Homo innatus

Можете считать меня свихнувшимся, но в том, что от проклятого автофикшна спасу нет, виноват Беккет. Гипотеза следующая. Есть интересный парадокс, связанный с французской словесностью: философские тексты второй половины XX века, написанные французами, сегодня принято считать концептуализацией процессов, которые в искусстве ассоциируются с именем постмодернизма. Насколько правомерна эта связь – другой вопрос, но мало кого удивишь задействованием инструментария деконструкции для чтения Кортасара, Эко и Павича, как и цитатами из Делеза и Бодрийяра в статьях о Пинчоне. Ставка на интертекстуальность и стилевое многообразие к середине 1980-х стала в художественной литературе общим местом, однако во Франции дела обстояли несколько иначе. Виной тому отчасти является проделанный Беккетом «путь вычитания». Вернее, Беккета в данном случае можно считать просто концептуальным персонажем – дело, конечно, не только в нем, а во всем условном круге, очерченном в первую очередь авторами Minuit и во многом определявшем в те годы лицо французской литературы. И Саррот, и Симон, и Дюрас, и Роб-Грийе в той или иной степени испытывали подозрение к «пути сложения», стратегии которого предлагал оживить европейский, американский и латиноамериканский постмодернизм (в этой связи мне больше нравится словосочетание «поздний модернизм», но не важно). Во Франции к этому времени сформировалась противоположная традиция – скупого, герметичного письма, которую продолжали Гибер, Дюрер, Ленуар, Туссен, Лорран (список может быть очень длинным). Как и у позднего Беккета, зачастую это были пронизанные автобиографическими мотивами вещи, только метафизический пласт все больше отходил на второй план, а приемы дневниковых записей наоборот постепенно приобретали наибольшую значимость. Темы личных травм, самокопаний, особого индивидуального опыта начали становиться мейнстримом, а скупая манера письма в виде заметок о своей жизни внезапно оказалась куда более подходящей для крупных тиражей, чем Барт и даже Фаулз. И если у Дубровского, придумавшего термин автофикшн, еще наблюдалась тяга к аллюзийности, то для Эрно она является ложным союзником, уводящим в сторону от реальности семейной или социальной травмы. К 90-м такого рода прозы во Франции уже скопилось столь много, что вся эта затея постепенно начала исчерпывать себя. Поэтому в каком-то смысле на сегодняшний запоздалый бум автофикшн (старт которому все-таки дала именно Франция) можно взглянуть еще и как на вульгаризацию того, что делало второе поколение авторов Minuit. Мало того, что в жанровом и тематическом плане перед нами выстраивается полк эпигонов, но и чисто стилистически все эти однотипные исповеди оказываются изводом стратегии вычитания. Не знаю, как вам, а мне кажется, что заголовок новой книги Саймона Кричли весьма актуален. Your Life is not a Fucking Story.

www.group-telegram.com/cn/homo_innatus.com/356

959 viewsJan 2 at 12:33

Можете считать меня свихнувшимся, но в том, что от проклятого автофикшна спасу нет, виноват Беккет. Гипотеза следующая. Есть интересный парадокс, связанный с французской словесностью: философские тексты второй половины XX века, написанные французами, сегодня принято считать концептуализацией процессов, которые в искусстве ассоциируются с именем постмодернизма. Насколько правомерна эта связь – другой вопрос, но мало кого удивишь задействованием инструментария деконструкции для чтения Кортасара, Эко и Павича, как и цитатами из Делеза и Бодрийяра в статьях о Пинчоне. Ставка на интертекстуальность и стилевое многообразие к середине 1980-х стала в художественной литературе общим местом, однако во Франции дела обстояли несколько иначе. Виной тому отчасти является проделанный Беккетом «путь вычитания». Вернее, Беккета в данном случае можно считать просто концептуальным персонажем – дело, конечно, не только в нем, а во всем условном круге, очерченном в первую очередь авторами Minuit и во многом определявшем в те годы лицо французской литературы. И Саррот, и Симон, и Дюрас, и Роб-Грийе в той или иной степени испытывали подозрение к «пути сложения», стратегии которого предлагал оживить европейский, американский и латиноамериканский постмодернизм (в этой связи мне больше нравится словосочетание «поздний модернизм», но не важно). Во Франции к этому времени сформировалась противоположная традиция – скупого, герметичного письма, которую продолжали Гибер, Дюрер, Ленуар, Туссен, Лорран (список может быть очень длинным). Как и у позднего Беккета, зачастую это были пронизанные автобиографическими мотивами вещи, только метафизический пласт все больше отходил на второй план, а приемы дневниковых записей наоборот постепенно приобретали наибольшую значимость. Темы личных травм, самокопаний, особого индивидуального опыта начали становиться мейнстримом, а скупая манера письма в виде заметок о своей жизни внезапно оказалась куда более подходящей для крупных тиражей, чем Барт и даже Фаулз. И если у Дубровского, придумавшего термин автофикшн, еще наблюдалась тяга к аллюзийности, то для Эрно она является ложным союзником, уводящим в сторону от реальности семейной или социальной травмы. К 90-м такого рода прозы во Франции уже скопилось столь много, что вся эта затея постепенно начала исчерпывать себя. Поэтому в каком-то смысле на сегодняшний запоздалый бум автофикшн (старт которому все-таки дала именно Франция) можно взглянуть еще и как на вульгаризацию того, что делало второе поколение авторов Minuit. Мало того, что в жанровом и тематическом плане перед нами выстраивается полк эпигонов, но и чисто стилистически все эти однотипные исповеди оказываются изводом стратегии вычитания. Не знаю, как вам, а мне кажется, что заголовок новой книги Саймона Кричли весьма актуален. Your Life is not a Fucking Story.

BY Homo innatus