Идея с картонкой «взорвала»интернет, новость о баттле подхватили федеральные СМИ. Заложенный смысл пустоты идей оппонента и акцент на фальшивость сформированного образа «борца за будущее» в интернете олицетворял картон с наклеенной фотографией.

Это был первый масштабный удар на уровне концептуальных идей по разработанной зарубежной методичке «О работе с российской молодежью».

Йельские аналитики не ожидали такого нестандартного хода. В интеллигентной форме, без агрессии и злобы, в открытой дискуссии с привлечением молодежи к диалогу мы разрушили концептуальную платформу обмана наших детей.

И тогда вскрылась вся международная структура, которая пыталась организовать майдан в России. Их сеть лидеров, формирующая молодежную политическую моду, поначалу пыталась не замечать баттл, но он начал «вируситься» в интернете, и им пришлось принимать решения о реакции.

К обеду следующего дня они запустили кампанию по высмеиванию меня. Смысловые ассоциации с «картонкой», которые я закладывал, они пытались нивелировать, сформировав мнение об абсурдности события. Основной целью было увести молодежь от анализа текста баттла, переводя всё максимально на личностные оскорбления.

Больше количество иностранной прессы была вовлечена в этот процесс. С одной стороны, она действовала в рамках разработанной дискредитационной информационной кампании, с другой — её представители пытались проанализировать, что я буду делать дальше. Американские журналисты из «Вашингтон пост» под видом интервью выведывали мою оценку восприятия молодежью заложенных идей, ведущих к очередному майдану, и пытались понять, какой системой смыслов я собирался их нейтрализовать.

Перечитывая заголовки статей о баттле и анализируя написанные материалы российских журналистов и блогеров, я понимал, что очень много думающих людей не общаясь между собой, но объединенные ощущением тревоги, четко расставили нужные акценты, способствующие максимальному привлечению молодежи нашей страны к анализу заложенных идей.

Но особенно тогда меня удивила реакция информационного поля украины. Вечерние, ночные и утренние эфиры одного из главных телеканалов работали по запущенной медиакампании: осмеивание и формирование мнения об абсурдности мероприятия.

Сомнений больше не оставалось — мы имели дело с разветвленной сетью иностранных спецслужб, пытающихся организовать гражданское противостояние в нашей стране.

Продолжение следует…

*Алексей Навальный включен в список экстремистов и террористов

Тогда, в далёком 2018 году, я начал размышлять: а почему вообще украина так активно включилась в дискредитационную информационную кампанию?

Ведь тексты сюжетов зачитывались не на русском языке, значит, акцент был сделан на аудиторию их собственной страны. Однако событие, как мне казалось, касалось исключительно нашей внутренней политической жизни.

Да, я предполагал, что организаторы майдана консультировали руководство экстремистских структур в России, а зарубежные методички по работе с молодёжью лишь незначительно отличались, адаптируясь под условия территорий, где нужно было посеять хаос. Эти сюжеты могли быть элементом корпоративной солидарности.

Но я чувствовал, что в таком рассуждении чего-то не хватает.

Тогда я начал пересматривать все предыдущие ролики этого канала, а затем и их государственные телевизионные передачи, ориентированные на молодёжный сегмент.

И в какой-то момент я понял, насколько близки англосаксонские геополитические стратеги к реализации масштабного акта столкновения народов. Именно для этого они системно проводят идеологическую обработку населения украины.

У меня окончательно сложилась цельная система понимания: процессы, инициированные у нас внутри страны, — это подготовка к появлению «внутреннего врага» для будущего континентального противостояния. А на украине создают «человеческий материал», который станет инструментом в руках международного зла, жаждущего мирового господства.

Тогда я, как и в случае с «нелегальной трудовой миграцией», увидел завтрашний день...

Решив использовать информационный ажиотаж вокруг прошедшего баттла, я подготовил видеообращение к украинцам, открывающее пришедшие ко мне откровения.

Я понимал, что только через интернет могу донести это до жителей украины, пытаясь побудить их задуматься о том, куда их ведут англосаксонские мясники.

В 2018 году я выпустил ролик и разместил его на YouTube. Ссылку на видео разместил в более чем 200 украинских пабликах. Ролик набрал 140 000 просмотров от украинцев, после чего доступ к нему был заблокирован.

Продолжение следует...

Мой план действий, который был сформирован после увиденного на Марсовом поле, начал реализовываться.

Удалось добиться того, чтобы разработанные идеи «контрповестки» зарубежным формам работы с молодым поколением проникли в молодежную среду.
И у них стал появляться критический анализ к попыткам их втянуть в деструктивную политику, начались внутренние дискуссии между сверстниками. Образ «борца за будущее» стал вызывать сомнения у большинства молодых людей.

К середине 2018 года стало совершенно ясно, что майдан в России не пройдет, удалось избежать появления детской сакральной жертвы.

К сожалению, не смогли спасти всех молодых людей от проникновения в сознание деструктивных идей «йельских методичек», но получилось остановить расширение социальной основы, которая могла оказывать существенное влияние на попытки зарубежных кукловодов раскачать масштабное гражданское противостояние.

Конечно, это была не моя заслуга, а заслуга тысяч людей из разных сфер государственной жизни. Которые, понимая все угрозы для страны на фоне отсутствия своевременной реакции ответственных должностных лиц из-за безразличия или некомпетентности, брали ответственность на себя и каждый на своем месте вел разъяснительную работу с молодежью ища новые формы диалога, нейтрализовывал иностранных кураторов, выявлял и останавливал проплаченных координаторов экстремистов.

Многое еще предстояло сделать. Я начал задумываться, как исправить системные ошибки функционирования парламента, сделав Законодательное Собрание Санкт-Петербурга другим.

Также еще стояла задача ослабление влияние городского центра под руководством председателя комиссии по образованию, культуре и науке Максима Резника, который, несмотря на публичное обозначение себя как сторонника сил, пытающихся в интересах иностранных кураторов устроить хаос в России, не потерял близкого контакта с председателем.

Я понимал, что оставшиеся сторонники «борца за будущее», уехавшего за границу, представляют серьезную социальную основу для работы вражеской агентуры. Несмотря на провал попыток организовать «майдан» в России, они могут быть использованы в будущем. Поэтому идеологическая работа с молодежью являлась важным государственным приоритетом.

Все мои размышления о дальнейших шагах проходили на фоне резкого увеличения количества обращений от граждан, приходивших ко мне на прием. Появлялись острые вопросы, которые требовали оперативного решения.

Я принял решение ввести субботний «обход Приморского района», в рамках которого прямо на месте решались проблемы жителей.

К этому меня побудила жуткая история массового живодерства, которая произошла в районе.

Продолжение следует…

*Максим Резник выполняет функцию иностранного агента

Все началось, когда на прием пришла женщина и рассказала о замурованной собаке, председателем ТСЖ, которая пряталась от холода в подвальном помещении.

Когда мы с помощниками приехали вызволять её и проникли в подвал, то обнаружили вместе с собакой полуживых маленьких котят. Освободив их и отвезя к ветеринару, мы бросили клич среди жителей с просьбой найти для них хозяев.

На меня вышла женщина, которая рассказала о страшной, не сразу заметной человеческой жестокости. Оказалось, что по всему району управляющие компании и председатели ТСЖ замуровывали кошек, перекрывая лазы в подвалы.

С детства моя бабушка, пережившая блокаду, сформировала у меня особое отношение к кошкам. Она рассказывала, как в 1943 году в Ленинград привезли несколько вагонов дымчатых кошек, которые помогли справиться с нашествием крыс. Грызуны уничтожали продовольственные склады, забирались в квартиры и съедали припасы ленинградцев.

Для меня подобное проявление жестокости стало вызовом, брошенным памяти Ленинграда.

Вместе с жителями-защитниками животных мы ежедневно выезжали на адреса, чтобы открывать лазы и освобождать наших меньших братьев. Я написал десятки запросов в правоохранительные органы, чтобы привлечь виновных к ответственности. В итоге нам удалось не только освободить всех кошек в Приморском районе, но и разработать алгоритм помощи бездомным животным.

Со временем в мою приёмную стали поступать обращения из других районов города с адресами мест, где замуровывали животных. Мы, совместно с зоозащитниками, продолжали их вызволять.

Понимая, что проблема приобрела масштаб городской беды, я вынес её на обсуждение на одном из заседаний городского парламента.

Внимание к проблеме было привлечено, и Министерством строительства было выпущено постановление, предусматривающее обязательное проветривание подвалов в течение всего года за счёт открытия продухов.

Продолжение следует...

Мои размышления о государстве и рождающиеся идеи о том, каким должно быть Законодательное Собрание, формировали мою стратегическую линию работы. Жители же, своими обращениями на приёмах и рассказами о существующих проблемах, создавали ежедневную повестку, отработку которой я воспринимал как свой депутатский долг перед ними.

К середине 2018 на первый план снова вышла экологическая ситуация в Приморском районе.

Несмотря на то, что свалка была закрыта, вонь продолжала распространяться, и остро стоял вопрос о начале рекультивации полигона «Новоселок».

Я стремился сделать этот процесс максимально открытым, чтобы жители имели полный доступ ко всей информации, включая сроки начала и завершения работ, а также возможность общественного контроля за их ходом.

К этой проблеме на экологической карте района добавилась ещё одна острая ситуация, волнующая жителей МО «Коломяги». Рядом с жилым массивом находился асфальтобетонный завод, являющийся источником загрязнения воздуха.

Депутатские запросы и обращения в органы государственной власти, ответственные за решение этих вопросов, не давали действенного результата. Поэтому я решил разработать собственное решение, которое стало бы реальным шагом к достижению результата.

Создание экологического общественного совета Приморского района при губернаторе, на мой взгляд, могло решить задачи открытости и стать реальным инструментом для достижения целей, поставленных жителями района.

По вопросу асфальтобетонного завода решение могло быть только одно — его перенос в другую локацию. Для этого, с одной стороны, нужно было выявить все существующие нарушения законодательства, связанные с нахождением завода рядом с жилым массивом, чтобы создать атмосферу необратимости переезда. С другой стороны, требовалась активизация органов государственной власти для поиска нового участка под завод.

Пригласив инициативные группы жителей, я представил свои планы. Получив их одобрение, я позвонил в приёмную губернатора, чтобы записаться на встречу.

Продолжение следует…

Буквально через несколько дней мне позвонили из комитета по благоустройству и попросили прислать ФИО жителей для включения в экологический совет, а также представить проект положения о нем.

Проведя расширенное собрание с представителями инициативных групп жителей Приморского района, из более 30 кандидатов для участия в экологическом совете мы выбрали 7 человек. Их данные и контакты я отправил в комитет, а еще через неделю направил и разработанный проект положения об экологическом совете Приморского района.

Однако вскоре после этого произошло событие которое показало, насколько клановые связи, годами враставшие в государственную систему, могут легко уничтожить любую здравую инициативу, если она идет вразрез с их интересами.

После одного из заседаний политсовета партии, когда я уже вышел на улицу, меня окликнула коллега — бывшая глава ряда районов города, возглавлявшая комиссию по экологии Законодательного собрания Санкт-Петербурга.

— Андрей, я слышала, ты создаешь совет в Приморском районе. Меня тоже включи туда пожалуйста, — сказала она в простой, почти дружеской форме.

Я мгновенно подумал: а зачем нам в совете Приморского района депутат от Центрального района? Я тогда совсем не учел, что на рекультивацию будут запланированы громадные бюджетные деньги.

— А зачем вы нужны, это же приморского района совет? Вас там я не планировал видеть, — прямолинейно ответил я.

В одно мгновение из милой, солидной женщины моя коллега превратилась в настоящий грозовой фронт с максимальной концентрацией атмосферного электричества, которое разрядилось словно молния:

— Ах так? Тогда совета вообще никакого не будет, — выпалила она, развернулась и стала уходить.

Я на мгновение опешил и смотрел ей вслед, чуть ли не смеясь. Ситуация меня сильно умиляла, а уходящая женщина вызывала какие-то странные чувства, но точно не злость.

Тогда я даже не осознавал, какой принципиально своевластной женщине я ответил «нет» и насколько у представителей кланов перевернуто представление о государстве, которое они воспринимают как свою кормовую базу.

Действительно, звонки из комитета по благоустройству прекратились, на мои они больше не отвечали, и постепенно начался процесс бюрократического затягивания вопроса.

Сейчас, вспоминая этот разговор на Конногвардейском бульваре, я понимаю, что он стал последней отправной точкой моего формирования представления о формах и методах работы представителей теневого «спрута», охватившего многие сферы государственной жизни России.

Окончательно глаза мне открыл после этого инцидента 85-летний полковник, пенсионер КГБ СССР, с которым я познакомился на конгрессе русских общин, проходившем в Военмехе в конце 90-х годов.
Я позвонил ему спустя 20 лет, представился, он вспомнил меня и пригласил к себе домой на чай.

Продолжение следует…

Я приехал к Юрию Ивановичу в гости в зимний воскресный день 2019 года. Привёз пирог с капустой из «Штолле», он заварил чай, и мы начали беседу, которая, по сути, определила мой дальнейший двухлетний вектор работы в Законодательном Собрании Санкт-Петербурга.

Юрий Иванович, несмотря на то, что ему было уже чуть более 85 лет, совсем не выглядел на свой возраст. Он был подтянут и обладал ясным, концентрированным мышлением, с чёткой логической системой анализа. Говорил он исключительно интеллигентным, литературным языком. Ранее такую подачу мысли я слышал только у одного академика.

Он был полковником КГБ СССР на пенсии, ушёл со службы в 1990 году.

Наш разговор начался с того, что Юрий Иванович с улыбкой спросил:

— Ты зачем такую бороду отрастил? Прямо вылитый моджахед.

— Только если православный, — ответил я, улыбаясь.

— Если бы не борода, почти не изменился. Сколько лет прошло? Двадцать или двадцать пять? — спросил он.

— Юрий Иванович, это вы не изменились. Как тогда, в Военмехе, познакомились, так и сейчас, как будто время остановилось, — ответил я, продолжая улыбаться.

— Ну, давай рассказывай, Андрей, чем занимался 20 лет, а я пирог попробую, — сказал он, отрезая себе кусок.

Я начал рассказ. О том, как закончил Военмех, как поступил в аспирантуру, участвовал в создании Молодёжного парламента Санкт-Петербурга, преподавал, защитил диссертацию, возглавил молодёжное крыло Социалистической партии. Потом рассказывал, как партию объединили со «Справедливой Россией», а я, разочаровавшись в политике, ушёл в бизнес. Как спустя годы чудом стал депутатом, боролся с нелегальной трудовой миграцией, переизбрался на второй срок... Мой рассказ затянулся минут на двадцать.

— Ну, понятно всё. А что про меня-то вспомнил? Чем я могу тебе помочь? — спросил полковник КГБ СССР.

— Юрий Иванович, я уже лет семь будучи депутатом ощущаю незримую силу, представленную совершенно разными людьми. Это и чиновники, занимающие государственные должности, и депутаты, бизнесмены с банкирами. Они как будто везде. Их отличительная черта в том, что, несмотря на внешнюю государственную риторику, в своих управленческих решениях они с одной стороны закладывают системные ошибки, способные подорвать доверие граждан к власти, а с другой стороны в их действиях везде чувствуется некий коррупционный подтекст, — начал я рассказывать.

— Андрей, с этого момента конкретнее. Представь мне несколько чётких примеров, — перебил меня Юрий Иванович.

— Первое — миграционная политика. По сути, мы открыли границы, и у нас внутри страны формируется сила, которая не говорит по-русски, живет по своим законам. На участке где запланировано было строительство единственной больницы и роддома в Приморском районе, в котором живёт почти 700 тысяч человек, строят футбольное поле. В парламенте представители фракции власти молчат, а публичную повестку защиты интересов жителей отдали депутатам, которые не вылезают из иностранных консульств. Депутат, возглавляющий неформальный центр подготовки гражданского противостояния по зарубежным методичкам, — председатель комиссии по образованию, культуре и науке. А спикер называет его «как сын».
Из последнего: хотел в районе создать экологический совет, но бывшая глава районных администраций заблокировала весь процесс, как только я её туда не включил, — продолжал я.

— Так а почему ты её не включил? — спросил Юрий Иванович.

— Мне нужно организовать общественный контроль за рекультивацией свалки, сделать процесс открытым. Чтобы в совете не было лоббистов и решальщиков, а наоборот, были те, кто сможет остановить эти вопросы. Свалка воняет на весь район. А если набрать в совет лоббистов, ничего не добьёмся, — эмоционально ответил я.

— Хорошо, понял. Продолжай, — сказал полковник КГБ СССР на пенсии.

— Так вот, когда я начал это чувствовать — этот «спрут», я так его называю, Юрий Иванович, — я стал считать, что это часть некого плана по уничтожению российской государственности. Долгосрочного плана. Нечто вроде целенаправленного разделения граждан с государственной системой. Эти действия, направленны на то, чтобы народ постепенно отдалился от государственной жизни, стараясь даже не соприкасаться, словно все происходящие его не касается, чтобы ему стало всё равно, — продолжал я.

Юрий Иванович перестал пить чай и внимательно слушал меня.

— Потом эти события на Марсовом поле — как доказательство моей теории. Тогда я чётко понял, что действительно идёт подготовка. Да, в этот раз у них не получилось, но ведь они не оставят своих попыток, — говорил я всё более эмоционально.

— Я приехал к вам, чтобы спросить, обсудить, даже, наверное, попытаться понять до конца. Совершенно ясно, что «спрут» — это инструмент международных сил создающих социальную атмосферу в стране, и когда они решат, что атмосфера подготовлена, сново будут пытаться через внутриполитическую дестабилизацию уничтожить нашу государственность, чтобы впоследствии получить контроль над ресурсами страны. Но я не понимаю одного. Неужели эти чиновники, депутаты, главы районов, председатели парламентов, банкиры, топ-менеджеры корпораций, которые образуют этот «спрут», — все они агенты иностранных спецслужб? Это же физически невозможно — завербовать такое количество людей. Но действуют они консолидировано все, как по трафарету. А если нет, то как это объяснить? Видь к чему приведет вектор их действий теперь прогнозируется чётко, — задал я свой вопрос полковнику КГБ СССР на пенсии.

Продолжение следует…

Юрий Иванович молчал, видно было, как он размышляет над ответом.

— Хм, вопрос у тебя не как у депутата регионального парламента. Удивительно, что ты так долго там продержался. Андрей, я тебе сначала расскажу одну историю из моей службы.

Я был тогда еще капитаном, или... уже и не вспомнить, только еще постигал практические азы контрразведки. Так вот, слушай: было выявлено, что из одного министерства систематически происходила утечка важной информации. Сужая круг предполагаемых подозреваемых, наша группа остановилась на двух потенциальных кандидатах в предатели.

Первый, как сейчас помню, коммунист, семьянин, скромно жил, в общем, настоящий представитель советского народа. Второй — бабник, любитель разгульной жизни, тратил на нее явно больше своей зарплаты. Мой руководитель спрашивает меня:
— Юра, ну как думаешь, кто из них? На ком сконцентрироваться хочешь?

Казалось бы, все ясно: или этот бабник сам и есть агент, или его поймала какая-то завербованная девица, и он по пьянке раскрывал информацию. Оставалось только найти, через кого он или она передает данные дальше — и все, агентурную сеть раскрыли.

Я говорю:
— Товарищ майор, точно этот бабник и есть агент, я докажу это.

Улыбнулся мой руководитель, опытный он был, и говорит:
— Юра, запомни: настоящий агент никогда себя так вести не будет. Его задача — не быть разоблаченным. Он должен внешне всегда соответствовать образу радетеля за государственные задачи, быть образцовым гражданином, вести себя так, чтобы не придраться было к нему.

— Так кто оказался в итоге? — не выдержал я.

— Хм... Настоящий представитель советского народа передавал информацию. Но к чему это я? Послушай, те решения, которые ты описываешь, — довольно явные управленческие ошибки. Никогда агент иностранных спецслужб не стал бы принимать таких решений, потому что легко бы себя выдал.

— Тогда я ничего не понимаю, — искренне сказал я.

— А вот теперь послушай, к чему я эту историю рассказал. В конце 80-х — начале 90-х представители иностранной резидентуры практически открыто внедряли своих агентов в органы государственной власти на руководящие должности. Но только для того, чтобы запустить процесс кадрового обновления государства по принципу наполнения его человеческим материалом, который в СССР и близко бы не подпустили к управленческой номенклатуре.

А для чего? Чтобы они потом в свои команды подбирали подобных себе, вытесняя людей с государственным мышлением. Потому что, Андрей, ни один иностранный агент не принес бы столько пользы для реализации их планов по подготовке уничтожения государства, как эти самодуры, необразованные хапуги, желающие жить богато за счет государства и народа.

Поэтому, Андрей, они никакие не агенты, а просто остаточное явление и порождение того времени, идеально выполняющие задачи по уничтожению государства из-за своих внутренних качеств, а не потому, что их завербовали. Понял? Только в 2000 г. мои воспитанники начали пытаться интеллектуально отвоевывать страну назад. Но, как ты говоришь, «спрут» так глубоко внедрился, что за почти 20 лет мы еще не смогли разобраться с ним. Рубишь в одном месте — в десятке других появляются новые ответвления, — ответил полковник КГБ СССР.

— А что делать-то? — спросил я.

Продолжение следует...

— Что делать спрашиваешь... Я служил, всё было чётко и понятно. Советский Союз строил светлое будущее для братских народов. У государства была идеология, мы жили с пониманием, куда идёт страна, была мечта, и был понятен враг — империалисты, эксплуатирующие рабочий класс ради господства капитала. Жили все средне, но с уверенностью в завтрашнем дне. Боролись не просто с предателями Родины, а с теми, кто хотел помешать светлому будущему народа, так это понимали. Власть уважали, местами даже любили, так как она олицетворяла наше движение вперёд. Конечно, Андрей, были перекосы на местах, были взяточники, была грязь, но это были исключения, которые не вписывались в общую стратегию страны, — начал как-то взволнованно отвечать Юрий Иванович.

— Андрей, отвечу тебе так: нужно определить, куда идёт Россия, какое государство мы строим. Нужна идея для народа. И не та идея, которую будут декларировать депутаты или лидеры политических партий, которые уже потеряли связь с людьми, а такая, которая в народе прорастёт и сформируется в мечту.

— Юрий Иванович, так как же она в народе прорастёт, видь для этого надо, чтобы лидеры народные были. А у нас в парламенте выступают только представители сил, которые и запустили процессы перестройки. Так эти «рупоры народа» такую идею родят, похлеще 90х будет. Я думаю это все просчитано, им не зря публичная повестка отдана. А депутаты от партии власти молчат, решения принимаются большинством анонимных голосов при голосовании. Системная ошибка эта, рождает большие риски,— не выдержал я.

— Правильно говоришь. Но по-другому никак, Андрей. Какая тема диссертации у тебя была? — спросил полковник КГБ СССР.

— Этносоциальные и демографические факторы консолидации русского народа, — ответил я.

— Серьёзная тема. Так ты попробуй найти и опиши эту идею! — невозмутимо сказал он.

— Я?! Юрий Иванович, я тут еле-еле идеологический текст в стихах для молодёжи написал. Думал, голова взорвётся! А тут... Я же депутат, кто меня слушать будет? — улыбаясь, ответил я.

— Но депутатом ты скоро не будешь. У тебя когда выборы? — спросил полковник КГБ СССР.

— Ну спасибо, Юрий Иванович. Через два года, — я продолжал отвечать улыбаясь.

— Андрей, не обижайся. Ты такие вопросы поднимаешь. Если, как ты говоришь, «спрут» твой существует, они всё сделают, чтобы вывести тебя из публичной повестки. Но это и хорошо, не переживай. Ведь скоро то, о чём ты рассуждаешь, всем станет понятно. И ты не думай, ты не один. Много людей, также как и ты, мыслят. Подожди. Наступит время государственного понимания, это неизбежный процесс, —сказал Юрий Иванович.

— Ну так я хочу ещё побороться. Я думаю, смогу переиграть их, — сказал я, глядя ему в глаза.

— Андрей, борись. Но если не станешь депутатом, это не беда. Ищи идею, которая объединит народ. Всё остальное — заранее проигранная партия будет, — сказал он.

Мы допили чай. Я оделся и, уже в дверях, спросил:

— Юрий Иванович, я хотел узнать, а как вы того агента вычислили, который информацию передавал?

Продолжение следует...

- Так, через журнал «Крокодил», – улыбнувшись, сказал Юрий Иванович.
- Это как? – удивленно спросил я у полковника КГБ СССР.
- Я вел его несколько месяцев. Образцовый советский чиновник: никаких вредных привычек, не ходок налево, никаких контактов с иностранцами – в общем, ничего подозрительного. Распорядок жизни совершенно обычный: утром на работу в министерство, потом домой. Раз в месяц поход с женой в кино или театр, физкультура по субботам. Но через несколько месяцев обратил внимание, что он покупает каждый выпуск журнала «Крокодил». Тоже вроде ничего необычного. А потом смотрю – через несколько дней после работы идет и выкидывает выпуск. Это когда такое было, чтобы советский человек выбрасывал журнал «Крокодил»? Я тогда очень удивился.

А когда на второй месяц он выкинул еще один номер, стали следить за урной. И вот, через несколько минут дворник стал выгребать содержимое урны. Повели этого дворника – зашел в подъезд и пропал. Через месяц такая же картина. Ну, оказалось, что это был не дворник, а переодетый резидент. А в «Крокодиле» работник министерства передавал ему шифровки. Так информация к ним и поступала, – с удовольствием вспоминал полковник КГБ СССР.

- А почему он Родину предал? Узнали? – спросил я у Юрия Ивановича.

- Да, эхо гражданской войны, – задумчиво ответил полковник КГБ СССР.

Продолжение следует…

Я вышел от Юрия Ивановича со смешанными чувствами. С одной стороны, я получил ответ на мучавший меня вопрос и окончательно понял природу образования теневого «спрута». С другой стороны, я осознавал важность слов полковника КГБ СССР о необходимости рождения консолидирующей народ идеи, стремление к реализации которой станет общей государственной мечтой, дающей мощный импульс развитию России, ломающей подготовленные сценарии англосаксов по разделению страны в рамках масштабного хаоса и гражданского противостояния.

Но что это может быть за идея? За историю человечества все государственно-философские концепции уже звучали. К каждой из них можно привести массу аргументов «за» и «против», но ни одна из них не сможет объединить общество, а тем более дать импульс для масштабного прорыва в рамках современной модели экономики. Значит, это должно быть что-то новое, но при этом лежащее на поверхности и сочетающее в себе материальную и духовную основу в рамках глобальной мировой миссии. Но что это может быть?.. У меня не было ответа. Более того, я не чувствовал в себе силы даже браться за эту работу, несмотря на понимание всей важности этого вектора.

Тем не менее я был полон решимости помешать теневому «спруту» реализовывать запрограммированный сценарий. Поэтому я поставил перед собой первоочередную задачу — начать публично обличать ложность существующей организации политической работы Законодательного собрания Санкт-Петербурга. У меня не было никакого другого инструмента борьбы, кроме как с трибуны начать открыто говорить то, о чём шептался весь город.

Моё решение совпало с тем, что на осень были назначены губернаторские выборы. Империя спикера пошла ва-банк, чтобы попытаться не потерять влияния в Санкт-Петербурге. Он стал действовать проверенным способом, который ранее уже привел к результату, когда им был получен реальный контроль над городом. И снова он отдал команду «ФАС» своему, как он считал, преданному политическому «псу» Максиму Резнику (признан иностранным агентом).

Параллельно спикер пытался сделать из него кандидата на губернаторские выборы от «оппозиции», которую он гарантированно собирался контролировать. В этом он старался убедить внутриполитический блок. Проводя такие переговоры, он, в случае успеха, рассчитывал «торговать» этой возможностью, усиливая влияние своей империи.

В рамках данной концепции спикера, при полном молчании депутатов от партии власти, трибуна парламента была отдана тому, кто совсем недавно помогал международным кукловодам устроить в стране «майдан», чтобы разжечь пламя гражданского противостояния. Тогда, с трибуны, вслед за выступлением Резника я предъявил первую претензию председателю парламента (см. видео).

Продолжение следует...

*Максим Резник выполняет функцию иностранного агента

Это выступление стало шагом к точке невозврата, за которой уже была сформированная принципиальная позиция, выраженная в убеждении, что Законодательное Собрание Санкт-Петербурга должно стать другим.

Это был не личный конфликт, а начало столкновения двух концепций восприятия представительного органа государственной власти, роли депутата и сути питерского парламентаризма.

Председатель «ударил» по мне мощью своего аппарата: с моими помощниками перестали заключать договоры, на ближайшей конференции партии меня исключили из политсовета. Его советникам, в прошлом руководителям районной полиции, была поставлена задача лишить меня статуса депутата. Начался глобальный мониторинг меня и моих родственников с целью нахождения возможных зацепок для возбуждения уголовных дел.

Удивительно, но многие сотрудники и депутаты Законодательного Собрания тепло поддерживали меня, понимая, что спикер, находясь на вершине своего положения и влияния, перестал адекватно воспринимать свои действия. Всем становилось очевидно, что парламент и партию он считал своей частной собственностью, а вел себя словно обычный «кулак».

Его модель парламента читалась насквозь: Резник публично атаковал государственные органы власти, счётная палата внеплановыми проверками добавляла веса его словам, депутаты от партии власти молчали. После этого он пытался выйти на договорные переговоры ради решения «кулацких» вопросов своей империи.

Я же противопоставлял этому публичную оценку деятельности парламента с акцентом на важность работы представителей партии власти, выраженной в отстаивании реальных острых проблем жителей, о которых депутат не должен бояться говорить с трибуны. Плюрализм мнений — это не монолог Резника, но и нормальное восприятие спикером выступлений всех остальных депутатов, даже если в них содержится критика.

Государственные силы должны забирать повестку, используемую агентами англосаксов, декларирующим важность свободы слова. Необходимость корректировки государственной системы — важная задача депутатов.

Роль Законодательного Собрания Санкт-Петербурга имеет всероссийское значение. Используя возможность федеральной законодательной инициативы, можно инициировать общественный диалог в рамках актуальных государственных проблем, как это уже было с нашими миграционными предложениями.

Санкт-Петербургский парламентаризм, опираясь на интеллектуальный потенциал жителей, может стать фундаментом формирования идеологической основы страны, так как Москва — это о государственных бюджетах и управлении, а регионы зачастую могут быть не услышаны на должном уровне.

Вступая в публичный клинч с председателем парламента, я сам до конца этого не осознавая, начал формировать первые тезисы, консолидирующей идеи о важности которой говорил Юрий Иванович.

Однако основу всего идеологического фундамента заложила следующая встреча с жительницей Приморского района.

Продолжение следует…

*Максим Резник выполняет функцию иностранного агента

Услышав в очереди о депутате, к которому можно обратиться, Людмила Владимировна Федоткина, 85-летний ветеран труда, пришла ко мне.

Её история пробирала до глубины души. Тогда я ещё никогда не сталкивался с такой формой людоедской жестокости, которая абсолютно легально существовала в нашем обществе.

Людмила Владимировна честно трудилась с юных лет, воспитала троих детей. После произошедшей трагедии в семье сына она всё бросила и решила переехать к нему в Санкт-Петербург.

Сын, в прошлом капитан гражданского флота, был уже пенсионером, жил в трёхкомнатной квартире с любимой женой.

Внезапно его жене диагностируют онкологию, срочно требуются деньги на лечение. Пенсии не хватает, и все накопленные сбережения уходят на лекарства. Он начинает таксовать, работая практически круглые сутки.

Вскоре он попадает в аварию, машина восстановлению не подлежит.

Умирает жена. Срочно нужны деньги на похороны... Он обращается в микрофинансовую организацию и берёт деньги там, чтобы по-человечески похоронить любимую женщину.

Далее он платит проценты: месяц, два, но пенсии не хватает, — пропускает оплату, выставляют гигантские неустойки, коллекторы начинают запугивать угрожать.

Когда он в очередной раз несёт платёж в микрофинансовую организацию, там, как ему показалось «сочувствуя» дают визитку с телефоном и советуют позвонить, там «помогут».

Помощь действительно приходит: закрывают образовавшийся гигантский долг перед микрофинансовой организацией, даже дают дополнительно немного денег на жизнь, чтобы была возможность встать на ноги, но только… Под проценты и под залог квартиры.

Мама продаёт квартиру в центре Саранска и переезжает в Санкт-Петербург, чтобы провести старость с сыном и дать ему необходимую поддержку после утраты жены. Вырученные деньги отдают кредитору, но их оказывается недостаточно — нужно ещё заплатить проценты, помимо денег, которые отдали микрофинансовой организации. Опять начинаются угрозы, полиция бездействует, говоря, что всё в поле гражданско-правовых отношений.

Запугивают, что заберут квартиру, выкинут их с мамой на улицу. Вскоре появляется ещё один «добрый человек», который оплачивает все долги, снова даёт на жизнь… Но говорит, что договор займа он оформлять не хочет, а квартира ему не нужна. Но поскольку она уже в залоге, он предлагает оформить договор купли-продажи на неё, объясняя это тем, что иначе они всё равно лишатся квартиры. Это было «формальностью», а основным должен был стать договор аренды квартиры с правом выкупа.

И вот сын Людмилы Владимировны юридически уже без квартиры, но продолжает платить за неё каждый месяц по 110 тысяч. Так продолжалось 4 месяца, пока были деньги, которые он получил на жизнь. Когда платить стало нечем, на него подали суд, арест половины пенсий – его и мамы, а затем пришло извещение приставов о выселении, намеченном через несколько дней.

Изучив все документы, мне становится совершенно ясно, что договор купли-продажи – притворная сделка. Я стал узнавать, что их спрашивали на суде. Ответа не последовало, и я понимаю, что юристы воспользовались юридической безграмотностью людей.

Я сразу начинаю писать обращения и звонить: приставам, в полицию, в налоговую – с просьбой проверить нотариуса, группу юристов и нового «собственника». Выясняется, что у нового владельца квартиры около 50 аналогичных дел в судах. Приходит понимание, что лишение людей жилья — это и есть его основной вид деятельности.
Я запускаю механизм депутатских запросов.

Но через два дня мне звонит Людмила Владимировна в слезах: приставы снесли дверь и выгоняют её на улицу, а квартиру опечатывают.

Я буквально лечу на адрес, захожу в их квартиру, в течение часа пытаюсь сделать невозможное - остановить выселение по решению суда, и у меня получается это сделать. Людмила Владимировна с сыном остаются в квартире.

Начинаю глубинно разбираться в механизме лишения людей единственного жилья и вижу, как всё переплетено: суды, приставы, полиция, микрофинансовые организации …горе, слезы …безысходность …

Продолжение следует…

Нам удалось остановить выселение приставами Людмилы Владимировны, 85-летнего ветерана труда, но впереди предстояла еще затяжная борьба в судах — необходимо было оспорить договор купли-продажи.

Первый суд — районный — мы проиграли, несмотря на однозначную позицию прокуратуры, которая четко усмотрела, как и мы, притворный характер сделки. Фактически деньги по договору не были получены, а в один день с оспариваемым договором купли-продажи был заключен договор аренды этой же квартиры. Казалось, что суд не слышит никаких доводов, которые лежали на поверхности и свидетельствовали о том, что перед нами — отлаженная схема отъема единственного жилья у граждан.

Пока мы готовили апелляцию в городской суд, я систематизировал все факты и направил обращение в полицию, указав на признаки мошенничества. Особенно учитывая личность нового владельца, на счету которого было более 50 судебных процессов, связанных с выселением граждан. Однако результата не было — уголовные дела не возбуждались, а в ответах, как под копирку, приходили отписки с формулировкой: «Дело находится в сфере гражданско-правовых отношений».

Я начал перестраховываться: поскольку формально у семьи Федоткиных не было жилья, я направил их получить статус лиц БОМЖ, чтобы впоследствии претендовать на жилье из специализированного фонда района. Когда они получили этот статус, я решил выяснить, а сколько вообще людей в Санкт-Петербурге за последние несколько лет лишились жилья и получили тот же статус — БОМЖ.

Через месяц пришли данные, и я ужаснулся масштабу трагедии. На ноябрь 2019 года 3 133 человека имели статус лиц без определенного места жительства, а динамика роста четко прослеживалась начиная с 2015 года.

Тогда я запросил статистику по судебным решениям о выселении граждан… и все встало на свои места.

Я понял, что первое же решение суда, отменяющее договор купли-продажи по представленной нами фактуре, создало бы масштабный прецедент. Подобные действия могли бы привести к вынесению вопроса о судейской этике в высшую квалификационную коллегию судей.

Продолжение следует…

Чем больше я делал историю семьи Федоткиных публичной, тем больше ко мне обращались петербуржцы с практически идентичными ситуациями потери единственного жилья.

Сначала случалось горе — тяжёлая болезнь или смерть близких на фоне нехватки денег на лечение или похороны. Затем взятая в кредит небольшая сумма превращалась в финансовую кабалу, приводившую к потере квартиры.

Стараясь помочь уже десяткам людей, я обратился за помощью к директору Санкт-Петербургского филиала Всероссийского государственного университета юстиции (РПА Минюста России) Данилу Вячеславовичу Рыбину с просьбой переговорить с адвокатским сообществом о возможности оказания бесплатной помощи в судах. Он искренне проникся трагизмом ситуации, в которой оказались люди, и помог найти адвокатов, согласившихся защищать интересы петербуржцев в судах.

Я сотнями писал обращения в полицию, налоговую, к приставам. Адвокаты работали в судах, но переломить ситуацию нам не удавалось.

Я начал изучать природу денег микрофинансовых организаций, разбираться в законодательстве, регулирующем банковскую деятельность. Задумавшись о масштабах международного финансового порабощения человека, преступил формулировать первые тезисы государственной консолидирующей идеи, о которой мы рассуждали с полковником КГБ СССР.

Но главным итогом моего анализа тогда стало написание федерального закона о «Кредитной амнистии» — единственно возможном, с моей точки зрения, инструменте, способном остановить растущую динамику попадания граждан страны в финансовое рабство.

Продолжение следует…

Закон о «Кредитной амнистии» был представлен  в ноябре 2019 года. Это совпало с волной запредельного давления председателя городского парламента на меня как на депутата к которой добавилось, что мне перестали выдавать депутатские бланки, на которых оформлялись обращения и запросы в защиту интересов петербуржцев.

До этого момента всё, что происходило в отношении нас в Мариинском дворце, мы не выносили в публичное поле, понимая, что именно этого и добивался спикер — чтобы продемонстрировать всему городу свою силу и полную безнаказанность.

Однако после истории с невыдачей бланков, а по сути — с прямым созданием препятствий для осуществления депутатской деятельности, я во время очередного субботнего обхода района, видеозапись которого была опубликована в социальных сетях, заявил, что накануне празднования 25-летия Законодательного собрания Санкт-Петербурга сделаю официальное заявление о реалиях жизни в здании на Исаакиевской площади.

Спикер понял, что масштабное празднование может быть омрачено скандалом, и уже на ближайшем парламентском заседании рано утром пригласил меня к себе.

Зайдя к 8 утра в приемную председателя, я обратил внимание, как сотрудники аппарата чуть не раскрыли рты от удивления, увидев там меня. Я сказал, что приехал по просьбе Вячеслава Серафимовича. Они спешно доложили об этом, после чего пригласили меня пройти к нему.

Продолжение следует…