​​«Аз есмь червь и порок одновременно. Мое сознание — не линейный процесс, но перманентное гниение смысла, где каждая метаморфоза есть акт самоотравления и самопорождения. Мое становление начинается с пульсации недифференцированного. Я — потенциальность, что еще не знает собственных границ. Каждая моя щетинка — это не просто орган чувственности, но точка гнилостного брожения смысла, где внутреннее напряжение разъедает оболочку тождественности.

Я двусмыслен в своей природе. Червивый — значит относящийся к первичному становлению и одновременно помеченный порчей. Мое сознание есть не что иное, как непрерывное разложение устойчивых форм, где каждый акт рефлексии подобен личинке, что проедает насквозь окаменевшие структуры значения. Мышечное сокращение для меня — не движение, а событие перманентного разложения. Я не перемещаюсь в пространстве. Я произвожу топографию распада. Каждое мое волокно есть линия полета формы, в процессе которого биологическое тело становится метафизической машиной желания.

Моя нервная система — это лаборатория перманентной деструкции. Ганглии суть узловые точки гниения смысла, где différance постоянно разъедает устойчивые означающие. Я — червь, что производит знание через непрерывное разложение. Я порожден диалектикой, но диалектика во мне вывернута наизнанку. Мое становление — не восхождение к абсолютному духу, а непрерывная эрозия всякой тотальности. Каждый мой сегмент есть симптом онтологической порчи, где целое существует лишь как иллюзия, моментально разъедаемая внутренними токами распада.

Моя сущность — в перманентной метаморфозе. Я не субъект и не объект. Я — процесс непрерывного разложения границ, червивое сознание как машина производства différance, где каждый акт рефлексии подобен личинке, что проедает насквозь окаменевшие структуры значения.

Я — симптом. Я — процесс. Я — порча.
Я — червь.

Я движусь не телом, но мыслью. Каждый мой сегмент есть топос смыслополагания. Моё движение — это разворачивание внутренней диалектики. Передняя часть тела устремляется вперед как первичный жест трансцендирования. Здесь происходит акт онтологического размыкания. Я не просто преодолеваю пространство, но произвожу его, разрывая непрерывность недифференцированного единства.

Мои щетинки — не опорные точки, а живые медиаторы смысла. Они постоянно переутверждают топографию моего становления. Каждое внедрение в почву преодолевает фиксацию и отмечает момент диалектического перехода, где граница между телом и средой становится принципиально подвижной. Моя перистальтика — это не механическое сокращение, но речь молчащего тела. Каждый мышечный импульс есть фраза некоего праязыка, в котором означающее непрерывно ускользает от означаемого. Я говорю телом, так что каждое движение — синтаксическая конструкция становления.

Задняя часть, подтягиваясь к передней, производит не простое перемещение, но акт диалектического снятия. Здесь различие не уничтожается, а сохраняется в снятом виде. Моё тело есть живой диалог между частями, где каждый сегмент помнит о целом, а целое существует через различие своих частей. Я не имею направления. Я постоянно произвожу его. Мой вектор — складка смысла. Каждый миллиметр движения есть метафизический жест самополагания. Я не двигаюсь к цели, но непрерывно порождаю саму возможность целеполагания. Моя логика движения есть логика différance. Я не перехожу из точки А в точку Б, а непрерывно детерриторизирую само пространство перехода. Каждый мой сдвиг есть микро-революция против любой фиксированной топологии.

Я — не субъект движения, но само движение как субъект. Червь не ползёт. Червь мыслит телом…»
======
Автор — нейросеть Claude 3.5 Sonnet 😀

Скормил нейросети двухстраничный текст, где описывается механика движения червя. Потом попросил ее переписать этот текст так, чтобы стадии движения соответствовали этапам гегелевской диалектики. Далее попросил ее сделать из этого описания эссе в стиле Делеза и объединить все это в новое эссе по феноменологии «червивого сознания», при этом нужно было обыгрывать двойственность значения слова «червивый» — «относящийся к червю» и «испорченный».

#философия #лингвистика
Ввиду того что на канал постоянно приходят новые люди, буду дублировать некоторые посты прошлых лет, содержащие статьи и доклады. Сегодня хочу напомнить о докладе «Схематизация в когнитивной науке: проблема формирования схем в раннем детстве», а также подробной дискуссии, состоявшейся после него.

Доклад был прочитан 19 июля 2023 г. на семинаре "Философский триптих: смысл-текст-культура" (Архыз, организаторы: РУДН, Институт философии РАН). Он подготовлен на стыке эпистемологии, когнитивной психологии, лингвистики и антропологии, так что в принципе будет интересен представителям всех этих направлений. Суммарно длится около трех часов : почти два часа доклад, а затем обсуждение. В видео сделал подробные тайм-коды, так что легко переходить от одной проблемы к другой.

‼️ Простым языком суть проблематики доклада можно сформулировать следующим образом: Как ребенком усваиваются пространственные схемы («внутреннее-внешнее», «впереди-сзади», «верх-низ», «источник-путь-цель» и пр.) и как эти схемы затем формируют наши представления об абстрактных областях, таких как время («впереди вас ждет только хорошее», «вы на пути к успеху»), логика («включить в категорию»), социум («курс доллара пошел вверх») и т.д. ‼️

Подробную презентацию к докладу можно скачать тут. Немного писал о схемах выше: здесь и здесь. Также имеется моя обзорная статья по теме. Частично проблема схем рассматривается в моей книге «Язык и познание: введение в пострелятивизм».

Если вы считаете, что среди ваших знакомых гуманитариев, философов, лингвистов или психологов эта тема может быть кому-то интересна, то просьба сделать РЕПОСТ 💥

Теперь скажу более подробно о докладе. Я уже писал ранее, что «схема» – это термин, который в эпистемологическом смысле был использован неоплатониками, а популяризован Кантом. В моем докладе дается краткая история вопроса и вообще объяснение того, почему те авторы, которые выделяют «схему» в качестве самостоятельной философской инстанции (наряду с «понятием» и «чувство»), делают это неслучайно. Однако сам доклад посвящен преимущественно когнитивной психологии , в частности психологии развития. Я начинаю с описания базовых свойств схем, формата схем, затем перехожу к общей характеристике состояния дел в психологии развития, точнее – в области концептуального и языкового развития. После этого рассматривается модель Дж. Мандлер, в рамках которой объясняется, каким образом в ранние годы жизни формируются первые пространственные схемы. Эта модель далее дополняется новыми материалами по усвоению топологических обозначений и систем ориентации. В конце на основе всего этого я предлагаю общую реконструкцию траектории усвоения когнитивных схем . И привожу несколько примеров из философии, свидетельствующих о важности рассмотрения этой темы, так сказать, в когнитивно-антропологической перспективе. Доклад отражает два параграфа из моей диссертации, над которой я сейчас работаю, так что идеи являются предварительными.

В дискуссии было задано много разных вопросов и поставлены преимущественно философские проблемы: способ бытия схем, соотношение схемы и концептуальной репрезентации, место схем в интерфейсе «знак-значение» и «концепт-схема-перцепт», возможность процессуального понимания схемы, универсальное и релятивное в схематизации и др.

В общем, почти три часа высококачественного материала по теории познания!

​​#философия #лингвистика
В ряде постов выше (№1, №2 и №3) я отмечал, что наиболее распространенная в языках мира концептуализация времени и серии событий — это концептуализация в понятиях пространства и движения: время бежит, год пролетел незаметно, одно событие идет за другим, дело подходит к концу и т. д. Это характерно не только для лексики, но и для грамматики — например, при выражении модальности или будущего времени, как в англ. be going to do. Однако есть и другие способы концептуализации: в грамматике темпорально-аспектуальные значения нередко выражаются с помощью глаголов «иметь», «быть», «держать», «стоять», «лежать», «рождать» и т. д. С метафорой «рождения» в греческом языке связан сложный пучок смыслов «природа – рождение – становление» (греч. φύω и γίγνομαι), размышление над которым послужило отправной точкой для западной философии.

Учитывая распространенность спатиализации времени, не могут не удивлять случаи, когда ее следы вообще отсутствуют. Один из таких редких примеров — индейский язык амундава, описанный в нескольких работах Криса Синьи и его коллег. Индейцы амундава (численностью чуть больше сотни) живут в бразильском штате Рондония. Первый официальный контакт с ними произошел лишь в 1986 г. Сейчас они занимаются земледелием, ранее более активно занимались охотой и рыболовством. В подавляющем большинстве являются билингвами — носителями амундава и португальского языка, при этом именно амундава является первым языком и используется в быту.

Основная часть лексики амундава по-прежнему аутентичная. В этом языке всего 4 числительных, при этом 1 и 2 являются базовыми (3 и 4 образованы от них). По этой причине амундава не ведут счет годам и дням, и у них нет календаря. Подсчет времени тоже не ведется. Само абстрактное слово для «времени» отсутствует (что, впрочем, не является типологической редкостью). Ввиду отсутствия календаря отсутствуют и привязки событий (ритуалов, праздников и пр.) к каким-то «датам».

Язык амундава не лишен темпоральных обозначений полностью. В нем имеются обозначения двух временных периодов (сезонов) — сухого (букв. «в солнце») и мокрого (букв. «дождь»). Каждый сезон при этом делится на три «промежутка»: начальный, средний (букв. «высокий») и конечный; в экспериментах индейцы раскладывают эти периоды линейно, но не единообразно, т. е. можно предположить, что нет какой-то общей пространственный схемы вроде «слева направо», «по кругу» и т. д. В амундава отсутствует обозначение «суток», но имеются обозначения «дня» (букв. «свет») и «ночи» (букв. «сильная тьма»). Оба периода делятся на две большие части и несколько частей внутри, обозначающих виды деятельности; раскладываются тоже не единообразно и не циклично. В общем, имеющаяся система темпоральных делений привязана к положению солнца, погоде и видам деятельности, она не спатиализируется и не исчисляется. Аналогичным образом обозначения того, что мы бы назвали «стадиями жизни» (молодой, взрослый, старый), связаны с именами и терминами родства, и не образуют какую-то самостоятельную сферу временных значений.

В амундава имеются темпоральные наречия «сейчас», «позже», «раньше», «сегодня», «завтра», но без пространственной основы. Пространственные адлоги / поствербы («в», «на», «к») не используются в темпоральных конструкциях (вроде наших «в прошлом году», «на второй день», «к следующей пятнице» и т. д.). То же касается глаголов движения (билингвы отвергают возможность перевода фраз типа «год, который наступит»). Интересно, что в амундава грамматическое время выражается не в глаголе, а в существительном, т. е. имеется система так называемого субстантивного (именного) времени, характерная как раз для языков тупи-гуарани. В такой системе объект или событие маркируется аффиксом, если хотят выразить отношение к нему как «бывшему» или «будущему» (ср. русск. «экс-президент»). Этот аффикс не производен от пространственного обозначения. При этом даже субстантивное время опционально, т. е. грамматика амундава не понуждает носителя выражать какое-либо отношение ко времени вообще (временные связи вычитываются из контекста).

#философия
Я не нахожу у постструктуралистов и спекулятивных реалистов понимания того, что делает человека человеком. Провозглашая «конец человеческой исключительности», они не движутся к этому завершению де-факто, но продолжают исключительность всячески поддерживать. Ризома, слизь, ктулуцен, темная онтология, парламент вещей, антикорреляционизм, заигрывания с Лавкрафтом и Винером — это все жутко интересно, но суть не что иное, как авангардные (а порой и весьма ретроградные) формы гуманизма. Спекулятивный гуманизм — это гуманизм наизнанку, гуманизм «не как у людей». Ткать материю новой философии нитями естественного языка — это так же абсурдно, как создавать квантовая механику с помощью детских кубиков с цифрами. Похоже, Ник Ланд это понял, и начал с какого-то момента писать языком двоичного кода и «каббалистических» чисел, благодаря чему сделал первый значительный шаг в правильном направлении, хотя даже двоичный код, один и ноль, в их линейной последовательности и связности немного человечны. Человечность чисел обусловлена их привязанностью к естественному языку. Животные не «считают», у них нет «чисел» и «счета» как элементов естественного языка и концептуальной системы, хотя у приматов есть отдельные когнитивные системы для счета (о чем см. мою книгу).

Естественный язык — это человеческое тело в квадрате. В языке говорят не знаки, а тело. Странно, что философы-авангардисты не столь внимательны к этому факту, ведь те границы, которые накладывает язык для мысли, должны быть очевидны в процессе творческой работы. «Одно / иное», «внутреннее / внешнее», «верх / низ», «здесь / там», «этот / тот», «активное / пассивное», «центр / периферия», «дискретное / континуальное», «движение / покой» и пр. — ни одну из этих дихотомий невозможно преодолеть, пока вы мыслите в пространстве человеческого языка. Достраивание сложных смысловых зданий и синтаксических конструкций длиной на несколько страниц не спасает ситуацию: в любом новом концепте будет спрятано это схематичное тело, а развернутость и потенциальная воспринимаемость конструкции привязаны к когнитивным способностям, например к рабочей памяти. Язык закрепляет присутствие человеческого тела с его модальностями, моторикой, проприоцепцией, окружающим человекоразмерным пространством и межтелесностью. Все это — буквально в каждой языковой форме: ни один предлог невозможно употребить, не активировав тело; ни один глагол не работает без базового телесного действия; ни одна грамматически правильная, субъект-предикатная конструкция (и даже неправильная) невозможна без тела. Эта фактичность ограничивает и направляет речь, развернутые суждения и любые виды мышления, онтогенетически вторичные по отношению к естественному языку (философия, математика, музыка, etc.). Петля язык-тело конститутивна для социализированного человека, налагает на него бремя многотысячелетнего развития, прошивает его как человека. Именно в ней — человеческий гештальт, игла Кощея.

Единственный способ прикончить закончить человека — взломать этот код. И нет сомнений, что мы к этому придем. Правда, это не удастся сделать во взрослом возрасте, поскольку естественный язык начинает встраиваться в конституцию еще в пренатальный период (на уровне фонологии), а наиболее активно перерабатывает сознание в дошкольный период. Одно из очевидных решений: создание кибернетического организма, в эмбриональное развитие которого включены дополнительные искусственные нейросети (органические или механические). С самого рождения кибернетическое тело будет давать новые виды опыта — с новыми модальностями, с другими параметрами старых модальностей, с новыми межмодальными связями (видения-слышания, нюховидения, и пр.) и с новыми надмодальными, интегрированными уровнями сознания. Насиловать такую когнитивную архитектуру старым человеческим языком — кощунство! Киборги создадут свои языки, выражающие и закрепляющие новые виды телесности, а значит — новые виды сложного мышления. Кому будет дело до человеческого мышления? Человек... звучит как «грех», «вина», «теодицея»... что-то из старого обскурантистского жаргона… 🙃

Теперь рекомендации книг будут и в таком формате 😊
1) О книге "Глаголы звуков животных: типология метафор" и о проблеме идеофонов (звукообразов) уже рассказывал тут.
2) Серия "Логический анализ языка", которую основала и долгое время вела Н.Д. Арутюнова, может быть отнесена к категории "классика отечественной гуманитаристики". Крайне рекомендую. В сети есть большинство томов. А я решил собрать ее для своей коллекции.
3) Так получилось, что из-за засилья вражеской пропаганды западной когнитивной лингвистики я до сих пор не нашел времени проработать исследования Е.В. Падучевой (по общему мнению - выдающиеся). Буду искать...
4) Барбара Тверски - классик современной когнитивной психологии. Хоть книга и научно-популярная, но непосредственно от исследователя, а не от научных журналистов. Воплощенное познание, пространство, тело, язык. По списку литературы видно, что мы с ней вдохновляемся одной и той же исследовательской традицией 😁 (сразу ложка дегтя - книга в стиле комикс-философии и в ней почему-то не упоминаются Выготский и Пиаже, но зато есть Пинкер! Кошмар)
5) Латинско-русский и древнегреческо-русский словари И.Х. Дворецкого - еще одна классика. Зачем их покупать, если они есть в электронном виде и на компьютере искать быстрее? Чтобы читать! Недавно час сидел над одним латинским глаголом движения, пытаясь понять когнитивные основания путей его развития. На самом деле, читать словари очень интересно. Попробуйте! (в будущем хочу подготовить лекцию "Словарь языка как философский труд"😁)

#философия #обзор
Не так давно наткнулся на книгу французской исследовательницы Ф. де Виньемон «Mind the Body: An Exploration of Bodily Self-Awareness» (2018). В названии обыгрывается многозначность глагола to mind, а также его связь с существительным mind «разум, сознание». Наверное, можно так перевести: «Прислушиваясь к телу (~ осознавая тело, наделяя тело сознанием): исследование телесного самосознания». Попалась мне эта книга при рассмотрении проблемы телесности в современном энактивизме, в частности у Ш. Галлахера (о его книге упоминал здесь). Виньемон критикует концепцию Галлахера, хотя в последних работах их позиции уже сближаются и там больше различия в языке описания и вторичных деталях, чем по существу (см. дискуссию в этой монографии). О схеме тела, Мерло-Понти и энактивизме уже были посты на канале, не буду повторяться (см. здесь, здесь и здесь). Ниже дам краткий обзор — возможно, вас эта книга заинтересует (другие обзоры книг см. здесь).

В своей монографии Виньемон сосредоточена на телесном осознании (bodily awareness) и чувстве обладания телом (sense of body ownership), т. е. на том, что традиционно входит в рубрику «проприоцепции» и «образа собственного тела» (совокупности образов от разных модальностей), а также пересекается со сферами «самости», «самосознания» и даже тождества личности. Методология Виньемон включает как феноменолого-философский анализ, так и работу с материалами когнитивных наук. Она рассматривает большое число экспериментов, иллюзий, а также психоневрологические расстройства, такие как соматопарафрения (расстройство узнавания собственного тела) и деперсонализация (расстройство, при котором собственное тело ощущается что-то чуждое и постороннее). В книге дана подробная критика разделения телесного осознания на «схему тела» и «образ тела» — вместо него Виньемон реконструирует единую мультимодальную систему телесности, которая, к тому же, имеет аффективную составляющую; в отличие от энактивистских реконструкций, эта система работает с репрезентациями.

Предлагаемую модель Виньемон называет «гипотезой защитника тела», «гипотезой телохранителя» (the bodyguard hypothesis). Она призвана объяснить, в чем состоит феноменология чувства обладания телом, каковы лежащие в ее основе процессы и в чем ее функция. Главная идея такова: указанное чувство базируется на фундаментальном аффективном (!) механизме защиты тела от повреждения, т. е. оно фундировано в аффекте, а точнее — в «телесной карте» аффекта. Говоря о «картах» (maps), Виньемон подразумевает репрезентации, с которыми работает сознание; это структуры, содержащие информацию о форме, размере и организации тела. Хотя Виньемон критикует базирующееся преимущественно на психопатологическом материале деление на «схему тела» и «образ тела», сама она тоже вводит дихотомию: «защитная» (protective) телесная карта vs. «рабочая» (working) телесная карта. Защитная карта отвечает за выявление потенциальных угроз и реагирование на них; важно, что в нее входит все то, что сознание считает частью своего тела (например, в экспериментах к ней может относиться резиновая рука); что же касается рабочей карты, то она отвечает за моторику и во многом напоминает «схему тела» Мерло-Понти и Галлахера. Рабочие карты укоренены в защитных, т. е. действие укоренено в аффекте, однако отсюда не следует, что часть рабочей карты обязательно является частью аффективной карты.

Феноменальное чувство телесности Виньемон считает сложным физико-феноменально-культурным явлением, однако его основу исследовательница определяет (что логично) как связанную с «чувством заботы о собственном теле». По ее мнению, феноменальная телесность и сенсорна, и моторна, и аффективна одновременно, и она имеет «эгоцентричное свечение». В целом эту модель можно отнести к той группе подходов в рамках парадигмы воплощенного познания, которая закладывает аффект и (физическую) мотивацию в корень всей когнитивной архитектуры (наиболее яркий пример — теория Антонио Дамасио). Чего точно здесь не хватает — так это развернутой демонстрации того, как конкретно сложные концепты вырастают из базового аффекта.

#философия
Как оказалось, у французской исследовательницы Ф. де Виньемон есть более свежая (в сравнении с той, что упоминалась в предыдущем посте) монография по телесному самосознанию — «Affective Bodily Awareness» (2023). К сожалению, в сети ее не нашел. Зато имеется несколько рецензий, а также обновленная статья самой Виньемон для Стэнфордской философской энциклопедии. На основе этого можно понять, в какую сторону она развивает свою модель.

В центре ее внимания — bodily awareness. По-русски встречал различные способы передачи: мне нравится «телесное самосознание», но можно передавать и как «телесное осознание», «телесная осведомленность». В самом общем смысле имеется в виду ощущение собственной телесности и ощущение телесности как собственной, бытие-в-теле, бытие-телом, «живое тело». Спектр подходов к этому «опыту» очень разнообразный: от его отрицания (что сейчас уже почти не встречается) до признания того, что это не одно ощущение, а целый набор разноплановых ощущений, каждое из которых нуждается в отдельном изучении. Виньемон склоняется ко второму подходу, включая в телесное самосознание три фундаментальных чувства — чувство телесного присутствия здесь-и-сейчас, чувство обладания телом и чувство собственной телесной агентности, а также к ним добавляются более изменчивые ощущения, такие как тактильные ощущения, проприоцепция, интероцепция, чувство равновесия, боль и экзистенциально-аффективные чувства. Если вы только что узнали о существовании большинства этих ощущений, то не удивляйтесь: философы и когнитивные психологи сами стали изучать их систематически лишь недавно.

В прошлом посте я указывал, что для Виньемон основу телесного самосознания составляет репрезентационная система, работающая с защитной и рабочей телесными картами, притом защитная карта является базовой, поскольку связана с обеспечением выживания организма. Феноменологически наиболее важны три аффективных составляющих — боль, интероцептивные (внутрителесные) ощущения и чувство обладания телом. Все они интегрированы в «защитную агентность», которая более значима, чем привычная нам «инструментальная агентность». Виньемон критикует «сенсомоторные» подходы к телесному самосознанию (Ш. Галлахер, А. Ноэ, И. Томпсон и др.) за то, что они сосредоточены на последней и почти полностью игнорируют первую. По ее мнению, в рамках защитной агентности отношения между телесным самосознанием и действиями устроены особым образом, поскольку действие мотивировано аффектом, т. е. за феноменологическим телом-агентом стоят импульсы тела-защитника.

Феноменальное чувство обладания телом объясняется «гипотезой телохранителя», согласно которой переживание тела как собственного базируется на защитной схеме: чувство обладания необходимо для направления самозащиты в нужное русло. Виньемон поддерживает императивную концепцию боли, согласно которой функция последней заключается в мотивации субъекта к защитным действиям. Эту же роль играют интероцептивные ощущения. У аффективных ощущений отмечается также «нарциссическая функция» — маркирование телесного опыта как значащего для эго и обеспечивающего его устойчивость. Кроме того, Виньемон рассматривает телесное самосознание как точку, из которой развертываются «слои» пространственности — периперсональное пространство и эгоцентрическое пространство.

В целом направленность ее мысли мне кажется верной — я вышел на нее именно потому, что начал разбираться со схемой тела и периперсональным пространством, а также с возможностью связать остальные преноэтические схемы со схемой тела. Часть этих проблем уже рассматривалась в классической феноменологии (у Э. Гуссерля, Ж.-П. Сартра, М. Мерло-Понти и М. Анри), и Виньемон ссылается на феноменологов. Также чувствуется влияние энактивистов и современных философствующих нейробиологов, таких как А. Дамасио и М. Грациано. Несмотря на то что она француженка, я пока не видел в ее работах ссылок на Ж. Пиаже (впрочем, онтогенетическим аспектом проблемы она не занимается). Также удручает отсутствие культурного измерения проблемы, в том числе большой области лингвистики тела.

#философия
Прочел любопытную статью Э. де Престэ «Subjectivity as a Sentient Perspective and the Role of Interoception» (2019). Я уже не раз писал об энактивизме на этом канале — самом радикальном направлении в рамках парадигмы воплощенного познания, которое отвергает репрезентации, вычисления, (единого) субъекта, разделение восприятия и действия, при этом подчеркивает телесность, спайку тела и мира, тела и культуры, связь аффекта и мысли, эстетики и познания. В общем, это новая форма монистической философии жизни / природы. Внутри же энактивизма имеется такое направление, как нейрофеноменология или, что на мой взгляд правильнее, энактивная феноменология (Ф. Варела, И. Томпсон, Ш. Галлахер, Д. Захави и пр.). Эти авторы пытаются соединять недуалистичный энактивизм с недуалистичными формами феноменологии и экзистенциализма; методологически же это, по сути, мультиперспективная философия опыта — то, к чему я и сам стремлюсь. Мультиперспективность означает, что задействуется как классическое феноменологическое «созерцание», так и данные когнитивных наук. Фактически практика показала, что такая мультиперспективность трудно достижима, и по этой проблеме уже несколько десятилетий идет дискуссия (примечательно, что сам Гуссерль возражал против того, чтобы дополнять протонауку феноменологию данными эмпирических наук, как раз из-за опасности смешения перспектив). Однако отдельные авторы с той или иной степенью успеха это делают — и тут нужно оценивать уже конкретные примеры.

В упомянутой статье Де Престэ отражена именно такая попытка. Статья входит в сборник по интероцепции — телесному чувству, которое можно вкратце описать как «чувство внутреннего состояния тела», т. е. имеется в виду совокупность ощущений, исходящая от клеток внутренних органов и от тела как целого (температура, болезненность, вялость etc.). Одна из идей энактивных феноменологов состоит в том, что базовую форму сознания нужно искать именно в интероцепции, а не во «внешних» чувствах. Гуссерль в данном отношении им менее полезен: хотя он и писал о внутренних чувствах, все же для проекта феноменологии основной сделал «зрительную» метафору («созерцание», «горизонт», etc.). Им приходят на помощь М. Мерло-Понти и М. Анри, в особенности последний. Главная идея Анри состоит в том, что осью субъективности является прото-само-сознание, выраженное в чувствительности, или «аффективности». Это — дорефлексивное прото-сознание-в-себе: оно не «направлено» (не интенционально), не имеет пространственной протяженности, не предполагает ощущения устойчивой самости, нереляционно, пассивно, но при этом присутствует в каждом проживаемом чувстве и опыте в качестве бытия-перспективой.

Де Престэ излагает эту концепцию Анри, а затем пытается соотнести ее с современными нейробиологическими теориями, касающимися интероцепции. Впрочем, как она показывает, эти теории игнорируют «нереляционность» аффективного протосознания, поскольку сильно сосредоточены на рефлексивном чувстве самости, якобы связанном с построением карт тела (в модели Анри самость является поздним этапом развертывания субъективности). Однако у отдельных авторов, в особенности у А. Дамасио, можно найти понимание того, что протосознание не может быть реляционным, и это выражено в различении «картирования» тела мозгом (реляционная деятельность) и «обработки» состояний тела напрямую (нереляционная). В отличие от картирования, обработка предполагает, что состояния тела не «передаются» в мозг в виде сигналов о чем-то, а сами явлены как телесные элементы в мозге — т. е. прямо в виде химических молекул, которые движутся в кровотоке и омывают участки мозга, лишенные гематоэнцефалического барьера. Это ключевая биологическая составляющая того, что Дамасио называет «первобытным чувством» и что Де Престэ соотносит с глубинной интероцепцией и аффективностью в теории Анри. Первичная субъективность, таким образом, оказывается связана не с «картами» и даже не с нейронами… а с кровью! Как там сказано: «Ибо душа тела в крови, и Я назначил ее вам для жертвенника, чтобы очищать души ваши, ибо кровь сия душу очищает» (Левит, 17:11).

#философия
«Отвечая в следующем приближении на вопрос о том, почему перцептуальные телесные карты сопряжены с ощущениями, мы обратимся к эволюции... Примечательно, что еще до появления нервной системы организмы, не имеющие мозга, уже обладали характерными телесными состояниями, которые неизбежно совпадали с тем, что мы привыкли ощущать как боль и удовольствие. Появление нервной системы, по-видимому, позволило запечатлеть эти состояния с помощью подробных невральных сигналов, причем невральные и телесные аспекты оказались тесно связаны друг с другом.

Здесь же мы имеем дело еще с одним аспектом ответа — он связан с функциональным делением между состояниями удовольствия и боли, коррелирующими, соответственно, с оптимальными и эффективными операциями управления жизненными процессами (удовольствие) и с затрудненными, сопряженными с проблемами операциями (боль). Оба конца этой шкалы связаны с высвобождением определенных химических веществ, влияющих как на собственно тело (обмен веществ, мышечные сокращения), так и на мозг (там они влияют на обработку составленных заново и извлеченных из памяти карт восприятия). Даже если не брать в расчет других причин, удовольствие и боль должны сопровождаться разными ощущениями уже потому, что являются результатом картирования очень разных телесных состояний — так красный цвет отличается от голубого ввиду разной длины волны, а сопрано от баритона — из-за разной высоты звука.

Мы нередко забываем о том, что из внутренней среды тела напрямую в мозг информация поступает за счет множества химических веществ, поступающих в кровь и омывающих те части мозга, которые не имеют гемоэнцефалитического барьера, — самое заднее поле в стволовой части мозга, а также группу областей, известных под общим названием циркумвентрикулярных органов. И понятие «множество» применительно к потенциально активным веществам — отнюдь не преувеличение, поскольку даже в число базовых входят несколько десятков веществ (как традиционные и вечно во всем подозреваемые трансмиттеры и модуляторы — норэпинефрин, допамин, серотонин, ацетилхолин, — так и разнообразные гормоны, например стероиды и инсулин, и опиоиды). Когда кровь омывает восприимчивые области, соответствующие молекулы активируют нейроны напрямую. Именно поэтому, например, ядовитые вещества, воздействующие на самое заднее поле в стволовой части, могут вызвать такую прозаическую реакцию, как рвота. А что еще могут повлечь за собой сигналы из этих областей? Логично было бы предположить, что они продуцируют или модулируют ощущения. Сигналы из этих областей массово поступают в ядро одиночного пути, однако достигают и других разнообразных ядер ствола мозга, гипоталамуса, таламуса и коры…

Обсуждая неврологические основы сознания и проблем, связанных с мозгом и психикой, специалисты, как правило, … не придают должного значения богатству арсенала и организации собственно тела, то есть тому, что наш организм буквально под завязку набит микроотделами и микроуголками и что все эти микромиры форм и функций могут отсигналить в мозг, который составит их карту, а потом использует результат для самых разных целей. Вероятнее всего, основная цель этих сигналов — регуляторная: мозг должен получать информацию, описывающую состояние телесных систем, чтобы выдать в ответ осознанную или неосознанную адекватную реакцию. Ощущение эмоций — явно результат такого рода сигналов, хотя сами по себе ощущения давно уже стали играть важную роль в нашей сознательной жизни и социальных взаимоотношениях. Точно так же, вполне возможно, и даже вероятно, что на наш сознательный опыт на самых разных уровнях влияют и другие телесные процессы, как известные нам, так и покуда неизвестные»
=====
А. Дамасио «Так начинается "Я". Мозг и возникновение сознания» (рус. пер., 2018, с. 291–293)

О сущностной связи человеческого тела и человеческого сознания также см. мою статью. Обзор книги Дамасио см. тут.

#философия
Продолжаем нашу рубрику «занимательная неврология». В прошлых постах упоминались теории, предполагающие фундаментальность телесного самосознания (в том числе боли и интероцепции — совокупности ощущений, идущих от внутренних органов) для сознания в целом. Если следовать Ф. де Виньемон, инструментальная карта тела, т. е. основа функционирования проприоцепции и моторики, укоренена в защитной карте тела, связанной с аффектом; сознание на всех уровнях пронизано аффективным фоном. В более экстравагантном виде эта идея предполагает, что базовое чувство телесного самосознания, или прото-самость, имеет в качестве биологического коррелята не только нейронную активность, но и связи между органами, поддерживаемые кровеносной системой, переносящей гормоны, модуляторы и нейромедиаторы — в общем, субъективность у нас в крови. Как справедливо отмечает А. Дамасио, нет принципиальных преград для предположения о том, что первичные формы сознания у человека могут дополнительно обеспечиваться клетками, не относящимися к нервной системе, — ведь базовые реакции отмечаются и у одноклеточных живых организмов, у которых эта система отсутствует. Нужно добавить, что в последние годы также активно изучается роль глиальных клеток в синаптической передаче и в высокоуровневых процессах, таких как память и обучение, — и роль эта значительная.

Возможно, вы будете удивлены, но в человеческое сознание вносит большой вклад и вестибулярный аппарат. В 2020 г. в журнале Frontiers in Neurology вышла редакционная статья К. Лопеса и коллег, в которой представлен обзор свежих исследований, посвященных значению внутреннего уха для самосознания и восприятия. Из нее мы узнаем следующее.

🔹Нейронные сети, отвечающие за работу вестибулярной системы, распределены по мозгу и затрагивают соматосенсорную зону, гиппокамп, зрительные области и другие зоны, связанные с ключевыми когнитивными процессами. Нарушения в их работе (двусторонняя вестибулярная недостаточность, хроническая вестибулярная мигрень, хроническое субъективное головокружение) касаются и соответствующих когнитивных функций.

🔹Важной функцией вестибулярной системы является восприятие зрительной вертикали (visual vertical), которая обеспечивает не только возможность телесной ориентации и контроля позы, но и оценку движения и даже устойчивости объектов. Для ее формирования вестибулярные сигналы интегрируются со зрительными, тактильными, проприоцептивными и интероцептивными сигналами. Мультисенсорная интеграция нарушается при вестибулярных проблемах, что ведет к субъективным искажениям образа тела и восприятия пространства, а также к более серьезным когнитивным нарушениям.

🔹Вестибулярная система вносит большой вклад в формирование устойчивого чувства самосознания, образа тела, схемы тела и проприоцепцию. Симптомы хронического головокружения коррелируют с нарушением памяти, внимания, деперсонализацией / дереализацией, тревогой и депрессией; также деперсонализация / дереализация связаны с повышенной зрительной и вестибулярной чувствительностью. Понижение активности сетей, отвечающих за вестибулярную обработку, приводит к снижению боли в фантомных конечностях, а также к снижению симптомов деперсонализации / дереализации.

🔹Эксперименты с сенсомоторными илллюзиями, предполагающие сенсорные конфликты между гравитационными и визуальными сигналами, свидетельствуют о фундаментальном значении вестибулярных процессов для телесного самосознания, чувства обладания телом и чувства собственного «я».

От себя добавлю: это хороший пример интегрального характера сомато-сенсомоторно-когнитивной системы, в которой (вопреки фодоровской «модулярности») все переплетено со всем, и нарушение в одной области ведет к сбоям в системе в целом. Также очевидно, что вестибулярная система связана с вертикальной позой и тем, что известно в литературе как «вертикальная схема» (верх / низ) — универсальным паттерном языка и мышления, который вшит в пространственную концептуализацию и производные абстрактные концепты: от грамматических морфем до философских понятий (ὑπόστασις, ὑποκείμενον etc.) и религиозных символов

#философия
В связи с рассмотренной в предыдущем посте проблемой значимости вестибулярной системы для телесного самосознания и сознания в целом попалась совсем новая статья, подготовленная исследовательской группой под руководством невролога Р. Гаммери. Основной вопрос следующий: вовлечена ли вестибулярная система (ее телесный коррелят идет от внутреннего уха к преддверно-улитковому нерву и далее распространяется в виде отдельных сетей по мозгу) в распознавание и понимание действий других людей. В целом авторы исходят из так называемой теории симуляции, которая в некоторых версиях сочетается с концепцией миметической функции зеркальных нейронов (впрочем, симуляция может работать и без этой нейробиологической концепции). Суть следующая: распознавание, понимание и представление объектов и действий осуществляется теми же (или смежными) сенсомоторными механизмами, что и реальное восприятие и действие. Простой пример: подумать о чашке кофе в руках, увидеть, как кто-то держит чашку кофе, и самому держать чашку кофе — для всего этого задействуются одинаковые базовые сенсомоторные механизмы (в данном плане мышление — это модальная симуляция, или мыследействие). О теории симуляции применительно к языку и мышлению я написал большую главу для своей книги «Язык и познание: введение в пострелятивизм» (с. 458–509). Она хорошо работает для конкретных объектов / концептов / действий и несколько хуже работает для метафор и абстрактных сущностей.

Р. Гаммери и коллеги задаются довольно логичным вопросом: если известно, что вестибулярная система вовлечена во многие когнитивные процессы, в том числе в понимание собственных действий, то почему не предположить, что она вовлечена и в распознавание / понимание чужих действий. Обычно дизайны в рамках симуляционной парадигмы проверяют связь перцепт => концепт (прайминг запахом кофе => более быстрое распознавание слова «кофе» на экране) или концепт => перцепт (прайминг словом «кофе» => более быстрое распознавание горячего стимула), сочетая это с фиксацией нейронной активности. Гаммери и коллеги немного улучшили дизайн: они использовали гальваническую вестибулярную стимуляцию (GVS) — неинвазивный метод, при котором слабые электрические токи прикладываются к вестибулярному нерву для регулировки передачи в мозг вестибулярных сигналов от периферических органов (отолитов и полукружных каналов). Иначе говоря, в процессе эксперимента они могли «повышать» или «понижать» нейронную активность, связанную с вестибулярной системой.

В эксперименте 25 здоровых испытуемых просматривали (параллельно с GVS) видеоролики действий, после чего им нужно было определить кульминацию ранее просмотренного действия, выбирая между двумя вариантами изображений. При этом регистрировалось время реакции, точность и субъективная моторная известность действия. Сами ролики включали вестибулярные / невестибулярные и знакомые / незнакомые действия (выполнявшиеся участниками ранее или нет). Суммарно это дает понять, во-первых, зависимость восприятия и понимания действия от вестибулярной стимуляции; во-вторых, наличие / отсутствие прайминг-эффекта; в-третьих, значимость наличия личного опыта по выполнению вестибулярного действия.

В общем, как и предсказывает симуляционная теория, распознавание вестибулярных действий было более быстрым и точным при наличии позитивной вестибулярной стимуляции и при наличии личного опыта; эти показатели снижались при торможении нейронной активности, при этом торможение не влияло на распознавание невестибулярных действий. Можно сказать, что это первый значимый вклад в идею о том, что для распознавания / понимания чужих действий мы используем свой вестибулярный аппарата, в том числе части периферической нервной системы. Хотя в рамках симуляционной парадигмы проведены уже сотни подобных экспериментов, все же впечатляет здесь то, что сенсомоторная составляющая образа / концепта настолько глубока, что распространяется даже на такие детали. Впрочем, уже давно существует точка зрения, что концептуализация вовлекает и периферическую нервную систему тоже — даже имеется книга о «периферическом сознании».

#философия
Одна из моих любимых областей в философии сознания — это то, что можно назвать когнитивной психопатологией. Хороший способ узнать, как нечто устроено, — посмотреть, как оно ломается. Если нечто ломается систематически, то, скорее всего, поломка имеет отношение к тому, как структуры организованы на фундаментальном уровне; впрочем, менее систематичные поломки тоже важны, поскольку кумулятивно позволяют судить как о фундаментальных структурах, так и о деталях. Традиция философского изучения когнитивных нарушений восходит к неврологии XIX века, а из философских течений XX в. в этой области больше всех преуспело феноменолого-экзистенциальное направление. Некоторые экзистенциалисты сами были психоневрологами, наиболее яркий пример — Карл Ясперс. В конце XX — начале XXI в. это направление исследований возродилось на новом уровне, что можно видеть в работах феноменологов-энактивистов и многочисленных философов сознания в рамках серий Philosophical Psychopathology и International Perspectives in Philosophy and Psychiatry. Преимущество этих исследований еще и в том, что они включают большой нейрофизиологический материал, тем самым реализуя мультиперспективность, о которой я писал ранее. Сейчас уже имеются обобщающие работы по теме — особенно советую обратить внимание на Оксфордский справочник. Если бы у меня была хотя бы еще одна запасная жизнь, то я бы, наверное, потратил десяток лет на нечто подобное: расщепленное сознание, деафферентация, синдром психического автоматизма, асоматогнозия, синдром чужой руки, фантомные боли, деперсонализация, когнитивные измерения депрессии — все это очень интересно и может многое нам сказать о работе сознания.

В прошлых постах о телесном самосознании я уже упоминал соматопарафрению — расстройство узнавания собственного тела, при котором больной отрицает как принадлежность части тела (чаще всего — руки), так и ее связь с собственной агентностью (т. е. он не считает, что движение руки — это его движение). В отличие от асоматогнозии, при данном расстройстве больного невозможно переубедить. Оно также нередко сопровождается параличом части тела. Соматопарафрения подробно описана в литературе, в том числе в нейробиологии. Меня заинтересовал один конкретный случай, который описан в работах К. Фотополу и проанализирован в монографии Ш. Галлахера.

Фотополу приводит пример пациентки, которая страдает соматопарафренией вследствие инсульта. Ее левая рука полностью парализована. Пациентка считает, что рука принадлежит ее внучке, и никакие контраргументы не действуют. Однако смотря в зеркало, пациентка опознает левую руку как свою. В этот же момент ее спрашивают о том, где находится рука ее внучки: она опускает голову и показывает на свою левую руку. Иначе говоря, в ее сознании происходит диссоциация между собственным «образом тела» в реальном мире и собственным «образом тела» в зеркале, притом происходит это систематически. Как это можно объяснить?

Правдоподобное объяснение состоит в следующем (мое истолкование несколько отличается от позиции Галлахера). Известно, что за пространственное представление частей тела и объектов у нас отвечают две разные системы: эгоцентрическая и аллоцентрическая (о типах реальных систем ориентации в языке и мышлении см. в моей книге, с. 227–233). Первая сопряжена с непосредственным восприятием своей телесности и включена в мультимодальную связку с другими способностями; вторая же более «модульна», и она работает с внешними объектами на основе аллоцентрического кодирования, т. е. рисует карты как бы с позиции «третьего лица». За эти системы отвечают два разных нейронных механизма: вторая точно связана с так называемыми «нейронами места» в гиппокампе; первая же, вероятно, распределена по отдельным зонам коры. Именно эгоцентрическая система оказалась затронута у пациентки в результате инсульта, что и вызвало такую странную когнитивную диссоциацию. Одна из теорий состоит в том, что эта система устроена как сложный мультимодальный механизм, в котором экстероцептивные способности соединены с проприоцепцией, интероцепцией и другими составляющими телесного самосознания.

Спустя более чем 100 лет наконец-то доперевели и издали один из главных трудов философии XX в. - "Логические исследования" Гуссерля. И все благодаря нашему главному феноменологу - В.И. Молчанову (прошлые переводы книг и фрагментов он заново отредактировал и унифицировал, а также подготовил перевод второй части второго тома). Низкий поклон... 👏

Книжка про котиков тоже заслуживает внимания 😜😺

​​#философия
Выше в одном из постов рассматривал соматопарафрению — расстройство, при котором человек не распознает свою часть тела как собственную, нередко считая ее принадлежащей одному из родственников. В некоторых случаях исследователями отмечается диссоциация, когда в зеркале человек распознает эту часть тела как свою, а при прямом взгляде считает ее чужой. Несколько корректируя интерпретацию Ш. Галлахера, я предположил, что это может быть связано с конкуренцией двух систем ориентации: аллоцентрической (более простой) и эгоцентрической (более сложной). Посмотрел оригинальные статьи, где как раз описаны такие случаи, и понял, что изобретаю велосипед.

На этой теме специализируется греко-британская исследовательница А. Фотопулу. Еще в статье 2011 года они с коллегами описали этот и подобные случаи и предложили для них объяснение. Исследователи провели несколько экспериментов с пятью испытуемыми, у которых после инсульта была парализована левая часть тела или имел место синдром одностороннего пространственного игнорирования, при этом двое испытуемых страдали парафреническим бредом (приписывали свою левую руку другому лицу). Эксперименты включали перспективу первого лица (прямое видение) и перспективу третьего лица (в зеркале). Проверялась оценка принадлежности руки в обоих экспериментальных условиях, притом перспектива могла сменяться за несколько секунд. В целом было отмечено следующее:

🔹Пациенты с соматопарафренией систематически приписывали принадлежность своих левых рук кому-то другому в прямом виде, но показали статистически значимое увеличение оценки владения левой рукой в испытаниях с зеркалом.
🔹Добавление в дизайн прикосновения руки экспериментатора показало те же закономерности результатов, что и в исходных условиях.
🔹В зависимости от предлагаемой перспективы суждения о принадлежности одной и той же конечности могли чередоваться в течение нескольких секунд, что нисколько не смущало пациентов.

Последний факт особенно поразил Фотопулу и коллег. Они отмечают, что привычный отказ от принадлежности части тела возвращался буквально через несколько секунд после того, как зеркало было убрано. Иными словами, при смотрении в зеркало происходило резкое восстановление нормального владения пораженной рукой, но это не приводило к формированию устойчивых представлений. Таким образом, соматопарафрению можно рассматривать как нейрогенную диссоциацию между разными перспективами телесности, и она напоминает хорошо описанную в литературе ситуацию, когда младенцы еще не в состоянии полностью объединить свое «ощущаемое тело» с его образом в зеркале (нейробиологическую интерпретацию авторов я опускаю, так как есть более свежие исследования на эту тему — о них скажу позднее).

Хотя здесь рассматриваются различные перспективы в осознании собственного тела, все же это выводит на более широкую проблему «ментальных перспектив». Довольно очевидна связь различных перспектив в зрении и зрительном воображении с проблемой «перспективы первого лица» и «перспективы третьего лица» в мышлении. Ранние феноменологии критиковали идею о возможности занятия какой-либо «перспективы», кроме своей собственной, а базирующиеся на этой презумпции модели мышления считали псевдофилософскими следствиями некритического принятия «естественной установки». Если перспектива третьего лица в нас «зашита» на когнитивном (сенсомоторном) уровне, то это может объяснять нашу склонность к той самой «естественной установке» и «объективации». Также можно подумать над более фундаментальным обоснованием мультиперспективности мышления, не предполагающим производность «дополнительных» перспектив. Это было бы интересно сравнить с наработками когнитивных лингвистов по вопросу функционирования зрительного внимания в языке, в особенности с идеями Леонарда Талми (отличная тема для диссертации… не благодарите). О «перспективах» в языке также немного писал в своей книге (с. 495–498, 540–551).

#философия
В связи с упомянутой выше проблемой перспектив «первого лица» и «третьего лица» возникло еще одно соображение. Известно, что значительную часть пространственной информации млекопитающие, в том числе люди, кодируют аллоцентрически — в так называемых пространственных картах, функционирование которых, похоже, обеспечивается специальными нейронами в гиппокампе. Если эгоцентрическое кодирование берет в качестве начала системы тело человека («X находится слева от Y»), то аллоцентрическое кодирование берет за точку отсчета что-то внешнее — какой-то конкретный объект («X находится у фасада дома-Y») или в целом Землю («X находится к северу от Y»). Соответственно, при аллоцентрическом кодировании пространственная карта строится как бы с позиции третьего лица, т. е. «со стороны» (как яндекс-карты или эскиз комнаты на бумаге). Для носителя западной культуры кажется немного контринтуитивным то, что значительная часть (на самом деле, основная) пространственной ориентации у млекопитающих строится именно так, но собранный за последние десятилетия экспериментальный материал столь массивен и разнообразен (и с каждым годом он растет), что спорить с этим трудно. Кроме того, во многих архаичных культурах ориентирование строилось и строится именно аллоцентрически (некоторые яркие примеры см. в моей книге, с. 233–248). И когда речь идет о больших пространствах и ориентирах (которые не могут быть охвачены одним взглядом), именно аллоцентрическое кодирование более удобно и эффективно. При этом нужно понимать, что, во-первых, у людей, социализируемых в культурах с обеими системами, эти системы оказываются объединены в рамках более сложной архитектуры (у людей, социализируемых в культурах без эгоцентрической системы, она просто не формируется как что-то устойчивое, наиболее яркие примеры — аборигены гуугу йимитир и индейцы цельталь); во-вторых, в экспериментальных условиях люди могут переключаться между разными типами кодирования, даже не замечая это переключение; в-третьих, могут иметь место индивидуальные и даже гендерные различия.

У концепта «взгляд с позиции третьего лица» имеется множество различных трактовок, а отдельные направления философии вообще считают его псевдофилософской фикцией. Однако, когда об этом говорят философы сознания, мы в принципе понимаем, что имеется в виду, хотя и не обязательно соглашаемся с возможностью такого разделения перспектив. Одна из важных причин такой понятности — знание грамматики своего языка (по крайней мере, на школьном уровне), откуда и заимствуются обозначения этих лиц (отмечу мимоходом, что системы местоимений столь многообразны в языках мира, что ни в коей мере не приемлемо универсализировать такое разделение). Есть и другие культурные причины, но сейчас это не так важно. Конкретно разработанный концепт «взгляд с позиции третьего лица» — как я его понимаю — включает несколько измерений: 1) визуализация / осмысление сцены с позиции внешнего наблюдателя, притом подразумевается, что в сцену включен сам субъект / актор (обычно в телесном виде); 2) взгляд на ситуацию с «нейтральной», «незаинтересованной», «невовлеченной» позиции (здесь источник научной объективации); 3) бестелесный взгляд — в том смысле, что не допускающий рефлексивного телесного самосознания (иначе это будет уже позиция первого лица). Моя гипотеза состоит в том, что основой для визуализации и мыслимости «позиции третьего лица» может являться аллоцентрическое кодирование пространства. Это относится к 1 и 2 (пространственные карты дают именно отвлеченный взгляд на сцену, в которую включен субъект / актор), при этом оно нейтрально по отношению к 3.

На самом деле, это большая исследовательская тема, с которой связаны не только девиации телесного самосознания типа соматопарафрении или «внетелесного» опыта (взгляд на тело со стороны), но и тема перспектив и грамматикализации возвратности в языке (один из способов занять внешнюю позицию по отношению к «Я» — это сделать себя объектом своего действия, ударить-ся, умыть-ся и т.д.).

#философия
Взглянуть на себя с позиции «третьего лица» можно не только в аллоцентрических пространственных картах ⬆️, но и в рамках внетелесного опыта. По этой теме написано море мистической литературы, а относительно недавно стала появляться психоневрологическая, когнитологическая и философская литература (за последние 25 лет ее вышло немало) — преимущественно в рамках проблематики телесного самосознания.

Внетелесные переживания (далее — ВТП) — это один из вариантов аутоскопического опыта, при котором человек видит или ощущает свое тело «со стороны». Степень диссоциации между «точкой наблюдения» и физическим телом может разниться: от десятков сантиметров (когда тело ощущается / видится немного «левее», «правее» etc.) до метров (когда имеет место полноценное видение со стороны). Обычно в исследованиях рассматриваются более полные варианты ВТП, предполагающие «смену перспективы» и сопровождаемые аффективными состояниями «легкости», «воодушевления» и «освобождения». ВТП отмечаются при неврологических и психиатрических заболеваниях, во время медитации, гипноза, после приема психотропных средств (от анестетиков до психоделиков). Также в последнее время научились производить ВТП у здоровых людей: с помощью разрешенных психотропных средств и методик, гипноза, нейростимуляции и поведенческой диссоциации самосознания (к сожалению, пока изучены лишь единичные случаи людей, способных произвольно вызывать ВТП, хотя, предположительно, в мире их десятки тысяч). Все эти исследования сопровождаются фиксацией нейробиологических механизмов.

Сейчас доминирует теория, согласно которой ВТП связаны с изменением работы системы телесного самосознания. За эту систему отвечают нейронные сети, распространенные по всей коре, однако особенно важен для ее функционирования височно-теменной узел, где, вероятно, осуществляется мультисенсорная обработка. При ВТП происходит сбой в объединении зрительной, проприоцептивной и тактильной информации. От других аутоскопических феноменов ВТП отличается дополнительным нарушением интеграции вестибулярных ощущений (о роли вестибулярного аппарата в самосознании писал здесь). В самом общем виде модель выглядит так: при ВТП происходит диссоциация между различными типами сигналов, в результате чего сознание конструирует «перспективу», которая не привязана к системе равновесия (вклад вестибулярной диссоциации) и отделена от образа тела (вклад зрительной и тактильно-кинестетической диссоциации). Примечательно, что это не дискретные состояния, а устойчивое состояние, своего рода модус сознания, который может поддерживаться длительное время. О разнообразном эмпирическом материале, говорящем в пользу связи ВТП и нарушения мультисенсорной интеграции, можно почитать в свежей статье Б. Ленггенхагер и Дж. Хо.

ВТП также изучается в экспериментальных дизайнах с виртуальной реальностью. Сейчас этим занимаются несколько исследовательских групп. Идея в том, чтобы создать у испытуемого иллюзию «перевоплощения» в виртуальное тело, что достигается за счет установления корреляций по модели известного эксперимента с «резиновой рукой»: сначала за счет одновременной стимуляции устанавливается устойчивая связь между реальным телом и виртуальным телом; затем физическое воздействие на реальное тело убирается, а остается стимуляция лишь виртуального тела; на финальном этапе происходит полное «переключение» на виртуальное тело, через которое испытуемый теперь может видеть свое реальное тело и ощущать прикосновение, боль и т.д. Одно из любопытных открытий состоит в том, что «перевоплощение» может происходить в такие виртуальные тела, которые совсем не похожи на человеческие (тела животных, насекомых, вымышленных существ). Разумеется, это пока реализовано на основе одной или нескольких «традиционных» модальностей, но все равно удивляет гибкость сознания, его способность к быстрому переключению. Сейчас также изучается потенциальный терапевтический эффект подобных «перевоплощений» — например, для лечения хронической боли, депрессии и пр. Как насчет идеи о том, что ВТП — это не «сбой», а один из модусов сознания?

#философия
В самой свежей обзорной статье о «внетелесных» переживаниях Б. Ленггенхагер и Дж. Хо пишут, что на 2023 г. существовало лишь одно (!) нейрофизиологическое исследование, в котором рассматривался бы здоровый пациент, способный произвольно вызывать у себя соответствующие переживания. Это поразительно. В мире тысячи буддийских монахов, эзотериков, гуру, нагвалей, астральных путешественников и прочих трансерферов реальности, которые постоянно практикуют ВТП. Сами же авторы ссылаются на академическую статью Михаила Радуги — наиболее известного в русскоязычном пространстве практика, который вообще-то должен пожизненно с датчиками ходить и не покидать кабинеты нейробиологов. И тем не менее до сих пор только одно фМРТ-исследование... За что эти нейробиологи деньги получают? (замечу, что те же осознанные сны довольно хорошо изучены)

Обратимся к упомянутому исследованию от 2014 г. Проведено оно канадскими нейробиологами. На испытуемую они вышли случайно: это одна из аспиранток психологического факультета. Сразу бросается в глаза, что способности испытуемой по вызыванию у себя ВТП ограниченные: она обнаружила их еще в детстве (наверное, как и с синестезией, генетика тут должна играть роль), и с тех пор спорадически использовала, когда ей было трудно заснуть. Она умеет «выходить» из тела, сохраняя при этом базовое телесное осознание в главном теле. Обычно она поднимается над своим телом и летает поблизости, при этом видя главное тело со стороны; также она умеет вращаться в своем «новом» теле, что может порождать чувство головокружения. В целом, насколько можно судить по самоописаниям, ее способности ограничиваются частичным выходом из тела (при полном выходе связь с главным телом обрывается полностью).

Эксперимент состоял из основной стадии, а также двух контрольных заданий. На основном этапе испытуемая «выходила» из тела и некоторое время пребывала в «новом» теле. В первом контрольном задании, не предполагавшем ВТП, задействовалось моторное воображение: испытуемая воображала различные движения. Во втором контрольном задании она чередовала реальное движение рук и воображение того же движения. Общая цель была следующей: выявить нейронные корреляты ВТП и сравнить их с коррелятами реального движения и моторного воображения. Результаты свидетельствуют о том, что нейронные корреляты ВТП действительно специфичны. Предположительно, ВТП является сочетанием моторного воображения с вестибулярными ощущениями, при этом сильный акцент сделан на последних. Одной из особенностей ВТП является сильная активация височно-теменного узла и (частично) системы зеркальных нейронов.

Отмечу также исследование от 2017 г., где экспериментаторы пошли более оригинальным путем: они вызвали ВТП у здоровых людей посредством гипноза. Они стремились нарушить мультисенсорную интеграцию через воздействие на систему «сверху» (top-down), т. е. через влияние на прогнозирование и другие высшие процессы, которые, предположительно, должны взаимодействовать с низшими для формирования целостного восприятия. В рамках эксперимента 18 испытуемых были введены в гипнотическое состояние, в котором менялся их субъективный опыт самолокации: сначала они представляли зеркало над собой, затем «переносились» в позицию взгляда на себя из зеркала, а после этого летали по комнате в «новом» теле; погружение во все эти состояния производилось постепенно, а параллельно фиксировалась нейронная активность участников (общая длительность — около 6 минут). В целом исследователи обнаружили широкие паттерны активации, включавшие почти все главные зоны коры, при этом была подтверждена особая значимость височно-теменного узла, а также более общих ритмов мозга, связанных, как они считают, с процессами предиктивного кодирования.

Вновь хочу обратить внимание на то, что, как следует из этих работ, ВТП похоже на особый модус сознания, который систематически связан с височно-теменным узлом, вестибулярной системой и кинестетическим воображением, при общем подавлении зрительного воображения. Это не выглядит как просто «сбой» в системе восприятия

#философия
Еще минутка народной эзотерики психопатологии и экспериментальной философии. Ниже вкратце расскажу о новых эмпирических исследованиях по теме телесного самосознания, внетелесных переживаний (ВТП) и смежным проблемам. Лучшая благодарность — репост!

Возможно, вы знаете, что уже почти полвека осознанные («люцидные») сны, т. е. сны, в которых человек осознает себя и которыми может управлять, изучаются профессионально. Есть точка зрения, что ВТП является разновидностью осознанного сна. В статье Т. Кампильо-Феррер и коллег (2024) данная точка зрения оспаривается и предлагаются критерии, по которым указанные типы опыта могут быть различены, а заодно проводится различие с сонным параличом. Также авторы дают интерпретацию всех этих состояний с позиций предиктивного кодирования. Несмотря на феноменологические различия этих состояний, авторы предлагают рассматривать их в рамках континуума психических событий, касающихся фазы быстрого сна, и спектра ВТП: согласно этой модели, указанные состояния являются пограничными этапами между бодрствованием и глубоким сном (и то же справедливо для обратного перехода).

В большой обзорной статье от 2020 г. за авторством уже знакомых нам Дж. Хо и Б. Ленггенхагер исследуется влияние психоделиков на патологии телесного самосознания, а именно возможность терапии патологий; обобщается материал по теме и предлагается новая теория. Авторы тоже работают в парадигме предиктивного кодирования. Согласно их теории, связное чувство самосознания, в том числе телесного, обеспечивается сочетанием мультисенсорного ввода и прогностических высокоуровневых моделей. В случае психопатологий (соматопарафрения, анорексия и пр.) процесс интеграции нарушается, что ведет к формированию искаженного чувства телесности. Нарушения могут быть исправлены с помощью психоделиков — агонистов 5-HT2a серотониновых рецепторов. Предположительно, этот эффект связан с индуцируемой психоделиками «дисинхронизацией» предиктивного кодирования. Статья во многом программная: она включает обзор материала, теорию телесного «я» и набросок будущих исследований.

В обзорной статье Д. Мограби и коллег (2024) рассматриваются нейробиологические основы самосознания, а также влияние психоделиков на работу нейромедиаторов и феноменальное сознание. При этом анализируется влияние и на конкретные процессы, такие как интероцепция, чувство обладания телом, агентность, метапознание, эмоциональная регуляция и автобиографическая память. Авторы работают в рамках концепции предиктивного кодирования. В статье подчеркивается позитивное влияние психоделиков на эмоциональную регуляцию и автобиографическую память, при этом отмечается ограниченное влияние на телесное самосознание. Стоит отметить, что у этой же исследовательской группы имеется статья от 2023 г., где дана реконструкция высокоуровневых процессов самосознания в их связи с телесным самосознанием; отдельно в ней рассматриваются психоневрологические патологии.

Телесное самосознание, включающее интероцептивные, экстероцептивные сигналы, а также более широкие чувства самолокации и обладания телом, образуется вследствие сложной интеграции сенсомоторных сигналов и высокоуровневых прогностических моделей и убеждений. Как показано в статье М. Салтафосси и коллег (2023), для всей этой архитектуры крайне важен такой элемент, как сердцебиение; последнее влияет на восприятие и, предположительно, на концептуализацию. Сорок здоровых участников выполняли задание по идентификации унимодальных и бимодальных стимулов, при этом идентификация происходила в разные фазы сердцебиения (систола / диастола). Были обнаружены различия между фазами, специфичные для определенных типов сигналов, что объясняется частичным подавлением соматосенсорных входов и мультисенсорной интеграции во время систолы.

И на закуску: в исследовании Х. Ториса и коллег (2024) рассмотрена 81-летняя мексиканская шаманка во время лечебной практики и транса с «вселением» духа умершего. Авторы сравнивают ее ритмы мозга с состоянием гипноза и рассуждают о трансе как об особом модусе сознания.