КАШИН ✔

Forwarded from Кенотаф

Открытые двери, закрытые шторы и бег времени

На склоне горы, на высоте почти в 2 километра, лежит загорелый пожилой мужчина. Чуть ниже по склону — сачок; выпал из рук при падении. Мужчина смотрит в небо, даже слегка усмехается, но это как в анекдоте — «Доктор, больно только когда смеюсь»; кружится голова и не получается встать. Над головой его проплывает кабина канатной дороги, в ней туристы. Он призывно машет им рукой, а они машут в ответ, думая: о, какой веселый старик. На обратном пути кондуктор понимает, что старик может веселый, но лежит на том же месте больше двух часов.

Владимира Набокова спасают. Травма даже не оказалась такой уж серьезной. Слава Богу, а то ведь мог бы быть такой комичный финал большой жизни.

Революция, гражданская война и эмиграция навсегда изменили его жизненную траекторию, отправив его в параллельное измерение. Фантасмагория переездов, чужих языков, новых миров и людей, которых он никогда бы не встретил в Петербурге. И внутри, конечно, не мог не появляться время от времени вопрос: «а что если бы…».

Двойники, альтернативные реальности — регулярная тема набоковских произведений. Доходит до параллельных миров, Анти-Терр, Владимиров Владимировичей Н. И он всегда шел вперед: движение его поступательное стремление вверх, к новым формам, взглядам, рубежам. Ничего застывшего, постоянная переменчивость и идеальность формы.

Он всегда словно хотел идти быстрее, чем бежит время. Он вообще любил шутки про время: коллега по Корнелльскому университету вспоминал, что Набоков мог взглянуть на часы и сказать — у меня 8:15. А что у вас?

Отмотаем же часы на полтора десятилетия назад.

Хоронят Бориса Пастернака. Проходят мимо одной переделкинской дачи, в которой задернуты все шторы, выключен весь свет. Это дом Константина Федина. Потом он скажет, что болел, что не мог прийти — но все всё поймут.

Когда-то он был реэмигрантом. В 1913 году поехал учиться в Германию, да так там и застрял, оказался, по сути, на положении военнопленного — только свободы у него было чуть побольше. Играл в немецких театрах, завязывал дружеские и романтические отношения, знакомился с настоящими русскими военнопленными. При первой же возможности выбирает родину: в 1918 году несется в Советскую Россию. Едет не в родной Саратов, а в Москву — и проходит всего несколько лет, как становится писателем, участником Серапионовых братьев и автором романа «Города и годы».

Произведение ныне полузабытое, но напрасно: эпопея войны, эмиграции и гражданской войны им описана так, что словно задает рамки всех других произведений того же типа. Главный герой, конечно, гибнет — в новом советском мире ему места нет, а судьба Юрия Живаго еще не была описана и предсказана.

Федин этим романом продлил себя в истории и сделал имя, но… Но в том-то и дело, что в похолодевшем мире 1930-х годов, ему вскоре пришлось запахнуться в пальто. Впрочем, человек из СССР, он ездит в межвоенные Берлин и Швейцарию то для лечения, то с государственными задачами — не набоковский эмигрант, а человек с положением. Крайне неустойчивым В конце 1930-х к нему придут. Он посмотрит ордер и увидит, что тот выписан не на него. Скажет: «Плохо работаете, товарищи. Дача Бруно Ясенского вон там». Его отпустят. Ясенского расстреляют в сентябре 1938 года.

Многие, кому удалось пережить 1930-е, запахнулись в это пальто, спрятались в нем, в надежде пережить. У некоторых в 1950-х получилось из него выползти. Но не у Федина. Он так и остался человеком в этом футляре, не позволив себе открыться. Стал литературным чиновником: и уже в этом качестве отвернулся от старого друга и соседа Пастернака, сыграв свою роль в запрете «Доктора Живаго». Позднее он же поспособствует невыходу «Ракового корпуса».

Но главное — литература. Тексты послевоенного Федина — почти сплошь мемуарные. Он смотрит в прошлое, мучает свой роман годами, но не выходит. Время ушло — и только старые друзья помнят каким он был.

Они умерли с разницей в две недели, в июле 1977 года. Один так и остался в своем прошлом, другой — и сегодня поет сиреной.

#сенников

Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty

www.group-telegram.com/cn/kashinguru.com/111116

18.5K viewsNov 29, 2024 at 11:03

Открытые двери, закрытые шторы и бег времени

На склоне горы, на высоте почти в 2 километра, лежит загорелый пожилой мужчина. Чуть ниже по склону — сачок; выпал из рук при падении. Мужчина смотрит в небо, даже слегка усмехается, но это как в анекдоте — «Доктор, больно только когда смеюсь»; кружится голова и не получается встать. Над головой его проплывает кабина канатной дороги, в ней туристы. Он призывно машет им рукой, а они машут в ответ, думая: о, какой веселый старик. На обратном пути кондуктор понимает, что старик может веселый, но лежит на том же месте больше двух часов.

Владимира Набокова спасают. Травма даже не оказалась такой уж серьезной. Слава Богу, а то ведь мог бы быть такой комичный финал большой жизни.

Революция, гражданская война и эмиграция навсегда изменили его жизненную траекторию, отправив его в параллельное измерение. Фантасмагория переездов, чужих языков, новых миров и людей, которых он никогда бы не встретил в Петербурге. И внутри, конечно, не мог не появляться время от времени вопрос: «а что если бы…».

Двойники, альтернативные реальности — регулярная тема набоковских произведений. Доходит до параллельных миров, Анти-Терр, Владимиров Владимировичей Н. И он всегда шел вперед: движение его поступательное стремление вверх, к новым формам, взглядам, рубежам. Ничего застывшего, постоянная переменчивость и идеальность формы.

Он всегда словно хотел идти быстрее, чем бежит время. Он вообще любил шутки про время: коллега по Корнелльскому университету вспоминал, что Набоков мог взглянуть на часы и сказать — у меня 8:15. А что у вас?

Отмотаем же часы на полтора десятилетия назад.

Хоронят Бориса Пастернака. Проходят мимо одной переделкинской дачи, в которой задернуты все шторы, выключен весь свет. Это дом Константина Федина. Потом он скажет, что болел, что не мог прийти — но все всё поймут.

Когда-то он был реэмигрантом. В 1913 году поехал учиться в Германию, да так там и застрял, оказался, по сути, на положении военнопленного — только свободы у него было чуть побольше. Играл в немецких театрах, завязывал дружеские и романтические отношения, знакомился с настоящими русскими военнопленными. При первой же возможности выбирает родину: в 1918 году несется в Советскую Россию. Едет не в родной Саратов, а в Москву — и проходит всего несколько лет, как становится писателем, участником Серапионовых братьев и автором романа «Города и годы».

Произведение ныне полузабытое, но напрасно: эпопея войны, эмиграции и гражданской войны им описана так, что словно задает рамки всех других произведений того же типа. Главный герой, конечно, гибнет — в новом советском мире ему места нет, а судьба Юрия Живаго еще не была описана и предсказана.

Федин этим романом продлил себя в истории и сделал имя, но… Но в том-то и дело, что в похолодевшем мире 1930-х годов, ему вскоре пришлось запахнуться в пальто. Впрочем, человек из СССР, он ездит в межвоенные Берлин и Швейцарию то для лечения, то с государственными задачами — не набоковский эмигрант, а человек с положением. Крайне неустойчивым В конце 1930-х к нему придут. Он посмотрит ордер и увидит, что тот выписан не на него. Скажет: «Плохо работаете, товарищи. Дача Бруно Ясенского вон там». Его отпустят. Ясенского расстреляют в сентябре 1938 года.

Многие, кому удалось пережить 1930-е, запахнулись в это пальто, спрятались в нем, в надежде пережить. У некоторых в 1950-х получилось из него выползти. Но не у Федина. Он так и остался человеком в этом футляре, не позволив себе открыться. Стал литературным чиновником: и уже в этом качестве отвернулся от старого друга и соседа Пастернака, сыграв свою роль в запрете «Доктора Живаго». Позднее он же поспособствует невыходу «Ракового корпуса».

Но главное — литература. Тексты послевоенного Федина — почти сплошь мемуарные. Он смотрит в прошлое, мучает свой роман годами, но не выходит. Время ушло — и только старые друзья помнят каким он был.

Они умерли с разницей в две недели, в июле 1977 года. Один так и остался в своем прошлом, другой — и сегодня поет сиреной.

#сенников

Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty

BY КАШИН