Почему хорошо писать пост ко дню адвокатуры ближе к ночи 31 мая? Да потому, что все уже всё сказали. Осталось только добавить.
Добавить мысль, которая почему-то пришла ко мне только сегодня.
Весь день я в работе: с утра приехала из Москвы, сразу рванула в Гатчину, днём – в городской суд, вечером – на следственные действия.
И весь этот день, как и множество других, меня окружали коллеги в широком смысле этого слова, то есть юристы. Судьи, прокуроры, следователи, секретари и помощники.
Каждый из них когда-то выбрал себе и профессию, и работу внутри этой профессии.
И, судя по их усталым глазам, их держит здесь какая-то внешняя сила: трудовой договор, направление из вуза, контракт, скорая пенсия, будущее пожизненное содержание. Риск получить повестку в военкомат сразу после рапорта на увольнение, в конце концов.
Это был однажды сделанный выбор – и внешние силы, которые удерживают их внутри этого выбора.
А у нас, адвокатов, внешних сил нет, только внутренняя. И ни тебе вымпела, ни грамоты, ни пенсии. Ответственность ни на кого не переложишь. Единственный бонус от этого – свобода каждый день снова и снова выбирать то, что ты любишь и умеешь делать. Вчитываться, вдумываться, вгрызаться, решать задачи. Помогать. Спасать. Падать без сил, но потом вставать снова. Каждый день.
Поэтому сегодня, что бы ни происходило, мы можем поздравить друг друга с тем, что продолжаем делать этот выбор. И он ещё пока кому-то, кроме нас, нужен.
С праздником.
Добавить мысль, которая почему-то пришла ко мне только сегодня.
Весь день я в работе: с утра приехала из Москвы, сразу рванула в Гатчину, днём – в городской суд, вечером – на следственные действия.
И весь этот день, как и множество других, меня окружали коллеги в широком смысле этого слова, то есть юристы. Судьи, прокуроры, следователи, секретари и помощники.
Каждый из них когда-то выбрал себе и профессию, и работу внутри этой профессии.
И, судя по их усталым глазам, их держит здесь какая-то внешняя сила: трудовой договор, направление из вуза, контракт, скорая пенсия, будущее пожизненное содержание. Риск получить повестку в военкомат сразу после рапорта на увольнение, в конце концов.
Это был однажды сделанный выбор – и внешние силы, которые удерживают их внутри этого выбора.
А у нас, адвокатов, внешних сил нет, только внутренняя. И ни тебе вымпела, ни грамоты, ни пенсии. Ответственность ни на кого не переложишь. Единственный бонус от этого – свобода каждый день снова и снова выбирать то, что ты любишь и умеешь делать. Вчитываться, вдумываться, вгрызаться, решать задачи. Помогать. Спасать. Падать без сил, но потом вставать снова. Каждый день.
Поэтому сегодня, что бы ни происходило, мы можем поздравить друг друга с тем, что продолжаем делать этот выбор. И он ещё пока кому-то, кроме нас, нужен.
С праздником.
Пока ресурсы естественного интеллекта я трачу на работу (скоро тут будет много интересного!), задействовала искусственный для того, чтобы поменять аватарку канала.
И вот тупик.
Эти две картинки совершенно точно мне по нраву и отражают основные мои рабочие настроения. Но две аватарки у канала быть не может, поэтому придётся выбирать.
Поскольку мой собственный интеллект всё ещё занят чем-то другим, попробую использовать чужой, коллективный – то есть вас.
Голосовалка ниже.
И вот тупик.
Эти две картинки совершенно точно мне по нраву и отражают основные мои рабочие настроения. Но две аватарки у канала быть не может, поэтому придётся выбирать.
Поскольку мой собственный интеллект всё ещё занят чем-то другим, попробую использовать чужой, коллективный – то есть вас.
Голосовалка ниже.
Итак, аватаркой канала станет:
Anonymous Poll
33%
творение ИИ строгое и лиричное
67%
Творение ИИ дерзкое и неформальное
Случайно приехала в городской суд на полчаса раньше, чем планировала. Что делать? Кончено, идти в столовую.
Сижу я, в общем, с котлетой и гречкой. А за соседним столом, сзади меня, разговаривают две женщины.
Погружаюсь в чужой разговор. Ясно, что обе из аппарата суда. И скорее всего – помощники судей, уж больно разговоры специфические. Про сложности со «своей» (слово «судья» не фигурирует, и выглядит это, например, так: «Я два месяца писала проект, а моя взяла и просто всё вычеркнула»), про бесконечные созвоны с адвокатами, которые обещают заехать ознакомиться с делом, да так и не едут, про неуважение к госслужащим со стороны граждан (да, «граждане» – это тоже слово-маркер).
Потом собеседницы переходят к сложностям в написании проектов приговоров.
– Не люблю, – говорит одна, – расписывать часть с назначением наказания. Во всяком случае, если моя мне не скажет, какое наказание писать. Я-то сама всем пишу реальные сроки, пусть и небольшие. Потому что если дашь условно, он же потом через месяц снова у нас по новому делу придёт, ну? А так хоть посидит год-два, отдохнём от него пока. Но вообще наказание писать мне не нравится.
Я сижу, задумчиво жую гречку (потому что котлета почему-то всегда заканчивается раньше гарнира) и понимаю: а ведь это, наверное, будущая судья.
Потому что зачем бы помощникам судей нашего горсуда, где есть отдельная столовая для сотрудников, питаться в общедоступном кафе напротив гардероба? И ещё деталь: их сумки лежат на соседних стульях. Если у тебя есть рабочее место, то сумка в течение дня будет там, а с собой берёшь разве что проходку, телефон, банковскую карту и, по желанию, сигарету.
Ну а зачем посреди рабочего дня двум помощникам судей обедать не в родном суде, а в (предположительно) вышестоящем? Либо какая-то учёба (но тогда группа помощников в кафе была бы побольше), либо – судейский экзамен.
И точно. Пока допиваю чай, смотрю расписание – экзамен в пятницу. А мои соседки, видимо, приехали подать документы и заодно перекусить.
Значит, нелюбовь к самостоятельному назначению сроков – не препятствие для карьерного роста.
Уходя, думаю – может, повернуться к их столику спросить, знает ли та, которая предпочитает реальные сроки, что для человека значит «посидеть год-два»?
Ведь этого вопроса в списке экзаменационных, как я почему-то уверена, нет.
Сижу я, в общем, с котлетой и гречкой. А за соседним столом, сзади меня, разговаривают две женщины.
Погружаюсь в чужой разговор. Ясно, что обе из аппарата суда. И скорее всего – помощники судей, уж больно разговоры специфические. Про сложности со «своей» (слово «судья» не фигурирует, и выглядит это, например, так: «Я два месяца писала проект, а моя взяла и просто всё вычеркнула»), про бесконечные созвоны с адвокатами, которые обещают заехать ознакомиться с делом, да так и не едут, про неуважение к госслужащим со стороны граждан (да, «граждане» – это тоже слово-маркер).
Потом собеседницы переходят к сложностям в написании проектов приговоров.
– Не люблю, – говорит одна, – расписывать часть с назначением наказания. Во всяком случае, если моя мне не скажет, какое наказание писать. Я-то сама всем пишу реальные сроки, пусть и небольшие. Потому что если дашь условно, он же потом через месяц снова у нас по новому делу придёт, ну? А так хоть посидит год-два, отдохнём от него пока. Но вообще наказание писать мне не нравится.
Я сижу, задумчиво жую гречку (потому что котлета почему-то всегда заканчивается раньше гарнира) и понимаю: а ведь это, наверное, будущая судья.
Потому что зачем бы помощникам судей нашего горсуда, где есть отдельная столовая для сотрудников, питаться в общедоступном кафе напротив гардероба? И ещё деталь: их сумки лежат на соседних стульях. Если у тебя есть рабочее место, то сумка в течение дня будет там, а с собой берёшь разве что проходку, телефон, банковскую карту и, по желанию, сигарету.
Ну а зачем посреди рабочего дня двум помощникам судей обедать не в родном суде, а в (предположительно) вышестоящем? Либо какая-то учёба (но тогда группа помощников в кафе была бы побольше), либо – судейский экзамен.
И точно. Пока допиваю чай, смотрю расписание – экзамен в пятницу. А мои соседки, видимо, приехали подать документы и заодно перекусить.
Значит, нелюбовь к самостоятельному назначению сроков – не препятствие для карьерного роста.
Уходя, думаю – может, повернуться к их столику спросить, знает ли та, которая предпочитает реальные сроки, что для человека значит «посидеть год-два»?
Ведь этого вопроса в списке экзаменационных, как я почему-то уверена, нет.
Forwarded from Сетевые Свободы
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Неожиданные литературные ассоциации.
Читаю я сейчас «Тоннель» Яны Вагнер. Не совсем мой жанр, не самый сочный слог (хотя иногда проскакивает какая-то почти пратчеттовская ирония), зато и голову не перегружает (для этого у адвокатов есть другое чтение).
Но тут поймала себя на мысли, что же кажется мне таким родным и знакомым в сюжете книги, завязанном на замкнутое пространство, ограниченный ресурс и неизвестность. Конечно: это ж как очередь в СИЗО! Особенно в СИЗО в Москве, где у тебя сразу же отбирают средства связи и загоняют втоннель комнату ожидания, а уж сколько в ней ожидать и насколько успешно – никому не ведомо.
Вот там, в зоне ожидания, разворачиваются и драмы, и драки, и завязывается неожиданная дружба. Кто-то нервно ходит из стороны в сторону, а кто-то уже надел надувную подушку на шею и спит. Одни ругаются через решетку на непроницаемую, как бронированное стекло, сотрудницу изолятора, которая распоряжается бумагами и кабинетами. Другие шипят на первых: мол, зачем её злить – ту самую, от которой зависит, успеешь ты сегодня к подзащитному или нет?
Между делящими друг с другом одну очередь следователями и адвокатами на третьем-четвертом часу ожидания разгораются идеологические споры, но на пятом-шестом угасают. К тому моменту обе стороны сходятся в главном: вот бы сейчас водички и на свежий воздух.
Кто-то оказывается неисправимым оптимистом и ждёт своей очереди до последнего, даже если шансы, как говорил классик, малы и шатки. Другие бросают всё и сдаются. Третьи умны: они внушают мрачные мысли («ну всё, уже точно нечего ждать, не успеем, можно забирать документы и уходить – так хоть не весь день насмарку будет») тем, кто в очереди перед ними. Некоторые поддаются внушению, уходят, и их хитрые соперники продвигаются на один шаг вперёд.
Другие от скуки начинают искать ретроспективную несправедливость. Кто был необоснованно включён в священный список на листке А4 на двери СИЗО в полночь? Кто проскочил вперёд ближнего на КПП? Кто заплатил за место в очереди две тысячи рублей? Кто не спрятался, тот сам виноват.
И если в фантастических романах герои оказываются в замкнутом пространстве без ясных перспектив преимущественно случайно, то здесь другая история. С запасом сигарет, надувной подушкой, книжкой Яны Вагнер – мы с завидной периодичностью спускаемся в запаянный с обеих сторон тоннель посреди апокалипсиса, чтобы на этот раз нам повезло.
Вот такая вот литература.
Читаю я сейчас «Тоннель» Яны Вагнер. Не совсем мой жанр, не самый сочный слог (хотя иногда проскакивает какая-то почти пратчеттовская ирония), зато и голову не перегружает (для этого у адвокатов есть другое чтение).
Но тут поймала себя на мысли, что же кажется мне таким родным и знакомым в сюжете книги, завязанном на замкнутое пространство, ограниченный ресурс и неизвестность. Конечно: это ж как очередь в СИЗО! Особенно в СИЗО в Москве, где у тебя сразу же отбирают средства связи и загоняют в
Вот там, в зоне ожидания, разворачиваются и драмы, и драки, и завязывается неожиданная дружба. Кто-то нервно ходит из стороны в сторону, а кто-то уже надел надувную подушку на шею и спит. Одни ругаются через решетку на непроницаемую, как бронированное стекло, сотрудницу изолятора, которая распоряжается бумагами и кабинетами. Другие шипят на первых: мол, зачем её злить – ту самую, от которой зависит, успеешь ты сегодня к подзащитному или нет?
Между делящими друг с другом одну очередь следователями и адвокатами на третьем-четвертом часу ожидания разгораются идеологические споры, но на пятом-шестом угасают. К тому моменту обе стороны сходятся в главном: вот бы сейчас водички и на свежий воздух.
Кто-то оказывается неисправимым оптимистом и ждёт своей очереди до последнего, даже если шансы, как говорил классик, малы и шатки. Другие бросают всё и сдаются. Третьи умны: они внушают мрачные мысли («ну всё, уже точно нечего ждать, не успеем, можно забирать документы и уходить – так хоть не весь день насмарку будет») тем, кто в очереди перед ними. Некоторые поддаются внушению, уходят, и их хитрые соперники продвигаются на один шаг вперёд.
Другие от скуки начинают искать ретроспективную несправедливость. Кто был необоснованно включён в священный список на листке А4 на двери СИЗО в полночь? Кто проскочил вперёд ближнего на КПП? Кто заплатил за место в очереди две тысячи рублей? Кто не спрятался, тот сам виноват.
И если в фантастических романах герои оказываются в замкнутом пространстве без ясных перспектив преимущественно случайно, то здесь другая история. С запасом сигарет, надувной подушкой, книжкой Яны Вагнер – мы с завидной периодичностью спускаемся в запаянный с обеих сторон тоннель посреди апокалипсиса, чтобы на этот раз нам повезло.
Вот такая вот литература.
Итак, если читать закон так, как он написан, то «тройки» судей положены:
Anonymous Poll
19%
теперь для всех только по ходатайству
42%
как и раньше – одним по умолчанию, другим по ходатайству
39%
я вообще ничего не понял, помогите
#неадвокатское
После постов про сложную процессуалистику (ну или просто после сложных постов) от меня отписываются те, кто пришел за весёлыми историями.
Нынешним же постом я отпугну тех, кто пришёл за сложной процессуалистикой, причем отпугну радикально. Потому что пост этот – про парфюм.
Итак, у меня есть давняя неразделённая любовь. Духи, которые я впервые встретила в 17 лет – и которые 17-летним девочкам в принципе не к лицу.
Потому что ничем лёгким и свежим эти духи не пахли, а пахли, как сумерки в советской песне, ямайским ромом, какими-то ядовитыми цветами и душной летней ночью. Ну то есть вы поняли – парфюм для взрослой роковой женщины между третьим и четвертым браком.
Благо, в далёком 2004 году денег на этот флакон у меня не было в принципе, и я просто иногда заходила в магазин понюхать те самые духи.
За следующие лет десять я несколько раз делала подход к диоровским полкам, что-то там себе брала, но без особого удовольствия. Те самые духи по-прежнему были мне не к лицу. Я думала, что вот попозже, ближе годам к сорока, мы всё-таки друг другу подойдём. А потом как-то и забыла.
Аромат выдержал переиздания 2012 и 2014 году, я тоже много чего выдержала.
А пару недель назад снова увидела на полке в магазине тот самый, почти не изменившийся за эти годы, флакон. И выяснилось: аромат по-прежнему прекрасен, но на мне, как и раньше, смотрится как тайком украденный у кого-то из старших родственниц.
Отсюда варианты:
1. Признать, что мы с этим парфюмом никогда не были созданы друг для друга, и прекратить попытки сближения.
2. Не слушать никого, кроме своегосердца носа: раз нравится запах, то купить и пользоваться.
3. Подождать ещё лет двадцать – мало ли что.
4. Приспособить духи для домашнего использования – для постельного белья, например (с пробником в 2004 году я так и поступала – брызгала на наволочку и засыпала в мечтах о том, кем буду, когда вырасту).
Видите, тут всё куда легче и приятнее, чем с составом суда и неосторожными изменениями в УПК из предыдущего поста. В конце концов, на дворе пока ещё воскресенье. А сложными вопросами продолжим мучаться завтра.
После постов про сложную процессуалистику (ну или просто после сложных постов) от меня отписываются те, кто пришел за весёлыми историями.
Нынешним же постом я отпугну тех, кто пришёл за сложной процессуалистикой, причем отпугну радикально. Потому что пост этот – про парфюм.
Итак, у меня есть давняя неразделённая любовь. Духи, которые я впервые встретила в 17 лет – и которые 17-летним девочкам в принципе не к лицу.
Потому что ничем лёгким и свежим эти духи не пахли, а пахли, как сумерки в советской песне, ямайским ромом, какими-то ядовитыми цветами и душной летней ночью. Ну то есть вы поняли – парфюм для взрослой роковой женщины между третьим и четвертым браком.
Благо, в далёком 2004 году денег на этот флакон у меня не было в принципе, и я просто иногда заходила в магазин понюхать те самые духи.
За следующие лет десять я несколько раз делала подход к диоровским полкам, что-то там себе брала, но без особого удовольствия. Те самые духи по-прежнему были мне не к лицу. Я думала, что вот попозже, ближе годам к сорока, мы всё-таки друг другу подойдём. А потом как-то и забыла.
Аромат выдержал переиздания 2012 и 2014 году, я тоже много чего выдержала.
А пару недель назад снова увидела на полке в магазине тот самый, почти не изменившийся за эти годы, флакон. И выяснилось: аромат по-прежнему прекрасен, но на мне, как и раньше, смотрится как тайком украденный у кого-то из старших родственниц.
Отсюда варианты:
1. Признать, что мы с этим парфюмом никогда не были созданы друг для друга, и прекратить попытки сближения.
2. Не слушать никого, кроме своего
3. Подождать ещё лет двадцать – мало ли что.
4. Приспособить духи для домашнего использования – для постельного белья, например (с пробником в 2004 году я так и поступала – брызгала на наволочку и засыпала в мечтах о том, кем буду, когда вырасту).
Видите, тут всё куда легче и приятнее, чем с составом суда и неосторожными изменениями в УПК из предыдущего поста. В конце концов, на дворе пока ещё воскресенье. А сложными вопросами продолжим мучаться завтра.
Говорят, у учёных есть целый список нерешённых проблем физики времени. Существуют ли, например, хрононы, как их поймать, и всё такое.
Предлагаю ещё обратить внимание на особенности течения времени в Октябрьском районном суде Петербурга, потому что тут какая-то аномалия.
– Вы посидите в коридорчике пару минут, – просит меня секретарь, – я вам дело вынесу минут через пятнадцать.
Как теперь соотнести "пару минут" и "минут пятнадцать" так, чтобы вычислить, сколько мне действительно придётся провести в коридоре?
Предлагаю ещё обратить внимание на особенности течения времени в Октябрьском районном суде Петербурга, потому что тут какая-то аномалия.
– Вы посидите в коридорчике пару минут, – просит меня секретарь, – я вам дело вынесу минут через пятнадцать.
Как теперь соотнести "пару минут" и "минут пятнадцать" так, чтобы вычислить, сколько мне действительно придётся провести в коридоре?
Раньше я считала, что самый пугающий свидетелей и потерпевших вопрос в суде – «ранее судимы?». Людям в этой формулировке видится чуть ли не обещание скорой судимости. Мол, не ваша заслуга, а наша недоработка.
А сегодня у меня случилось новое и весьма внезапное лингвистическое наблюдение (и даже открытие).
Для работающих в уголовном процессе словосочетание «отобрать подписку» (о разъяснении прав/ответственности, о неразглашении, о невыезде – вариантов уйма) привычно и понятно, мы никогда не воспринимаем слово «отобрать» как «забрать силой». Просто такая формулировка. Она нам знакома и нигде не зудит.
Но это нам.
Сегодня в одном процессе два человека подряд (эксперт и руководитель экспертного учреждения *) возмутились этим самым словом «отобрать». Мол, это означает какое-то сопротивление, а они-то и не против. Благо, суд разъяснил двум разгневанным женщинам, что такая формулировка не означает ничего плохого, насильственного или, не дай боже, личного. Просто мы привыкли отбирать подписки. Ну вот такие мы.
Вечером я залезла в УПК в полной уверенности, что хоть где-то это словосочетание есть. А фигушки! Даже подписка о неразглашении данных предварительного расследования, которая именно что отбирается у участников процесса, и не всегда в честном бою, по тексту УПК просто «берется». В ФЗ «Об экспертной деятельности» подписку предлагается «взять». Но по большей части законодатель старается обойтись без глагола.
Откуда тогда это «отобрать» у нас взялось, да ещё так глубоко, в рептильном юридическом мозгу?
Положим, про подписку о невыезде дело известное – её «отбирать» точно нельзя, это дело добровольное. Когда об этом говоришь следователю (особенно после того, как суд отказал ему в домашнем аресте), начинается то же самое, что у меня сегодня – перелистывание УПК.
А что с другими подписками?
Так вот, действительно, никакая подписка не «отбирается» (замечу в скобках, что в связи с этим интересно было бы встретить экспертов, которые, несмотря на настойчивые требования руководителя/следователя, не дали подписку о разъяснении прав и ответственности).
Небольшие раскопки подсказывают, что графа «подписку отобрал» активно использовалась в приложениях к УПК, утративших силу – бланках процессуальных документов. И просочилось это слово потом уже в многочисленные инструкции по делопроизводству (в том числе в судах).
И это я ещё дальше не копала. Там наверняка бездна.
Так что «отбирать подписку» – это и не жаргон, и не просторечие, а просто привычка. Юристы же чудовищные консерваторы. И мозг у нас – рептильный, глубоко впитавший в себя разные утратившие силу акты.
Это забавно.
*усердно отрицает, что является руководителем экспертного учреждения
А сегодня у меня случилось новое и весьма внезапное лингвистическое наблюдение (и даже открытие).
Для работающих в уголовном процессе словосочетание «отобрать подписку» (о разъяснении прав/ответственности, о неразглашении, о невыезде – вариантов уйма) привычно и понятно, мы никогда не воспринимаем слово «отобрать» как «забрать силой». Просто такая формулировка. Она нам знакома и нигде не зудит.
Но это нам.
Сегодня в одном процессе два человека подряд (эксперт и руководитель экспертного учреждения *) возмутились этим самым словом «отобрать». Мол, это означает какое-то сопротивление, а они-то и не против. Благо, суд разъяснил двум разгневанным женщинам, что такая формулировка не означает ничего плохого, насильственного или, не дай боже, личного. Просто мы привыкли отбирать подписки. Ну вот такие мы.
Вечером я залезла в УПК в полной уверенности, что хоть где-то это словосочетание есть. А фигушки! Даже подписка о неразглашении данных предварительного расследования, которая именно что отбирается у участников процесса, и не всегда в честном бою, по тексту УПК просто «берется». В ФЗ «Об экспертной деятельности» подписку предлагается «взять». Но по большей части законодатель старается обойтись без глагола.
Откуда тогда это «отобрать» у нас взялось, да ещё так глубоко, в рептильном юридическом мозгу?
Положим, про подписку о невыезде дело известное – её «отбирать» точно нельзя, это дело добровольное. Когда об этом говоришь следователю (особенно после того, как суд отказал ему в домашнем аресте), начинается то же самое, что у меня сегодня – перелистывание УПК.
А что с другими подписками?
Так вот, действительно, никакая подписка не «отбирается» (замечу в скобках, что в связи с этим интересно было бы встретить экспертов, которые, несмотря на настойчивые требования руководителя/следователя, не дали подписку о разъяснении прав и ответственности).
Небольшие раскопки подсказывают, что графа «подписку отобрал» активно использовалась в приложениях к УПК, утративших силу – бланках процессуальных документов. И просочилось это слово потом уже в многочисленные инструкции по делопроизводству (в том числе в судах).
И это я ещё дальше не копала. Там наверняка бездна.
Так что «отбирать подписку» – это и не жаргон, и не просторечие, а просто привычка. Юристы же чудовищные консерваторы. И мозг у нас – рептильный, глубоко впитавший в себя разные утратившие силу акты.
Это забавно.
*
Когда я только пришла в адвокатуру (вернее, только засобралась туда), я с удивлением обнаружила, что моя фамилия совпадает с фамилией президента Федеральной палаты адвокатов.
Это доставляло мне немало весёлых минут.
Даже вот на вступительном экзамене, когда я, будучи первой на получение билетов, бодро и звонко рапортовала "Пилипенко, билет номер восемь", очередь у меня за спиной хором вздохнула, а один будущий коллега звучно протянул «ну, поняяяятно...».
Потом я много раз наблюдала среди коллег вежливое дистанцирование и явное стремление не ляпнуть лишнего в моем присутствии. Ну и ехидное «конечно, это же не простой адвокат» – правда, это никогда не в лицо, а за спиной и лучше всего в фейсбуке.
Пару лет назад в ФПА сменился президент, и я уж думала, что моя фамилия больше никого волновать не будет. Но нет: буквально недавно в СИЗО меня спросили, зачем я с такой родословной хожу по изоляторам.
А у меня адвокатская родословная не то что нулевая, а почти даже отрицательная. Так что было бы даже обидно, если бы не было смешно.
Интересно, есть ли сейчас среди российских адвокатов кто-то по фамилии, например, Плевако, и как им работается в связи с этим.
Это доставляло мне немало весёлых минут.
Даже вот на вступительном экзамене, когда я, будучи первой на получение билетов, бодро и звонко рапортовала "Пилипенко, билет номер восемь", очередь у меня за спиной хором вздохнула, а один будущий коллега звучно протянул «ну, поняяяятно...».
Потом я много раз наблюдала среди коллег вежливое дистанцирование и явное стремление не ляпнуть лишнего в моем присутствии. Ну и ехидное «конечно, это же не простой адвокат» – правда, это никогда не в лицо, а за спиной и лучше всего в фейсбуке.
Пару лет назад в ФПА сменился президент, и я уж думала, что моя фамилия больше никого волновать не будет. Но нет: буквально недавно в СИЗО меня спросили, зачем я с такой родословной хожу по изоляторам.
А у меня адвокатская родословная не то что нулевая, а почти даже отрицательная. Так что было бы даже обидно, если бы не было смешно.
Интересно, есть ли сейчас среди российских адвокатов кто-то по фамилии, например, Плевако, и как им работается в связи с этим.
Есть у меня одно уголовное дело. Затяжное, сложное – и с очень противоречивым обвинением.
Нет, не дело «Весны» – вернее, оно тоже, но пост не про него пока что.
Так вот, другой город, другое дело, другая «экстремистская организация».
Список свидетелей огромен, и многие из этого списка – секретные. То есть это свидетели, имени и адреса которых мы, участники процесса, знать не знаем. Эти данные хранятся в опечатанных конвертах, которые судья откроет наедине с собой только перед допросом, чтобы установить личность того, кого надо допросить.
И вот один свидетель обвинения оказывается прокурору абсолютно неинтересен. В списке значится, но на этом всё. Ни допроса в заседании, ни ходатайства об оглашении показаний. Потому что почему?
Потому что по существу это свидетель защиты. И то, что он в своих показаниях сообщает, не вполне бьётся с версией обвинения.
Поэтому защита, конечно, просит этого свидетеля вызвать и допросить. А суд говорит, мол, мы бы и рады. Но свидетель секретный – значит, суду не известны ни имя, ни адрес. Так что вызвать свидетеля не представляется возможным.
Ок, говорит защита, мы что-то такое и предполагали изначально. Хорошо, что у нас в деле есть показания этого свидетеля, которые мы хотели бы огласить. Как раз и в УПК есть такое основание для оглашения показаний – когда не удалось установить место нахождения свидетеля.
Суд говорит – нет, это вам не удалось. А обвинению это место хорошо известно. Они просто его не выдадут. Так что в оглашении отказано.
Ну так давайте, говорит защита, рассекретим уже этого свидетеля. Раз уж он обвинению не нужен настолько, что они даже против оглашения показаний, значит, вряд ли ему что-то угрожает. Так что долой секретность, открываем все карты и направляем повестки.
Нет, говорит суд. Есть другие уголовные дела, где этот свидетель ещё пригодится в секретном виде. Не можем же мы коллегам такую свинью подложить! Так что рассекречивания не будет.
Да и вообще, доверительно сообщает суд уже не в решении по ходатайству, а так, в виде комментария к пройденному: свидетель обвинения не может превращаться в свидетеля защиты. Да, даже если он в обвинительном заключении значится в обоих списках. И если прокурор от какого-то свидетеля отказался, то защитники могут только радоваться и горячо благодарить судьбу. А не пытаться тянуть свои адвокатские лапищи к чужим свидетелям.
Да, «блокировка» обвинением допроса защитой неудобных и ненужных прокуратуре свидетелей – дело известное. Но там хоть можно попытаться найти этого человека живьём и привести в суд. А с секретным свидетелем всё хуже и сложнее.
И вот я сижу в аэропорту, коротаю время до задержанного рейса в Ижевск и думаю: какими ещё путями внести в судебное следствие показания этого свидетеля? Осмотреть протокол допроса и приобщить акт осмотра? Изложить показания свидетеля полностью в показаниях подзащитного (мол, я в материалах дела читал вот такое, и это абсолютная правда)? Старым дедовским способом скопировать все показания свидетеля в ходатайство?
Поскольку отказ суда в оглашении показаний сам по себе был странным и абсурдным, принимаются столь же странные и абсурдные варианты противодействия. А может даже совершенно дикие и мозговыносящие, но абсолютно законные и процессуально красивые.
Нет, не дело «Весны» – вернее, оно тоже, но пост не про него пока что.
Так вот, другой город, другое дело, другая «экстремистская организация».
Список свидетелей огромен, и многие из этого списка – секретные. То есть это свидетели, имени и адреса которых мы, участники процесса, знать не знаем. Эти данные хранятся в опечатанных конвертах, которые судья откроет наедине с собой только перед допросом, чтобы установить личность того, кого надо допросить.
И вот один свидетель обвинения оказывается прокурору абсолютно неинтересен. В списке значится, но на этом всё. Ни допроса в заседании, ни ходатайства об оглашении показаний. Потому что почему?
Потому что по существу это свидетель защиты. И то, что он в своих показаниях сообщает, не вполне бьётся с версией обвинения.
Поэтому защита, конечно, просит этого свидетеля вызвать и допросить. А суд говорит, мол, мы бы и рады. Но свидетель секретный – значит, суду не известны ни имя, ни адрес. Так что вызвать свидетеля не представляется возможным.
Ок, говорит защита, мы что-то такое и предполагали изначально. Хорошо, что у нас в деле есть показания этого свидетеля, которые мы хотели бы огласить. Как раз и в УПК есть такое основание для оглашения показаний – когда не удалось установить место нахождения свидетеля.
Суд говорит – нет, это вам не удалось. А обвинению это место хорошо известно. Они просто его не выдадут. Так что в оглашении отказано.
Ну так давайте, говорит защита, рассекретим уже этого свидетеля. Раз уж он обвинению не нужен настолько, что они даже против оглашения показаний, значит, вряд ли ему что-то угрожает. Так что долой секретность, открываем все карты и направляем повестки.
Нет, говорит суд. Есть другие уголовные дела, где этот свидетель ещё пригодится в секретном виде. Не можем же мы коллегам такую свинью подложить! Так что рассекречивания не будет.
Да и вообще, доверительно сообщает суд уже не в решении по ходатайству, а так, в виде комментария к пройденному: свидетель обвинения не может превращаться в свидетеля защиты. Да, даже если он в обвинительном заключении значится в обоих списках. И если прокурор от какого-то свидетеля отказался, то защитники могут только радоваться и горячо благодарить судьбу. А не пытаться тянуть свои адвокатские лапищи к чужим свидетелям.
Да, «блокировка» обвинением допроса защитой неудобных и ненужных прокуратуре свидетелей – дело известное. Но там хоть можно попытаться найти этого человека живьём и привести в суд. А с секретным свидетелем всё хуже и сложнее.
И вот я сижу в аэропорту, коротаю время до задержанного рейса в Ижевск и думаю: какими ещё путями внести в судебное следствие показания этого свидетеля? Осмотреть протокол допроса и приобщить акт осмотра? Изложить показания свидетеля полностью в показаниях подзащитного (мол, я в материалах дела читал вот такое, и это абсолютная правда)? Старым дедовским способом скопировать все показания свидетеля в ходатайство?
Поскольку отказ суда в оглашении показаний сам по себе был странным и абсурдным, принимаются столь же странные и абсурдные варианты противодействия. А может даже совершенно дикие и мозговыносящие, но абсолютно законные и процессуально красивые.
Когда планируешь какой-нибудь курс для коллег, оказываешься между Сциллой и Харибдой.
Сцилла говорит: Настя, да ты уже достала с этими курсами, ты умеешь вообще про что-нибудь другое разговаривать?
Харибда не соглашается: Настя, – спрашивает она, – а почему ты про курс не сказала? Мы бы со Сциллой записались. А теперь уже поздно...
И вот сейчас в попытке угодить всем этим чудищам сделаю вот так: скажу один-единственный раз, но громко.
У нас с Максимом Никоновым (который в представлении не нуждается) снова есть курс в институте адвокатуры. Говорим, как всегда, про уголовный процесс – первая инстанция от и до, с опорой на кассационную практику.
Начинаем уже в понедельник, 28 октября. Так что сейчас, можно сказать, final call.
Подробности про курс тут.
Незатейливый промокод для своих можно спросить у меня в личке.
Ну и зачёт 30 часов повышениятревожности квалификации ещё никому не вредил.
Сцилла говорит: Настя, да ты уже достала с этими курсами, ты умеешь вообще про что-нибудь другое разговаривать?
Харибда не соглашается: Настя, – спрашивает она, – а почему ты про курс не сказала? Мы бы со Сциллой записались. А теперь уже поздно...
И вот сейчас в попытке угодить всем этим чудищам сделаю вот так: скажу один-единственный раз, но громко.
У нас с Максимом Никоновым (который в представлении не нуждается) снова есть курс в институте адвокатуры. Говорим, как всегда, про уголовный процесс – первая инстанция от и до, с опорой на кассационную практику.
Начинаем уже в понедельник, 28 октября. Так что сейчас, можно сказать, final call.
Подробности про курс тут.
Незатейливый промокод для своих можно спросить у меня в личке.
Ну и зачёт 30 часов повышения
legalstudy.ru
Уголовный процесс: первая инстанция — Институт Адвокатуры
Обучающий Онлайн-курс "Уголовный процесс: первая инстанция" для юристов и адвокатов от Института Адвокатуры. Направления права: Уголовное право и процесс. Преподаватели: . Место проведения: платформа Zoom.
Вчера ночью я прилетела из Ижевска, слегка поспала и поехала в СИЗО.
И поскольку поспать ещё пять минуточек – штука куда более ценная, нежели тщательные сборы сумки, вещи я решила особо не перебирать.
Поменяла одни бумаги на другие, выкинула из сумки одежду с косметичкой, и поехала. Забыв, конечно, что дополнительный вес ручной клади придает утюжок для волос.
И вот уже у окошка КПП, когда назад дороги нет, я обнаружила у себя этот экзотический для СИЗО прибор.
– Вот это, – спрашиваю я у часового с невозмутимым видом, – мне вам оставить или с собой можно взять?
– Мне не нужно, – смеётся короткостриженый и вроде бы не кудрявый часовой, – проходите так.
Следующей была сотрудница на досмотре. Она посмотрела на меня странно, но как только выяснилось, что утюжок – прибор совершенно не электронный, интерес ко мне потеряла.
Так сегодня впервые в жизни я зашла в следственный кабинет с прибором, нагревающимся до 220 градусов Цельсия. И ничего мне за это не было.
Выпрямляю линию защиты. Недорого.
И поскольку поспать ещё пять минуточек – штука куда более ценная, нежели тщательные сборы сумки, вещи я решила особо не перебирать.
Поменяла одни бумаги на другие, выкинула из сумки одежду с косметичкой, и поехала. Забыв, конечно, что дополнительный вес ручной клади придает утюжок для волос.
И вот уже у окошка КПП, когда назад дороги нет, я обнаружила у себя этот экзотический для СИЗО прибор.
– Вот это, – спрашиваю я у часового с невозмутимым видом, – мне вам оставить или с собой можно взять?
– Мне не нужно, – смеётся короткостриженый и вроде бы не кудрявый часовой, – проходите так.
Следующей была сотрудница на досмотре. Она посмотрела на меня странно, но как только выяснилось, что утюжок – прибор совершенно не электронный, интерес ко мне потеряла.
Так сегодня впервые в жизни я зашла в следственный кабинет с прибором, нагревающимся до 220 градусов Цельсия. И ничего мне за это не было.
Выпрямляю линию защиты. Недорого.
Классический ход следователей и прокуратуры – переименование процессуальных документов в «обращения» – переняли и в Конституционном суде.
Следователи ещё иногда думают, что их «ответ» (который по сути – постановление) нельзя обжаловать. Что, конечно, не так.
А я на следующей неделе планирую получить по одному делу сборник фантастических историй, озаглавленный как «приговор».
Следователи ещё иногда думают, что их «ответ» (который по сути – постановление) нельзя обжаловать. Что, конечно, не так.
А я на следующей неделе планирую получить по одному делу сборник фантастических историй, озаглавленный как «приговор».
Forwarded from Публичник || Это Брикульский!
Получил по одной жалобе КС ответ Секретариата с таким заголовком.
Интересно, насколько корректно тогда писать: Иванов Иван Иванович, озаглавленный на сайте КС как судья Конституционного Суда, в своей статье...
Интересно, насколько корректно тогда писать: Иванов Иван Иванович, озаглавленный на сайте КС как судья Конституционного Суда, в своей статье...