Вчера ездили в Парму смотреть на Корреджо и Пармиджанино. В очередной раз поразился тому, как этот маленький городок дал миру две таких ярких звезды маньеризма. Ну это помимо сыра пармезан, пармской ветчины и названия романа Стендаля “Пармская обитель”))
Когда Корреджо приступил к работе над своим главным шедевром - куполом в пармском дуомо, Пармиджанино уже учился рисовать и наблюдал за его работой. Потом они поработали вместе над куполом в соседнем соборе Сан Джованни Еванджелиста. Также он еще в детстве наблюдал за росписью собора в Кремоне, откуда родом его мать, где работал в то время великий Порденоне. К слову о том, насколько важна художнику насмотренность
Уже состоявшимся художником, хоть еще и юношей Пармиджанино отправляется покорять Рим. Там недавно умер Рафаэль, и римские знатоки примеряют корону “нового Рафаэля” на подающих надежды молодых. В Риме он не получает больших заказов, сказывается лобби “банды Рафаэля”, из-за которого даже Микеланджело уезжает во Флоренцию. Но Пармиджанино добивается известности в новом модном жанре - гравюре.
Дела только начинают налаживаться, как случается Sacco di Roma - разграбление Рима ландскнехтами, рыцарями короля Карла V. Жизнь в городе замирает, причем не только художественная - все, кто может, бегут из города. К счастью папа вскоре мирится с Карлом Пятым, и практически вся папская курия, а также двор Карла переезжают в Болонью. Начинается долгая подготовка к коронации Карла.
В Болонье Пармиджанино проводит четыре года и создаёт многие из своих зрелых шедевров. В числе моих самых любимых “Обращение Савла” в венском Музее истории искусств.
Затем его уже как признанную знаменитость приглашают на родину в Парму. Он получает заказ на роспись только что построенного пышного ренессансного собора Санта Мария делла Стекката.
Однако его слава начинает быстро меркнуть. Он берет заказы, но не сдаёт в срок. Даже роспись Санта Мария делла Стекката он не закончил. Затем вообще перестаёт писать.
Как пишет Вазари, Пармиджанино настолько увлекся алхимией, что повредился здоровьем и рассудком. Все свои деньги он потратил на алхимические опыты и умер нищим в монастыре в 37 лет. В том же возрасте, что и Рафаэль.
На фото и видео великолепная Санта Мария делла Стекката снаружи и внутри.
На площади перед ней памятник Пармидажнино, художник смотрит на своё главное творение
Когда Корреджо приступил к работе над своим главным шедевром - куполом в пармском дуомо, Пармиджанино уже учился рисовать и наблюдал за его работой. Потом они поработали вместе над куполом в соседнем соборе Сан Джованни Еванджелиста. Также он еще в детстве наблюдал за росписью собора в Кремоне, откуда родом его мать, где работал в то время великий Порденоне. К слову о том, насколько важна художнику насмотренность
Уже состоявшимся художником, хоть еще и юношей Пармиджанино отправляется покорять Рим. Там недавно умер Рафаэль, и римские знатоки примеряют корону “нового Рафаэля” на подающих надежды молодых. В Риме он не получает больших заказов, сказывается лобби “банды Рафаэля”, из-за которого даже Микеланджело уезжает во Флоренцию. Но Пармиджанино добивается известности в новом модном жанре - гравюре.
Дела только начинают налаживаться, как случается Sacco di Roma - разграбление Рима ландскнехтами, рыцарями короля Карла V. Жизнь в городе замирает, причем не только художественная - все, кто может, бегут из города. К счастью папа вскоре мирится с Карлом Пятым, и практически вся папская курия, а также двор Карла переезжают в Болонью. Начинается долгая подготовка к коронации Карла.
В Болонье Пармиджанино проводит четыре года и создаёт многие из своих зрелых шедевров. В числе моих самых любимых “Обращение Савла” в венском Музее истории искусств.
Затем его уже как признанную знаменитость приглашают на родину в Парму. Он получает заказ на роспись только что построенного пышного ренессансного собора Санта Мария делла Стекката.
Однако его слава начинает быстро меркнуть. Он берет заказы, но не сдаёт в срок. Даже роспись Санта Мария делла Стекката он не закончил. Затем вообще перестаёт писать.
Как пишет Вазари, Пармиджанино настолько увлекся алхимией, что повредился здоровьем и рассудком. Все свои деньги он потратил на алхимические опыты и умер нищим в монастыре в 37 лет. В том же возрасте, что и Рафаэль.
На фото и видео великолепная Санта Мария делла Стекката снаружи и внутри.
На площади перед ней памятник Пармидажнино, художник смотрит на своё главное творение
Прекрасный пример комикса эпохи барокко обнаружили вчера в базилике Сан Доменико. В одной из капелл алтарный образ окружен небольшими картинками из Нового завета - начиная с Благовещения, страстей Христовых и далее. Примечательно, что в этом, как бы сейчас сказали, малом формате отметились почти все великие представители болонской школы - среди них Лудовико Караччи, Гвидо Рени и Доменикино.
Добрые настоятели церкви не стали мучать туристов, что, кстати, редкость - священнослужители не очень жалуют нашего брата, и повесили у входа в капеллу картинки с подписью авторства. Очень удобно.
На фото общий план алтаря, на видео пояснительная картинка.
Базилика Сан Доменико считается самой богатой церковью Болоньи. Из прочих шедевров здесь четыре скульптуры Микеланджело (фото), картина Филиппино Липпи (фото), ну и в качестве мультимедийного аккорда - орган, на котором играл молодой Моцарт
Добрые настоятели церкви не стали мучать туристов, что, кстати, редкость - священнослужители не очень жалуют нашего брата, и повесили у входа в капеллу картинки с подписью авторства. Очень удобно.
На фото общий план алтаря, на видео пояснительная картинка.
Базилика Сан Доменико считается самой богатой церковью Болоньи. Из прочих шедевров здесь четыре скульптуры Микеланджело (фото), картина Филиппино Липпи (фото), ну и в качестве мультимедийного аккорда - орган, на котором играл молодой Моцарт
Тема Сикстинской капеллы неожиданно мощно проникла в мою новогоднюю ленту и продолжает развиваться, но теперь в ироническом ключе.
В своей знаменитой книге в главе про Микеланджело Джорджо Вазари пишет о фреске «Страшный суд» следующее:
"Вернемся же к самому изображению. Микеланджело выполнил уже более трех четвертей работы, когда пожаловал папа Павел, дабы взглянуть на нее. И вот, когда мессера Бьяджо Чезенского, церемониймейстера и человека щепетильного, сопровождавшего папу в капеллу, спросили, как он ее находит, он заявил, что совершенно зазорно в месте, столь благочестивом, помещать так много голышей, столь непристойно показывающих свои срамные части, и что работа эта не для папской капеллы, а для бани или кабака. Микеланджело это не понравилось, и как только тот ушел, он в отместку изобразил его с натуры, не глядя на него, в аду в виде Миноса, ноги которого обвивает большая змея, среди груды дьяволов”.
Вазари, как и положено благочестивому писателю 16 века, в своем описании немного смягчил реальную ситуацию. Змея не только обвивает ноги Миноса, но и кусает его за ту самую “срамную часть”, за которую Бьяджо да Чезена подверг Микеланджело критике. Из описаний других современников известно, что на финальном представлении фрески папской курии от смеха не смог удержаться никто - сходство Миноса с Бьяджо было практически портретным.
Папа Павел Третий оказался человеком с чувством юмора. Когда уязвленный чиновник пришел просить его повлиять на Микеланджело, папа ответил, что у него нет связей в аду, и порекомендовал ему самому договориться с художником. Из сегодняшнего состояния фрески очевидно, что чиновнику это не удалось.
С другой стороны, кто бы сейчас помнил о том, что когда-то в 16 веке жил человек по имени Бьяджо да Чезена. А так оставил след в истории. Но в целом лучше не злить художника
В своей знаменитой книге в главе про Микеланджело Джорджо Вазари пишет о фреске «Страшный суд» следующее:
"Вернемся же к самому изображению. Микеланджело выполнил уже более трех четвертей работы, когда пожаловал папа Павел, дабы взглянуть на нее. И вот, когда мессера Бьяджо Чезенского, церемониймейстера и человека щепетильного, сопровождавшего папу в капеллу, спросили, как он ее находит, он заявил, что совершенно зазорно в месте, столь благочестивом, помещать так много голышей, столь непристойно показывающих свои срамные части, и что работа эта не для папской капеллы, а для бани или кабака. Микеланджело это не понравилось, и как только тот ушел, он в отместку изобразил его с натуры, не глядя на него, в аду в виде Миноса, ноги которого обвивает большая змея, среди груды дьяволов”.
Вазари, как и положено благочестивому писателю 16 века, в своем описании немного смягчил реальную ситуацию. Змея не только обвивает ноги Миноса, но и кусает его за ту самую “срамную часть”, за которую Бьяджо да Чезена подверг Микеланджело критике. Из описаний других современников известно, что на финальном представлении фрески папской курии от смеха не смог удержаться никто - сходство Миноса с Бьяджо было практически портретным.
Папа Павел Третий оказался человеком с чувством юмора. Когда уязвленный чиновник пришел просить его повлиять на Микеланджело, папа ответил, что у него нет связей в аду, и порекомендовал ему самому договориться с художником. Из сегодняшнего состояния фрески очевидно, что чиновнику это не удалось.
С другой стороны, кто бы сейчас помнил о том, что когда-то в 16 веке жил человек по имени Бьяджо да Чезена. А так оставил след в истории. Но в целом лучше не злить художника
Париж конца 19 - начала 20 века это не просто город, а отдельная вселенная, портал в другое измерение. Это столица моды, искусства, свободы и прогресса. Одних только всемирных выставок там прошло чуть меньше десятка. К той, что была в 1889 года, Эйфель построил свою башню. А проходившую в 1900 году посетило 50 миллионов человек. Для сравнения - в 2022 году в Париже 44 млн туристов.
Каждый уважающий себя интеллектуал стремился попасть в Париж. В 1910 году весной среди них два молодожена из России - Николай Гумилев и Анна Ахматова. Они с наслаждением погружаются в художественную жизнь города и знакомятся с людьми искусства. Среди них молодой итальянский художник Амедео Модильяни. Он нелепо одет, но у него прекрасные манеры. Они восхищают Ахматову и раздражают Гумилева.
Первое знакомство Модильяни с Ахматовой длится недолго, вскоре молодожены возвращаются в Россию, после чего Гумилев уезжает в своё знаменитое путешествие по Африке. Один, без супруги. И в тот момент, когда она мучается от одиночества, приходит письмо от Модильяни. Завязывается переписка.
Гумилев вскоре возвращается, они ссорятся с Ахматовой, и та уезжает в Париж на Русские сезоны Дягилева. И, конечно, встречается с влюбленным в неё итальянцем.
«Все, что происходило, было для нас обоих предысторией нашей жизни: его - очень короткой, моей - очень длинной», - вспоминала Ахматова.
Они много гуляли, разговаривали о живописи, литературе, Париже, читали друг другу стихи и радовались, что знают одни и те же вещи. Модильяни водил её в Лувр смотреть Египетскую коллекцию, которой безмерно восхищался.
Модильяни не мог понять стихов Ахматовой, но был уверен в ее таланте. Она тоже заметила его талант и прочила ему большое будущее.
Роман длился недолго, скоро Ахматовой надо было возвращаться в Россию, и на прощанье Модильяни подарил ей 16 своих рисунков. Больше им не суждено было встретиться. В 1921 году в прошлогодней европейской газете Анна прочитала о смерти Модильяни.
О всемирной славе художника она узнала много позже, когда ей было уже за шестьдесят. Из 16 рисунков революцию пережил всего один. Остальные скурили солдаты в Царском Селе, как говорила поэтесса.
За год до своей смерти Ахматова решила оформить завещание. К нотариусу ее сопровождал молодой Иосиф Бродский, который вспоминал:
«Около часа мы провели у нотариуса, выполняя различные формальности. Ахматова почувствовала себя неважно. И, выйдя после всех операций на улицу, Анна Андреевна с тоской сказала: «О каком наследстве можно говорить? Взять под мышку рисунок Моди и уйти!»
Единственным ценным для Ахматовой был рисунок Модильяни…
Каждый уважающий себя интеллектуал стремился попасть в Париж. В 1910 году весной среди них два молодожена из России - Николай Гумилев и Анна Ахматова. Они с наслаждением погружаются в художественную жизнь города и знакомятся с людьми искусства. Среди них молодой итальянский художник Амедео Модильяни. Он нелепо одет, но у него прекрасные манеры. Они восхищают Ахматову и раздражают Гумилева.
Первое знакомство Модильяни с Ахматовой длится недолго, вскоре молодожены возвращаются в Россию, после чего Гумилев уезжает в своё знаменитое путешествие по Африке. Один, без супруги. И в тот момент, когда она мучается от одиночества, приходит письмо от Модильяни. Завязывается переписка.
Гумилев вскоре возвращается, они ссорятся с Ахматовой, и та уезжает в Париж на Русские сезоны Дягилева. И, конечно, встречается с влюбленным в неё итальянцем.
«Все, что происходило, было для нас обоих предысторией нашей жизни: его - очень короткой, моей - очень длинной», - вспоминала Ахматова.
Они много гуляли, разговаривали о живописи, литературе, Париже, читали друг другу стихи и радовались, что знают одни и те же вещи. Модильяни водил её в Лувр смотреть Египетскую коллекцию, которой безмерно восхищался.
Модильяни не мог понять стихов Ахматовой, но был уверен в ее таланте. Она тоже заметила его талант и прочила ему большое будущее.
Роман длился недолго, скоро Ахматовой надо было возвращаться в Россию, и на прощанье Модильяни подарил ей 16 своих рисунков. Больше им не суждено было встретиться. В 1921 году в прошлогодней европейской газете Анна прочитала о смерти Модильяни.
О всемирной славе художника она узнала много позже, когда ей было уже за шестьдесят. Из 16 рисунков революцию пережил всего один. Остальные скурили солдаты в Царском Селе, как говорила поэтесса.
За год до своей смерти Ахматова решила оформить завещание. К нотариусу ее сопровождал молодой Иосиф Бродский, который вспоминал:
«Около часа мы провели у нотариуса, выполняя различные формальности. Ахматова почувствовала себя неважно. И, выйдя после всех операций на улицу, Анна Андреевна с тоской сказала: «О каком наследстве можно говорить? Взять под мышку рисунок Моди и уйти!»
Единственным ценным для Ахматовой был рисунок Модильяни…
Один очень длинный день в Вене…
Где начинает воскресенье добропорядочный австриец? Поскольку он скорее всего католик, то на службе в церкви. Мы решили примерить на себя этот образ, и в 10 утра оказались в церкви Св.Урсулы в самом центре Вены. Результат превзошел все ожидания - у алтаря разместился хор и камерный оркестр, играл орган, пастор читал проповедь, солисты пели псалмы. Молящиеся то и дело вставали и присоединялись к хору.
Пастор прочитал довольно глубокую проповедь с аллюзиями из сегодняшней жизни на евангельские сюжеты. Особенно ему нравилась свадьба в Кане галилейской. Для людей непосвященных он подробно объяснил, что вода в вино обратилась не магическим образом, как мы могли подумать, а благодаря вере. Закончилось всё чтением собравшимися “Отче наш” и освящением святых даров на престоле. После чего пастор спустился с кафедры в народ. К нему выстроилась очередь на причастие. Мы решили не отнимать чужой хлеб и вышли из церкви. На душе было светло и радостно. Никогда раньше не были от начала до конца на католической литургии и остались под приятным впечатлением.
Возвышенное состояние духа требовало подкрепления, и мы направились в Бельведер, в котором не были уже лет пять или больше, а это непорядок. Видимо потому, что на улице стоял холод, к тому же воскресенье, в музее был аншлаг. “Поцелуй” Климта мог вполне конкурировать с Джокондой в Лувре по размеру окружавшей его толпы.
К счастью остальные залы с венским авангардом не пользовались такой популярностью. Мы насладились полотнами Тины Блау, о которой писал здесь, Кокошки, Шиле и перешли к бидермайеру. Наш любимый Вальдмюллер изрядно потерял в новой развеске. Казалось, раньше ему был посвящен целый зал. Сейчас же осталось буквально несколько полотен.
Пообедав с приятелем в кафе при Бельведер 21, новом здании, посвященном современному искусству, мы отправились в Альбертину Модерн на Эдвина Вурма (подробно здесь). Хоть и смотрел про него фильм, и изучал картинки, а всё-таки живое впечатление от выставки ничем не заменить. Чего стоят только названия работ - “Теодор Адорно под бременем отчаяния”, “Задница Фрейда” и “Пальто Родена”. На скульптуре “Немецкий диван” в виде помятого мерседеса даже удалось полежать.
Следующим пунктом в нашей программе оказался Музей прикладного искусства в прекрасном дворце флорентийского стиля. Во внутреннем дворике этого палаццо стоял колоссальных размеров диван, устланный восточными коврами, на котором могли спокойно разместиться человек двадцать. В зале авангарда мы наткнулись на поразительный шедевр - фриз Маргарет Макдональд-Макинтош “Семь принцесс”. Определить его технику или жанр даже не возьмусь, настолько уникальная работа (на видео)
На этом культурная программа завершилась, изрядно нас перепахав. Обычно стараемся не мешать много впечатлений сразу, но выяснилось, что холод прекрасно мотивирует к посещению выставок. Жара, кстати, тоже, поскольку все помещения с кондиционером. Только весна и осень конкурируют с искусством…
Где начинает воскресенье добропорядочный австриец? Поскольку он скорее всего католик, то на службе в церкви. Мы решили примерить на себя этот образ, и в 10 утра оказались в церкви Св.Урсулы в самом центре Вены. Результат превзошел все ожидания - у алтаря разместился хор и камерный оркестр, играл орган, пастор читал проповедь, солисты пели псалмы. Молящиеся то и дело вставали и присоединялись к хору.
Пастор прочитал довольно глубокую проповедь с аллюзиями из сегодняшней жизни на евангельские сюжеты. Особенно ему нравилась свадьба в Кане галилейской. Для людей непосвященных он подробно объяснил, что вода в вино обратилась не магическим образом, как мы могли подумать, а благодаря вере. Закончилось всё чтением собравшимися “Отче наш” и освящением святых даров на престоле. После чего пастор спустился с кафедры в народ. К нему выстроилась очередь на причастие. Мы решили не отнимать чужой хлеб и вышли из церкви. На душе было светло и радостно. Никогда раньше не были от начала до конца на католической литургии и остались под приятным впечатлением.
Возвышенное состояние духа требовало подкрепления, и мы направились в Бельведер, в котором не были уже лет пять или больше, а это непорядок. Видимо потому, что на улице стоял холод, к тому же воскресенье, в музее был аншлаг. “Поцелуй” Климта мог вполне конкурировать с Джокондой в Лувре по размеру окружавшей его толпы.
К счастью остальные залы с венским авангардом не пользовались такой популярностью. Мы насладились полотнами Тины Блау, о которой писал здесь, Кокошки, Шиле и перешли к бидермайеру. Наш любимый Вальдмюллер изрядно потерял в новой развеске. Казалось, раньше ему был посвящен целый зал. Сейчас же осталось буквально несколько полотен.
Пообедав с приятелем в кафе при Бельведер 21, новом здании, посвященном современному искусству, мы отправились в Альбертину Модерн на Эдвина Вурма (подробно здесь). Хоть и смотрел про него фильм, и изучал картинки, а всё-таки живое впечатление от выставки ничем не заменить. Чего стоят только названия работ - “Теодор Адорно под бременем отчаяния”, “Задница Фрейда” и “Пальто Родена”. На скульптуре “Немецкий диван” в виде помятого мерседеса даже удалось полежать.
Следующим пунктом в нашей программе оказался Музей прикладного искусства в прекрасном дворце флорентийского стиля. Во внутреннем дворике этого палаццо стоял колоссальных размеров диван, устланный восточными коврами, на котором могли спокойно разместиться человек двадцать. В зале авангарда мы наткнулись на поразительный шедевр - фриз Маргарет Макдональд-Макинтош “Семь принцесс”. Определить его технику или жанр даже не возьмусь, настолько уникальная работа (на видео)
На этом культурная программа завершилась, изрядно нас перепахав. Обычно стараемся не мешать много впечатлений сразу, но выяснилось, что холод прекрасно мотивирует к посещению выставок. Жара, кстати, тоже, поскольку все помещения с кондиционером. Только весна и осень конкурируют с искусством…