В одном из бесчисленных серых гарнизонов Ливонии жил-был офицер Якуб Бертран, человек с прямой спиной, острым взглядом и служебным стажем, который был длиннее, чем река Даугва и пару её дельт в половодье. С ранних лет Якуб свято верил в благородство воинской службы и в то, что честная работа на благо родины способна изменить мир к лучшему. Эти мысли грели его сердце даже в самые холодные зимы, когда на полигоне приходилось делить консерву с бродячей собакой, потому что поставки пайков таинственным образом растворялись где-то между складом и передовой.
Но время шло, и что-то в Ливонии начало портиться. То ли воздух, то ли экономика, то ли сам дух эпохи. Якуб всё чаще замечал, как солдаты жалуются на рваные сапоги, а чиновники в министерстве обороны — на недостаток парковочных мест для своих новеньких «Мерседесов».
Однажды, сидя за столом в своем скромном кабинете, Якуб получил очередной бюрократический циркуляр. "В связи с оптимизацией бюджета выделение средств на ремонт казарм переносится на следующий финансовый год." Он только усмехнулся. Казармы давно уже держались на честном слове и на любимой всеми изоленте... Но ведь оптимизация — дело святое.
Особенно остро кризис Ливонии ощущался в разговоре с рядовыми. Солдат Васислий, простой деревенский парень, откуда-то из дальних окрестностей Вызимы, как-то спросил у Якуба: — Товарищ капитан, а вы за что служите? За идею или за зарплату? Якуб задумался. Сказать честно? За обе? За никакую? Он ответил уклончиво: — За Ливонию, сынок. — Так за какую Ливонию? — настаивал Васислий. — Ту, где министр живет в дворце, а у нас туалет на улице?
И вот тогда-то у Якуба впервые дрогнуло сердце. «За какую Ливонию?» — повторил он про себя. Он вспомнил пафосные речи генералов, которые заигрывали с народом словами о долге и патриотизме, но забывали упомянуть, что патриотизм обязывает в первую очередь тех, кто у власти.
С каждым годом Якуб всё больше замечал странные закономерности. На праздновании Дня Независимости гости из правительственного квартала, обильно сдобренные дорогим коньяком, поздравляли солдат с «неоценимым вкладом в защиту родины», щедро раздавая грамоты вместо обещанных премий.
— Какое счастье, что у нас есть такие люди, как вы! — восклицал министр. — Без вас наша Ливония была бы совсем иной! Офицеры аплодировали, но мысли их были куда менее торжественными: «Да уж, мы-то держим этот картонный домик на своих плечах, пока вы меняете машины раз в сезон».
Однажды, после особо долгого совещания, где обсуждали, как армия должна экономить все виды ГСМ, Якуб прошелся по вечернему городу. Витрины дорогих ресторанов светились словно маяки среди моря нищеты. На углу кто-то торговал селедкой, а через дорогу стоял кортеж из черных лимузинов. Бертран остановился и понял: Ливония прекрасно адаптировалась ко всему.
Нищета? Не проблема, ведь бедные всегда найдут способы выжить. Богатство? Разве это порок, если в Ливонии оно становится синонимом власти? А идеи? Их давно размыли, превратив в бессмысленные лозунги. Общество? Оно уже давно приняло, что порядок — это хаос, в котором всем удобно.
Якуб вдруг почувствовал, если уж Ливония может существовать в своём абсурде, то и он сможет.
Люди в Ливонии научились не замечать проблемы. Они выработали идеальную формулу выживания: "ничего не трогай, и оно само как-нибудь уляжется."
— Цены растут? Значит, так и должно быть. — Налоги поднимают? Значит, это нужно для страны. — Министр уехал отдыхать в швейцарское шале, пока мы боремся за независимость? Ну что ж, он ведь "тоже человек".
— Ты слышал? — спрашивали друг друга в деревенских пабах. — Петро погиб, подорвался на мине. — А Мартин? — Ещё в прошлом году.
Тех, кто остался, либо не замечали, либо открыто избегали. — Герой? Молодец, конечно, — говорили за спиной ветеранов. — Но мне бы лучше работы нормальной найти.
Такие разговоры Якуб часто замечал на уличках своего большого города, в окрестностях которой он был расквартирован.
В одном из бесчисленных серых гарнизонов Ливонии жил-был офицер Якуб Бертран, человек с прямой спиной, острым взглядом и служебным стажем, который был длиннее, чем река Даугва и пару её дельт в половодье. С ранних лет Якуб свято верил в благородство воинской службы и в то, что честная работа на благо родины способна изменить мир к лучшему. Эти мысли грели его сердце даже в самые холодные зимы, когда на полигоне приходилось делить консерву с бродячей собакой, потому что поставки пайков таинственным образом растворялись где-то между складом и передовой.
Но время шло, и что-то в Ливонии начало портиться. То ли воздух, то ли экономика, то ли сам дух эпохи. Якуб всё чаще замечал, как солдаты жалуются на рваные сапоги, а чиновники в министерстве обороны — на недостаток парковочных мест для своих новеньких «Мерседесов».
Однажды, сидя за столом в своем скромном кабинете, Якуб получил очередной бюрократический циркуляр. "В связи с оптимизацией бюджета выделение средств на ремонт казарм переносится на следующий финансовый год." Он только усмехнулся. Казармы давно уже держались на честном слове и на любимой всеми изоленте... Но ведь оптимизация — дело святое.
Особенно остро кризис Ливонии ощущался в разговоре с рядовыми. Солдат Васислий, простой деревенский парень, откуда-то из дальних окрестностей Вызимы, как-то спросил у Якуба: — Товарищ капитан, а вы за что служите? За идею или за зарплату? Якуб задумался. Сказать честно? За обе? За никакую? Он ответил уклончиво: — За Ливонию, сынок. — Так за какую Ливонию? — настаивал Васислий. — Ту, где министр живет в дворце, а у нас туалет на улице?
И вот тогда-то у Якуба впервые дрогнуло сердце. «За какую Ливонию?» — повторил он про себя. Он вспомнил пафосные речи генералов, которые заигрывали с народом словами о долге и патриотизме, но забывали упомянуть, что патриотизм обязывает в первую очередь тех, кто у власти.
С каждым годом Якуб всё больше замечал странные закономерности. На праздновании Дня Независимости гости из правительственного квартала, обильно сдобренные дорогим коньяком, поздравляли солдат с «неоценимым вкладом в защиту родины», щедро раздавая грамоты вместо обещанных премий.
— Какое счастье, что у нас есть такие люди, как вы! — восклицал министр. — Без вас наша Ливония была бы совсем иной! Офицеры аплодировали, но мысли их были куда менее торжественными: «Да уж, мы-то держим этот картонный домик на своих плечах, пока вы меняете машины раз в сезон».
Однажды, после особо долгого совещания, где обсуждали, как армия должна экономить все виды ГСМ, Якуб прошелся по вечернему городу. Витрины дорогих ресторанов светились словно маяки среди моря нищеты. На углу кто-то торговал селедкой, а через дорогу стоял кортеж из черных лимузинов. Бертран остановился и понял: Ливония прекрасно адаптировалась ко всему.
Нищета? Не проблема, ведь бедные всегда найдут способы выжить. Богатство? Разве это порок, если в Ливонии оно становится синонимом власти? А идеи? Их давно размыли, превратив в бессмысленные лозунги. Общество? Оно уже давно приняло, что порядок — это хаос, в котором всем удобно.
Якуб вдруг почувствовал, если уж Ливония может существовать в своём абсурде, то и он сможет.
Люди в Ливонии научились не замечать проблемы. Они выработали идеальную формулу выживания: "ничего не трогай, и оно само как-нибудь уляжется."
— Цены растут? Значит, так и должно быть. — Налоги поднимают? Значит, это нужно для страны. — Министр уехал отдыхать в швейцарское шале, пока мы боремся за независимость? Ну что ж, он ведь "тоже человек".
— Ты слышал? — спрашивали друг друга в деревенских пабах. — Петро погиб, подорвался на мине. — А Мартин? — Ещё в прошлом году.
Тех, кто остался, либо не замечали, либо открыто избегали. — Герой? Молодец, конечно, — говорили за спиной ветеранов. — Но мне бы лучше работы нормальной найти.
Такие разговоры Якуб часто замечал на уличках своего большого города, в окрестностях которой он был расквартирован.
BY |"Dark forest outcome"|
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
Anastasia Vlasova/Getty Images In the United States, Telegram's lower public profile has helped it mostly avoid high level scrutiny from Congress, but it has not gone unnoticed. In December 2021, Sebi officials had conducted a search and seizure operation at the premises of certain persons carrying out similar manipulative activities through Telegram channels. "The argument from Telegram is, 'You should trust us because we tell you that we're trustworthy,'" Maréchal said. "It's really in the eye of the beholder whether that's something you want to buy into." And while money initially moved into stocks in the morning, capital moved out of safe-haven assets. The price of the 10-year Treasury note fell Friday, sending its yield up to 2% from a March closing low of 1.73%.
from cn
