Удивительные встречи еще случаются. Вчера шли с Г. на открытие выставки к дорогому Н. по набережной Мойки и глаза сами выцепили табличку на доме. Борис Смирнов (1903-1986), художник по стеклу, ленинградец, интересный и важный даже не для ДПИ, а для совдизайна человек, один из тех кто сформировал его художественную теорию в шестидесятых. Эту книгу он написал и оформил сам! Читаю сейчас о нем у Юлии Карповой в Comradely Objects и уверен, еще больше не издано, не сказано
Сначала был Ленин, потом он умер, и дети со всей страны написали ему письма, много писем. Потом из этих писем собрали книгу, которую так и назвали «Дети и Ленин». Только дети сочиняли под диктовку взрослых, да и Ленин не сказать что при жизни детей сильно любил, это Надежда Константиновна больше. Но попутно первое советское поколение научили вырезать и клеить стенгазеты да решать ребусы, которые нынешнему среднестатистическому школьнику уже не по зубам.
В работе антрополога Сергея Ушакина встречаются сразу несколько сюжетов «дцатых» — фотомонтаж, издательские практики, детская иллюстрированная книга. Какой ни возьми, о нем, цитируя современников событий, «мало говорится, еще меньше пишется, трудно сказать почему». Самый удивительный сюжет, пожалуй, про то, как педагогический эксперимент сработал на массовое усваивание ленинского образа. Для этого понадобилось изобрести визуальный супермедиум, запустить левиафановы масштабы выпуска газет и книг и воспитать читателя, точнее зрителя.
Автор называет эти комплексные изменения оптическим поворотом. И книга, которую стоит порекомендовать хотя бы за фрагмент о растениях-агитаторах, определенно заражена оптическим духом переходного общества. По сути она сама — монтаж, сама — развернутый комментарий к «зрительным фактам». А «факты» в свою очередь ведут к тому, чтобы охватить большое неохватываемое явление. И в тех «фактах», которые непосредственно касаются графического дизайна, на мой взгляд, книга промахивается.
Позволю представить себе, не подглядывая, некий усредненный (я бы сказал, «нейросетевой») комментарий заслуженного и уж точно более известного среди дизайнеров автора слова «дцатые». У моего воображаемого Владимира Кричевского весь дизайн — это борьба частного случая с обобщением. Создатель «штуковины» в его мире решает (или не решает) проблему композиции, цвета, шрифта, а комментатор оставляет место догадке, удивлению, попытке проникнуть в чужой ход мыслей, чтобы затем признать невозможность этого.
В исследовании Ушакина генезис того или иного графического решения сводится к декларациям художников, к математике, к решениям партии, но в меньшей степени — к дизайнерской работе. Тот же Густав Клуцис, оформивший книгу «Дети и Ленин», присутствует тут как бунтующий ученик, хорошо усвоивший уроки Малевича, как пропагандист, топивший публично соперников-ЛЕФовцев и сам попавший под каток репрессий, но его графические решения напоминают расчет и план. Клуциса-дизайнера будто бы нет, такой Клуцис будет ненаучным.
Отсюда можно сделать и обратный вывод, и пожалуй, предположу, что среднестатистическому дизайнеру-исследователю, если такой вообще есть, не важно, или не так важно, что считали ребята, буквы в слове Ленин или яблоки, или что на штуковине написано ИЗГОНИМ КУЛАЦКУЮ АГЕНТУРУ. Решено-то хорошо.
В работе антрополога Сергея Ушакина встречаются сразу несколько сюжетов «дцатых» — фотомонтаж, издательские практики, детская иллюстрированная книга. Какой ни возьми, о нем, цитируя современников событий, «мало говорится, еще меньше пишется, трудно сказать почему». Самый удивительный сюжет, пожалуй, про то, как педагогический эксперимент сработал на массовое усваивание ленинского образа. Для этого понадобилось изобрести визуальный супермедиум, запустить левиафановы масштабы выпуска газет и книг и воспитать читателя, точнее зрителя.
Автор называет эти комплексные изменения оптическим поворотом. И книга, которую стоит порекомендовать хотя бы за фрагмент о растениях-агитаторах, определенно заражена оптическим духом переходного общества. По сути она сама — монтаж, сама — развернутый комментарий к «зрительным фактам». А «факты» в свою очередь ведут к тому, чтобы охватить большое неохватываемое явление. И в тех «фактах», которые непосредственно касаются графического дизайна, на мой взгляд, книга промахивается.
Позволю представить себе, не подглядывая, некий усредненный (я бы сказал, «нейросетевой») комментарий заслуженного и уж точно более известного среди дизайнеров автора слова «дцатые». У моего воображаемого Владимира Кричевского весь дизайн — это борьба частного случая с обобщением. Создатель «штуковины» в его мире решает (или не решает) проблему композиции, цвета, шрифта, а комментатор оставляет место догадке, удивлению, попытке проникнуть в чужой ход мыслей, чтобы затем признать невозможность этого.
В исследовании Ушакина генезис того или иного графического решения сводится к декларациям художников, к математике, к решениям партии, но в меньшей степени — к дизайнерской работе. Тот же Густав Клуцис, оформивший книгу «Дети и Ленин», присутствует тут как бунтующий ученик, хорошо усвоивший уроки Малевича, как пропагандист, топивший публично соперников-ЛЕФовцев и сам попавший под каток репрессий, но его графические решения напоминают расчет и план. Клуциса-дизайнера будто бы нет, такой Клуцис будет ненаучным.
Отсюда можно сделать и обратный вывод, и пожалуй, предположу, что среднестатистическому дизайнеру-исследователю, если такой вообще есть, не важно, или не так важно, что считали ребята, буквы в слове Ленин или яблоки, или что на штуковине написано ИЗГОНИМ КУЛАЦКУЮ АГЕНТУРУ. Решено-то хорошо.
Меня спросили про иммерсивные технологии в современном книгоиздании. Пока думал, что я про это знаю, попалось несовременное:
Гуревич, С. Объемная печатная иллюстрация. Теория и практика. М.: Искусство, 1959
Источник: garadinervi
Гуревич, С. Объемная печатная иллюстрация. Теория и практика. М.: Искусство, 1959
Источник: garadinervi
Мой любимый антрополог ❤️ очень похожее ощущение от Москвы – НОТ и позолота
Forwarded from зефи́рник
У москвича одинаково нет времени оторваться от работы или отдыха, все подчиняется культу производительности. Эта витальность механистична и здорова, как добротно прожаренная котлета. Сытый папа может, бежевые мамы тоже. Нет времени на стишок, поцелуй или, ей богу, осознанный выбор наряда. При этом воздух золотой, напитанный древним православием, только москвичи заблокировали доступ к нему, потому что он бесплатный. Некоторые шарят, но все равно покупают паль за дорого в ребрендированных православных франшизах. Я не про вас, дорогие подписчики, но если узнаете себя, честно дайте знать! Про петербуржцев будет больнее.