кабинет доктора хали-гали

Посмотрела вчера еще одну интерпретацию Достоевского — «Карамазовых» Константина Богомолова, вещь еще более тяжеловесную, чем «Преступление и наказание», оттого и пятичасовую. В театральной материи мне разобраться чуть сложнее, но одно удивительное сходство с сериалом Владимира Мирзоева все-таки нашлось.

Дело в том, что Бес появляется в спектакле примерно в таком же амплуа — лицо одно, а персонажи, которых он мучает, сменяются. Диалог Беса и Ивана Карамазова на сцене напоминает диалог Тени и Родиона Раскольникова из самой первой серии «ПиН» — как будто конец спектакля стал началом сериала.

Однако есть у двух произведений очевидная разница: Богомолов, несмотря на всю свою экстравагантность, не пытается быть выше автора. Он скорее полностью отдается теории Ролана Барта о смерти автора и переносит действие Карамазовых в декорации, подходящие больше под «Жмурки» Балабанова — с легким флером гомоэротизма и ужасами бутылок в тюрьмах (удивительно актуально смотрится постановка 2013-го года). Богомолов ничего не переосмысливает, выкидывает слово «Братья» из названия и тем самым меняет угол зрения — мы смотрим уже не за тремя братьями, а за всеми, кто носит фамилию богохульников и сладострастников.

Коллега моя уже говорила: поменяй Мирзоев название, может, спуску с него было бы меньше. Но вот ключевое отличие от Богомолова — мирзоевский «ПиН» пытается казаться, а не быть, и натягивает на себя философию Достоевского, да ботиночки малы. Дело не в экспериментальности, а в тональности — у Богомолова, знаете, тоже играют Верка Сердючка и Марк Бернес, что вполне себе эксперимент, но он лишь в очередной раз подчеркивает абсурд и безнадежность Достоевского, а не пытается его обезличить.

www.group-telegram.com/cn/nayawatching.com/1249

1.3K viewsedited  Nov 17 at 12:50

Посмотрела вчера еще одну интерпретацию Достоевского — «Карамазовых» Константина Богомолова, вещь еще более тяжеловесную, чем «Преступление и наказание», оттого и пятичасовую. В театральной материи мне разобраться чуть сложнее, но одно удивительное сходство с сериалом Владимира Мирзоева все-таки нашлось.

Дело в том, что Бес появляется в спектакле примерно в таком же амплуа — лицо одно, а персонажи, которых он мучает, сменяются. Диалог Беса и Ивана Карамазова на сцене напоминает диалог Тени и Родиона Раскольникова из самой первой серии «ПиН» — как будто конец спектакля стал началом сериала.

Однако есть у двух произведений очевидная разница: Богомолов, несмотря на всю свою экстравагантность, не пытается быть выше автора. Он скорее полностью отдается теории Ролана Барта о смерти автора и переносит действие Карамазовых в декорации, подходящие больше под «Жмурки» Балабанова — с легким флером гомоэротизма и ужасами бутылок в тюрьмах (удивительно актуально смотрится постановка 2013-го года). Богомолов ничего не переосмысливает, выкидывает слово «Братья» из названия и тем самым меняет угол зрения — мы смотрим уже не за тремя братьями, а за всеми, кто носит фамилию богохульников и сладострастников.

Коллега моя уже говорила: поменяй Мирзоев название, может, спуску с него было бы меньше. Но вот ключевое отличие от Богомолова — мирзоевский «ПиН» пытается казаться, а не быть, и натягивает на себя философию Достоевского, да ботиночки малы. Дело не в экспериментальности, а в тональности — у Богомолова, знаете, тоже играют Верка Сердючка и Марк Бернес, что вполне себе эксперимент, но он лишь в очередной раз подчеркивает абсурд и безнадежность Достоевского, а не пытается его обезличить.

BY кабинет доктора хали-гали