Эллиниcтика

Как же пыхтит новоевропеец, когда пытается приноровить к одному из своих же прокрустовых лож художественное произведение, которое хотя бы минимально сложнее привычного ему составленных по схемам и шаблонам попкорна. Ведь во всякой истории он обвык искать, пока не найдёт, до боли знакомую ситуацию: противостояние героя, сиречь того, кто делает всё правильно и как положено, и злодея, который, соответственно, поступает ровно наоборот, что и приводит последнего в финале к неизбежному поражению от рук первого.

Метод этот, понятно, годится лишь для сюжетов, оперирующих унаследованной у христианства чёрно-белой моралью, в любом ином случае степень упрощения быстро становится неприличной, совсем, даже примерно не отражающей сути явления.

При этом даже нет нужды брать в качестве примера историю, отличающуюся особой изощрённостью, можно обратиться и к тому, что лишь едва касается планки в этом отношении достойного: вот, скажем, в случае х/ф The Prestige (2006), как доводилось видеть, персонажа Бейла умильно кое-где пытались определить в «антигерои», а того, что играет Джекман — и вовсе опознать как некоего «антизлодея».

Вот какие своеобразные понятия приходится придумывать, вместо того, чтобы попытаться мыслить за пределами примитивной дихотомии: и ведь при всём при том на протяжении большей части фильма протагонистом выступает скорее последний, это он является трагическим героем, куда более, в общем-то, положителен, и разве только ближе к концу ресентимент доводит его до перехода морального горизонта.

В общем, сюжет явно не поддаётся столь грубому насилию, отказывается быть загнанным в рассматриваемые рамки. Тут мы, без сомнения, имеем дело отнюдь не с борьбой однозначно хорошего с несомненно дурным, но с противостоянием двух одинаково главных персонажей, — как, собственно, в жизни обычно такие ситуации и выглядят, где все мы себе протагонисты. Иными словами, всё по заветам древнейшего принципа μίμησις (собственно, вся пафосная «деконструкция» искусства, которую предпринимают разномастные «постмодернизмы», скажем уж начистоту, является банальным возвращением к нему: к тому, «а как оно в реальности бы было»).

Мы видим все признаки куда более древней манеры построения сюжета, не столь примитивной, не отравленной ещё перенятой христианством из зороастризма склонностью сводить всё к борьбе света с тьмой, но, напротив, наблюдаем сложную игру оттенков, характерную скорее для искусства античного, где у каждого была своя правда, происходило столкновение двух равноценных мнений.

Как пишет д.ф. и структ. Ж.-П. Вернан (1990 [1972, 1981]), «[греческая] трагедия изображает конфликт одной δίκη [справедливости — Б.] с другой». Собственно, представление об однозначном, объективном «добре» вообще довольно монотеистично, тогда как у греков, продолжает исследователь, «отсутствует представление об абсолютном законе, основанном на строго определенных принципах и сведенном в непротиворечивую систему».

И ранее, уже у Гомера нет неправых: противником в произведении вроде как выступают троянцы, но они во многом выглядят лучше и приятнее, нежели греки, а кроме того, пишет д.ф.н. А.И. Зайцев (1990), «именно в уста Гектора, а не кого-либо из ахейских воителей вкладывает Гомер слова, которые выглядят как прочувствованная формулировка его собственного мироощущения»: то есть мы видим всё то, что с таким трудом пытаются организовать сейчас, когда стараются добавить человечности врагу главного персонажа.

«Долония Александра», 1/5 ➡️

www.group-telegram.com/cn/hellenistics.com/394

4.1K viewsedited  Mar 4, 2024 at 08:52

Как же пыхтит новоевропеец, когда пытается приноровить к одному из своих же прокрустовых лож художественное произведение, которое хотя бы минимально сложнее привычного ему составленных по схемам и шаблонам попкорна. Ведь во всякой истории он обвык искать, пока не найдёт, до боли знакомую ситуацию: противостояние героя, сиречь того, кто делает всё правильно и как положено, и злодея, который, соответственно, поступает ровно наоборот, что и приводит последнего в финале к неизбежному поражению от рук первого.

Метод этот, понятно, годится лишь для сюжетов, оперирующих унаследованной у христианства чёрно-белой моралью, в любом ином случае степень упрощения быстро становится неприличной, совсем, даже примерно не отражающей сути явления.

При этом даже нет нужды брать в качестве примера историю, отличающуюся особой изощрённостью, можно обратиться и к тому, что лишь едва касается планки в этом отношении достойного: вот, скажем, в случае х/ф The Prestige (2006), как доводилось видеть, персонажа Бейла умильно кое-где пытались определить в «антигерои», а того, что играет Джекман — и вовсе опознать как некоего «антизлодея».

Вот какие своеобразные понятия приходится придумывать, вместо того, чтобы попытаться мыслить за пределами примитивной дихотомии: и ведь при всём при том на протяжении большей части фильма протагонистом выступает скорее последний, это он является трагическим героем, куда более, в общем-то, положителен, и разве только ближе к концу ресентимент доводит его до перехода морального горизонта.

В общем, сюжет явно не поддаётся столь грубому насилию, отказывается быть загнанным в рассматриваемые рамки. Тут мы, без сомнения, имеем дело отнюдь не с борьбой однозначно хорошего с несомненно дурным, но с противостоянием двух одинаково главных персонажей, — как, собственно, в жизни обычно такие ситуации и выглядят, где все мы себе протагонисты. Иными словами, всё по заветам древнейшего принципа μίμησις (собственно, вся пафосная «деконструкция» искусства, которую предпринимают разномастные «постмодернизмы», скажем уж начистоту, является банальным возвращением к нему: к тому, «а как оно в реальности бы было»).

Мы видим все признаки куда более древней манеры построения сюжета, не столь примитивной, не отравленной ещё перенятой христианством из зороастризма склонностью сводить всё к борьбе света с тьмой, но, напротив, наблюдаем сложную игру оттенков, характерную скорее для искусства античного, где у каждого была своя правда, происходило столкновение двух равноценных мнений.

Как пишет д.ф. и структ. Ж.-П. Вернан (1990 [1972, 1981]), «[греческая] трагедия изображает конфликт одной δίκη [справедливости — Б.] с другой». Собственно, представление об однозначном, объективном «добре» вообще довольно монотеистично, тогда как у греков, продолжает исследователь, «отсутствует представление об абсолютном законе, основанном на строго определенных принципах и сведенном в непротиворечивую систему».

И ранее, уже у Гомера нет неправых: противником в произведении вроде как выступают троянцы, но они во многом выглядят лучше и приятнее, нежели греки, а кроме того, пишет д.ф.н. А.И. Зайцев (1990), «именно в уста Гектора, а не кого-либо из ахейских воителей вкладывает Гомер слова, которые выглядят как прочувствованная формулировка его собственного мироощущения»: то есть мы видим всё то, что с таким трудом пытаются организовать сейчас, когда стараются добавить человечности врагу главного персонажа.

«Долония Александра», 1/5 ➡️

BY Эллиниcтика