних и известных американских политических карикатур – это гравюра, изображающая змею, разделённую на восемь частей. Каждая часть обозначена инициалами одной из американских колоний или регионов. Впервые карикатура появилась в Pennsylvania Gazette в мае 1754 года. Она стала символом необходимости объединённого действия против угрозы, исходящей от французов и их союзников из числа коренных народов во время Семилетней войны. Позже изображение «разделённой змеи» приобрело ещё большее значение, став символом американской революции и борьбы за независимость.
2. Американская гремучая змея (The American Rattle Snake), Джеймс Гилрей, 1782 год. Эта карикатура отсылает к знаменитой «Присоединяйся или умри» Бенджамина Франклина, изображая «американскую гремучую змею», окружившую британские армии в Йорктауне – месте окончательного поражения Британии в Американской революции.
Здесь змея не только символизирует успешное окружение британских войск, но и намекает на неизбежность их поражения. Карикатура подчеркивает успех колонистов в создании новой независимой нации.
3. Британский лев против четырёх держав (The British Lion Engaging Four Powers), Дж. Барроу, 1782 год. На этой карикатуре изображены животные, представляющие основные страны, участвовавшие в Американской революции. Гремучая змея (Америка), спаниель (Испания), курица (Франция) и мопс (Нидерланды) противостоят британскому льву.
Работа отражает международный контекст войны. Испания, Франция и Нидерланды оказали существенную поддержку Соединённым Штатам, что стало одним из ключевых факторов победы колоний.
Братья Гракхи
Испанская ярость в Антверпене
В Civitates Orbis Terrarum — сборнике карт XVI века — изображены два Антверпена. Эти карты рассказывают историю того, как городские стены и цитадель, изначально призванные защищать город, в итоге привели к его разрушению.
К середине XVI века Антверпен был крупнейшим экономическим центром Европы, связанным с торговыми путями в Азию, Англию и Америку. В его доках разгружали специи с Молуккских островов, шерсть из Англии, серебро из Америки.
Город находился под властью Испании, но благодаря удалённости от Мадрида и исправной выплате налогов часто игнорировал волю императора. Однако в 1566 году всё изменилось: протестанты разрушили иконы и церкви города. Король Филипп II не мог допустить подобного. Атака на авторитет Церкви воспринималась как атака на его собственную власть.
Филипп II отправил в Антверпен герцога Альбу, который, потрясённый обилием ереси, называл город «Вавилоном». Он назначил епископа, привёл инквизицию, устраивал облавы на запрещённые книги, но главным орудием подчинения стало строительство цитадели.
Горожане всеми силами сопротивлялись проекту, но им пригрозили: без цитадели солдат поселят в их домах, а городские стены снесут. Им пришлось уступить. Однако решение оставалось спорным. Не зря ещё Макиавелли отмечал: «Князь, который больше боится своего народа, чем иностранцев, должен строить крепости». И добавлял: «Лучшая крепость — не быть ненавидимым народом».
Альба прибыл во Фландрию с группой итальянских стратегов и инженеров, среди которых выделялся Франческо Пачотто, создавший в Турине первый пятиугольный форт, ставший образцом для военных архитекторов Европы. По его проекту и была построена цитадель Антверпена.
Однако в отличие от Турина, где форт защищал город, в Антверпене цитадель стояла выше по течению и не препятствовала вражескому флоту. Примечательно, что в процессе строительства инженеры снесли участок стены, над которым Антверпен трудился десять лет. А первые бастионы, которые они построили, были направлены пушками прямо в город.
Альба, стремясь запугать население, отлил из вражеских пушек собственную статую. Он должен был присутствовать везде и постоянно напоминать городу о своём контроле. Он боролся не только с ересью, но и самостоятельностью Антверпена.
Первая карта Антверпена была опубликована в 1572 году. Вид открывается с юга, так что все дома, ратуша и собор кажутся уменьшенными. Главный элемент карты — цитадель, нависающая над городом. Она была только что достроена.
Цитадель была направлена на город. Но Альба не ожидал, что её гарнизон вскоре выйдет из-под контроля. Солдаты были голодны, им не платили, и они были в ярости. В ноябре 1576 года мятежная толпа бросилась на городские укрепления.
Колокол собора Каролус зазвонил в набат. Горожане надели доспехи и взяли оружие, но мятежники прорвались на большую рыночную площадь у собора и погнали жителей по узким улицам к стенам.
Солдаты вламывались в дома, выбивали двери, искали хозяев, требовали деньги, а затем либо грабили дома, либо пытались получить за них выкуп.
Мятежники поджигали дома, сжигали целые улицы. Старый рынок искусств, расположенный рядом с большой рыночной площадью, превратился в пепел. Город был усеян трупами. Создавалось ощущение, что город очищают. Солдаты сожгли новую ратушу и архивы. Альба пошёл дальше: он разрушил самую высокую и крепкую башню в городе, Кроненбург.
Город ненадолго отомстил через год, когда Альба и испанские войска покинули Антверпен. Горожане ворвались в цитадель, разрушили бастионы, повалили сторожевые башни, а бронзовую статую Альбы переплавили. Город стал кальвинистской республикой, но испанцы вернулись. В 1585 году, после долгой осады, Антверпен пал. Треть его населения ушла на север, чтобы помочь создать Золотой век Амстердама.
На новой карте 1598 года город изображён как обычный город. Испанские Габсбурги уверены в своём контроле, и необходимость подчёркивать это исчезла. Цитадель теперь на картах — просто ещё одна географическая особенность. Антверпен стал обычным городом.
Братья Гракхи
Картина: Испанская Ярость, аноним, 1585
В Civitates Orbis Terrarum — сборнике карт XVI века — изображены два Антверпена. Эти карты рассказывают историю того, как городские стены и цитадель, изначально призванные защищать город, в итоге привели к его разрушению.
К середине XVI века Антверпен был крупнейшим экономическим центром Европы, связанным с торговыми путями в Азию, Англию и Америку. В его доках разгружали специи с Молуккских островов, шерсть из Англии, серебро из Америки.
Город находился под властью Испании, но благодаря удалённости от Мадрида и исправной выплате налогов часто игнорировал волю императора. Однако в 1566 году всё изменилось: протестанты разрушили иконы и церкви города. Король Филипп II не мог допустить подобного. Атака на авторитет Церкви воспринималась как атака на его собственную власть.
Филипп II отправил в Антверпен герцога Альбу, который, потрясённый обилием ереси, называл город «Вавилоном». Он назначил епископа, привёл инквизицию, устраивал облавы на запрещённые книги, но главным орудием подчинения стало строительство цитадели.
Горожане всеми силами сопротивлялись проекту, но им пригрозили: без цитадели солдат поселят в их домах, а городские стены снесут. Им пришлось уступить. Однако решение оставалось спорным. Не зря ещё Макиавелли отмечал: «Князь, который больше боится своего народа, чем иностранцев, должен строить крепости». И добавлял: «Лучшая крепость — не быть ненавидимым народом».
Альба прибыл во Фландрию с группой итальянских стратегов и инженеров, среди которых выделялся Франческо Пачотто, создавший в Турине первый пятиугольный форт, ставший образцом для военных архитекторов Европы. По его проекту и была построена цитадель Антверпена.
Однако в отличие от Турина, где форт защищал город, в Антверпене цитадель стояла выше по течению и не препятствовала вражескому флоту. Примечательно, что в процессе строительства инженеры снесли участок стены, над которым Антверпен трудился десять лет. А первые бастионы, которые они построили, были направлены пушками прямо в город.
Альба, стремясь запугать население, отлил из вражеских пушек собственную статую. Он должен был присутствовать везде и постоянно напоминать городу о своём контроле. Он боролся не только с ересью, но и самостоятельностью Антверпена.
Первая карта Антверпена была опубликована в 1572 году. Вид открывается с юга, так что все дома, ратуша и собор кажутся уменьшенными. Главный элемент карты — цитадель, нависающая над городом. Она была только что достроена.
Цитадель была направлена на город. Но Альба не ожидал, что её гарнизон вскоре выйдет из-под контроля. Солдаты были голодны, им не платили, и они были в ярости. В ноябре 1576 года мятежная толпа бросилась на городские укрепления.
Колокол собора Каролус зазвонил в набат. Горожане надели доспехи и взяли оружие, но мятежники прорвались на большую рыночную площадь у собора и погнали жителей по узким улицам к стенам.
Солдаты вламывались в дома, выбивали двери, искали хозяев, требовали деньги, а затем либо грабили дома, либо пытались получить за них выкуп.
Мятежники поджигали дома, сжигали целые улицы. Старый рынок искусств, расположенный рядом с большой рыночной площадью, превратился в пепел. Город был усеян трупами. Создавалось ощущение, что город очищают. Солдаты сожгли новую ратушу и архивы. Альба пошёл дальше: он разрушил самую высокую и крепкую башню в городе, Кроненбург.
Город ненадолго отомстил через год, когда Альба и испанские войска покинули Антверпен. Горожане ворвались в цитадель, разрушили бастионы, повалили сторожевые башни, а бронзовую статую Альбы переплавили. Город стал кальвинистской республикой, но испанцы вернулись. В 1585 году, после долгой осады, Антверпен пал. Треть его населения ушла на север, чтобы помочь создать Золотой век Амстердама.
На новой карте 1598 года город изображён как обычный город. Испанские Габсбурги уверены в своём контроле, и необходимость подчёркивать это исчезла. Цитадель теперь на картах — просто ещё одна географическая особенность. Антверпен стал обычным городом.
Братья Гракхи
Картина: Испанская Ярость, аноним, 1585
О крестьянской войне в Германии
В первой половине XVI века, когда Лютер писал тезисы против упадка католичества, а Священная Римская Империя была ослаблена внешними войнами, крестьянству, страдающему от растущих поборов и угнетения, оставалось лишь найти искру, чтобы восстать.
Осенью 1524 года, когда крестьяне в Штюлингене работали с утра до ночи, собирая урожай, графиня Хелена фон Луффен потребовала, чтобы они также собирали улиточные раковины для использования в качестве катушек для ниток. Для неё это казалось небольшой задачей, но вскоре около 1200 крестьян собрались на протест. Они сформировали армию, выбрали командиров и подняли знамя.
Сочувствующие им рыцари и священники быстро разнесли вести о протестах. В феврале 1525 года деревни в районе Меммингена присоединились к восстанию, а вскоре нашли себе лидера в лице рыцаря Ганса Мюллера. Они обратились к городским властям с требованием улучшить их положение. Неожиданно для них крестьяне представили письменный документ с изложением своих требований.
Это стало основой для «Двенадцати статей», сформулированных в марте 1525 года Верхнешвабским объединением крестьян. В них крестьяне требовали: право выбирать священника; использование церковной десятины для содержания проповедника, а налогов на войну — для помощи бедным; освобождение от феодального контроля; право охотиться и рыбачить; свободный доступ к лесам; защиту от произвольных наказаний; запрет чрезмерных сборов и штрафов; отмену бесплатных повинностей; пересмотр ренты; право на общинные луга и земли; отмену налога на наследство.
Принятие крестьянской программы властями было лишь отвлекающим манёвром, нужным для подготовки феодального войска. Армия Габсбургов воевала с французами в Италии, и местные феодалы, сформировавшие Швабскую лигу для подавления восстания, долго не могли нанять солдат.
«Чёрт побери всех всадников! Их просто нет», — писал один из феодалов своему брату в ответ на просьбу о помощи. «Боже, я знаю только двух солдат, которых могу отправить, потому что у меня нет ни лошадей, ни людей».
Единственным военным преимуществом крестьянства было умение быстрого возведения земляных и деревянных укреплений. Это позволило им недолгое время оборонять позиции, но вскоре феодалы собрали армию и перешли в атаку.
Восставшие были на удивление хорошо организованы: в этом им активно помогали священники и «светлый отряд» рыцарей Якоба Рорбаха. Ему удалось взять замок Вайнсберг, где укрывались несколько десятков дворян, среди которых был и губернатор провинции Вюртемберг. Рорбах приказал казнить всех.
Жестокость рыцарства однозначно показала их готовность бороться до конца. Это напугало самого Лютера. Ранее он был готов оправдывать крестьян, но теперь считал их восстание «дьявольским делом».
Впрочем, потеря не была великой — восстание распространилось по Вюртембергу и Франконии, где крестьян поддержали местные рыцари и радикальный реформатор Томас Мюнцер.
Тысячи крестьян Южной и Центральной Германии захватывали церковные и феодальные земли, города и незащищённые замки. На их сторону встали радикальные священники, обеднённое рыцарство и временами городские элиты. Восстание имело чёткую идеологическую программу и развитую организацию, однако феодалы обладали кавалерией и замками. Противостоять им крестьяне могли лишь с аркебузами и пушками, которые в их необученных руках были бесполезны.
12 мая у Роттенбурга армия Швабской лиги окружила крестьян, уничтожив до 9000 человек. 15 мая в Тюрингии ландскнехты Гессена и Саксонии разгромили повстанцев Томаса Мюнцера, перебив до 10 000 крестьян. 2 июня у Кёнигсхофена кавалерия феодалов рассеяла ещё один отряд. К концу июня основные силы были подавлены. Последний крупный бой у Пфеддерсхайма (24 июня) завершился резнёй 4000 крестьян.
Власти праздновали победу: император, папа и Лютер одобрили жестокость дворян. Крестьяне не добились ни одного требования, а экономика региона была подорвана.
Лишь через столетия их борьбу стали оценивать как борьбу за справедливость.
Братья Гракхи
Карта: Крестьянское восстание в Германии (1524-1525)
В первой половине XVI века, когда Лютер писал тезисы против упадка католичества, а Священная Римская Империя была ослаблена внешними войнами, крестьянству, страдающему от растущих поборов и угнетения, оставалось лишь найти искру, чтобы восстать.
Осенью 1524 года, когда крестьяне в Штюлингене работали с утра до ночи, собирая урожай, графиня Хелена фон Луффен потребовала, чтобы они также собирали улиточные раковины для использования в качестве катушек для ниток. Для неё это казалось небольшой задачей, но вскоре около 1200 крестьян собрались на протест. Они сформировали армию, выбрали командиров и подняли знамя.
Сочувствующие им рыцари и священники быстро разнесли вести о протестах. В феврале 1525 года деревни в районе Меммингена присоединились к восстанию, а вскоре нашли себе лидера в лице рыцаря Ганса Мюллера. Они обратились к городским властям с требованием улучшить их положение. Неожиданно для них крестьяне представили письменный документ с изложением своих требований.
Это стало основой для «Двенадцати статей», сформулированных в марте 1525 года Верхнешвабским объединением крестьян. В них крестьяне требовали: право выбирать священника; использование церковной десятины для содержания проповедника, а налогов на войну — для помощи бедным; освобождение от феодального контроля; право охотиться и рыбачить; свободный доступ к лесам; защиту от произвольных наказаний; запрет чрезмерных сборов и штрафов; отмену бесплатных повинностей; пересмотр ренты; право на общинные луга и земли; отмену налога на наследство.
Принятие крестьянской программы властями было лишь отвлекающим манёвром, нужным для подготовки феодального войска. Армия Габсбургов воевала с французами в Италии, и местные феодалы, сформировавшие Швабскую лигу для подавления восстания, долго не могли нанять солдат.
«Чёрт побери всех всадников! Их просто нет», — писал один из феодалов своему брату в ответ на просьбу о помощи. «Боже, я знаю только двух солдат, которых могу отправить, потому что у меня нет ни лошадей, ни людей».
Единственным военным преимуществом крестьянства было умение быстрого возведения земляных и деревянных укреплений. Это позволило им недолгое время оборонять позиции, но вскоре феодалы собрали армию и перешли в атаку.
Восставшие были на удивление хорошо организованы: в этом им активно помогали священники и «светлый отряд» рыцарей Якоба Рорбаха. Ему удалось взять замок Вайнсберг, где укрывались несколько десятков дворян, среди которых был и губернатор провинции Вюртемберг. Рорбах приказал казнить всех.
Жестокость рыцарства однозначно показала их готовность бороться до конца. Это напугало самого Лютера. Ранее он был готов оправдывать крестьян, но теперь считал их восстание «дьявольским делом».
Впрочем, потеря не была великой — восстание распространилось по Вюртембергу и Франконии, где крестьян поддержали местные рыцари и радикальный реформатор Томас Мюнцер.
Тысячи крестьян Южной и Центральной Германии захватывали церковные и феодальные земли, города и незащищённые замки. На их сторону встали радикальные священники, обеднённое рыцарство и временами городские элиты. Восстание имело чёткую идеологическую программу и развитую организацию, однако феодалы обладали кавалерией и замками. Противостоять им крестьяне могли лишь с аркебузами и пушками, которые в их необученных руках были бесполезны.
12 мая у Роттенбурга армия Швабской лиги окружила крестьян, уничтожив до 9000 человек. 15 мая в Тюрингии ландскнехты Гессена и Саксонии разгромили повстанцев Томаса Мюнцера, перебив до 10 000 крестьян. 2 июня у Кёнигсхофена кавалерия феодалов рассеяла ещё один отряд. К концу июня основные силы были подавлены. Последний крупный бой у Пфеддерсхайма (24 июня) завершился резнёй 4000 крестьян.
Власти праздновали победу: император, папа и Лютер одобрили жестокость дворян. Крестьяне не добились ни одного требования, а экономика региона была подорвана.
Лишь через столетия их борьбу стали оценивать как борьбу за справедливость.
Братья Гракхи
Карта: Крестьянское восстание в Германии (1524-1525)
