Снег сегодня тëплый, пушистый, тихий. Начал с белых мух, потом повалил хлопьями, ложится на плечи елей, приглаживает траву, баюкает лес до весны. В кладбищенском храме народ ставит только самые дорогие свечки — ровно стоят, долго горят. Спрашиваю у помощницы, можно ли переводом. Ну, не благословляется, так не благословляется. Иду к девчонкам, торгующим цветами, как раз суетятся, красиво товар расставили — корзины, венки, с лент снег стряхивают. Прошу обменять наличку на перевод. Лена смеëтся, мол, тут кругом три полигона, слышишь, стреляют, днëм и ночью бахает, сплошь глушилки, поэтому в храме плохо со связью, вот и вся причина для «не благословляется». Желаю добра, иду к храму. Девчонка снег чистит, возит лопату, открывает мне двери. Покупаю свечку за бумажку. Воск на свечке плачет, а у меня глаза сухие. Выхожу. Когда такой снег, небо гулкое, стрельбы хорошо слышно. Наискосок скользят сороки, на ходу косятся, живых здесь обычно мало. Особенно, когда первый снег. Кладбище слегка разрослось, но по-мирному, нет ни флагов десантуры, ни погранцов. Под снегом спят все. И земляника спит. По яблоне-дичке скачет синичка. Изучает. Забытое яблоко уже потемнело, бочок льдом покрылся. Когда такой снег, капли на бровях, капли на усах, капли на ресницах, Боже. Распрямляюсь, оглядываюсь. Живые люди венки несут, впереди покойника везут на каталке. Встречные люди спрашивают, как звали. Максимом, оказывается, звали. Максим впереди, за ним ещё люди идут, переговариваются: «Что же, если закончил земной путь, значит, искупил грехи?» «А вы «Розу Мира» читали? Там как раз о таком». Где ещë о «Розе Мира» услышишь. Чай не в лектории. Пора и домой, к живым. На выходе кладбища большая загородка, окраина посëлка, памятники на продажу. Когда-то сюда менты девчонок привозили, те в автобусах работали. Потом менты бордель построили, потом новые люди всë снесли, поставили отель, экотуризм. Только каменщики с памятниками и продавщицы цветов не меняются — их товар всегда спрос найдëт. Между образцами памятников детский визг — дети художника в снежки играют, за чëрными плитами прячутся, мокрый снег собирают, ловко снежки лепят, обстреливают, бах! Такие девочки весëлые и мальчик постарше, наверное брат. Ух они в него целят. Смеются, радуются, румяные. Снег только на покойниках не тает, мама.
Снег сегодня тëплый, пушистый, тихий. Начал с белых мух, потом повалил хлопьями, ложится на плечи елей, приглаживает траву, баюкает лес до весны. В кладбищенском храме народ ставит только самые дорогие свечки — ровно стоят, долго горят. Спрашиваю у помощницы, можно ли переводом. Ну, не благословляется, так не благословляется. Иду к девчонкам, торгующим цветами, как раз суетятся, красиво товар расставили — корзины, венки, с лент снег стряхивают. Прошу обменять наличку на перевод. Лена смеëтся, мол, тут кругом три полигона, слышишь, стреляют, днëм и ночью бахает, сплошь глушилки, поэтому в храме плохо со связью, вот и вся причина для «не благословляется». Желаю добра, иду к храму. Девчонка снег чистит, возит лопату, открывает мне двери. Покупаю свечку за бумажку. Воск на свечке плачет, а у меня глаза сухие. Выхожу. Когда такой снег, небо гулкое, стрельбы хорошо слышно. Наискосок скользят сороки, на ходу косятся, живых здесь обычно мало. Особенно, когда первый снег. Кладбище слегка разрослось, но по-мирному, нет ни флагов десантуры, ни погранцов. Под снегом спят все. И земляника спит. По яблоне-дичке скачет синичка. Изучает. Забытое яблоко уже потемнело, бочок льдом покрылся. Когда такой снег, капли на бровях, капли на усах, капли на ресницах, Боже. Распрямляюсь, оглядываюсь. Живые люди венки несут, впереди покойника везут на каталке. Встречные люди спрашивают, как звали. Максимом, оказывается, звали. Максим впереди, за ним ещё люди идут, переговариваются: «Что же, если закончил земной путь, значит, искупил грехи?» «А вы «Розу Мира» читали? Там как раз о таком». Где ещë о «Розе Мира» услышишь. Чай не в лектории. Пора и домой, к живым. На выходе кладбища большая загородка, окраина посëлка, памятники на продажу. Когда-то сюда менты девчонок привозили, те в автобусах работали. Потом менты бордель построили, потом новые люди всë снесли, поставили отель, экотуризм. Только каменщики с памятниками и продавщицы цветов не меняются — их товар всегда спрос найдëт. Между образцами памятников детский визг — дети художника в снежки играют, за чëрными плитами прячутся, мокрый снег собирают, ловко снежки лепят, обстреливают, бах! Такие девочки весëлые и мальчик постарше, наверное брат. Ух они в него целят. Смеются, радуются, румяные. Снег только на покойниках не тает, мама.
#круговорот
BY Дмитрий Конаныхин 🇷🇺
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
Also in the latest update is the ability for users to create a unique @username from the Settings page, providing others with an easy way to contact them via Search or their t.me/username link without sharing their phone number. Channels are not fully encrypted, end-to-end. All communications on a Telegram channel can be seen by anyone on the channel and are also visible to Telegram. Telegram may be asked by a government to hand over the communications from a channel. Telegram has a history of standing up to Russian government requests for data, but how comfortable you are relying on that history to predict future behavior is up to you. Because Telegram has this data, it may also be stolen by hackers or leaked by an internal employee. In a message on his Telegram channel recently recounting the episode, Durov wrote: "I lost my company and my home, but would do it again – without hesitation." This provided opportunity to their linked entities to offload their shares at higher prices and make significant profits at the cost of unsuspecting retail investors. Now safely in France with his spouse and three of his children, Kliuchnikov scrolls through Telegram to learn about the devastation happening in his home country.
from cn
