Пётр Щедровицкий | SMD

Очевидно, что для понимания может служить только последний вид интерпретации, но обращение к «идеям нравственного мира» есть уже философско-историческая, метафизическая интерпретация, а не «научное» истолкование, — всё остальное есть чистое объяснение, так как есть построение объективной исторической действительности из её причин, условий и теорий (гипотез). Это не понимание, а как выражается здесь же сам Дройзен, «реконструкция»; это не есть выведение «как по логической необходимости», но это есть построение целого в его каузальных зависимостях и отношениях. Однако такое смешение ни с точки зрения герменевтики, ни с точки зрения логики недопустимо, хотя его воспроизводит Вундт. Одно из двух, поэтому или определение интерпретации у Дройзена неправильно, и оно имеет целью не только понимание, но и объяснение, как у Вундта, или Дройзен неправильно определяет задачи истории как науки, имеющей в виду только понимание, и, следовательно, объяснение имеет место в ней наряду с пониманием, но во всяком случае не должно быть смешиваемо с ним. В действительности определение задач интерпретации у Дройзена правильно, но история не только описывает (понимает), но и объясняет; отрицая объяснение в истории в определении ее задач, Дройзен дает его теорию в разделении видов интерпретации, не давая вовсе зато теории описания.
Наше понимание задач интерпретации не может быть сочтено произвольным, если только, действительно, герменевтика имеет целью научить «пониманию» и не претендует быть органом «объяснения», так как различие, как психологическое, так и логическое, функций и методов понимания принципиально. И если объяснение нуждается иногда в понимании, то одно понимание от этого ни в коем случае не может заменить объяснения, тем более рассматриваться как особый вид объяснения. Но само это «иногда» имеет пределы, которые предварительно, по крайней мере, должны считаться определенными, если мы вспомним и согласимся с утверждением, что Interpretatio naturae есть не более как образное выражение. Natura, естественное, нуждается в объяснении, но не нуждается в понимании, non-natura, не естественное, нуждается не только в объяснении, но и в понимании. «Предварительно», т. е. до более точного раскрытия этих понятий: natura и non-natura, их различие и их границы можно в них считать определенными. <…>
Но если дух человеческий все же находит недоразумения, не для ума «научного», если он чувствует себя стесненным этим veto непонимания, то всякая попытка его нарушить должна встретить и всегда встречает со стороны натурализма решительную и суровую кару, ибо это есть нарушение основного закона натурализма. А если тем не менее дух человеческий нарушает это veto, то ему приходится нести на себе всю тяжесть и последствия такого закононарушения: в царстве естествознания он лишается прав гражданства и ему предоставлено скитаться в свободных и безграничных владениях метафизики. Тот факт, что мы не можем избавиться от этого парадоксального, «противоестественного» стремления понимать и интерпретировать природу, свидетельствует только о том, до какой степени жизненны для человеческого духа метафизические запросы по адресу самой природы. Дух человеческий в конце концов — сын той же природы, но он и хочет видеть в ней мать, а не повелительницу: mater-natura, а не regina-natura... Бэкон и Конт, основоположники современного натурализма, отрицают родословную самого духа человеческого, приписав ему generatio spontanea и низводя этим мать на ступень царицы.

www.group-telegram.com/cn/shchedrovitskiy.com/4513

312 viewsNov 28, 2024 at 07:01

Очевидно, что для понимания может служить только последний вид интерпретации, но обращение к «идеям нравственного мира» есть уже философско-историческая, метафизическая интерпретация, а не «научное» истолкование, — всё остальное есть чистое объяснение, так как есть построение объективной исторической действительности из её причин, условий и теорий (гипотез). Это не понимание, а как выражается здесь же сам Дройзен, «реконструкция»; это не есть выведение «как по логической необходимости», но это есть построение целого в его каузальных зависимостях и отношениях. Однако такое смешение ни с точки зрения герменевтики, ни с точки зрения логики недопустимо, хотя его воспроизводит Вундт. Одно из двух, поэтому или определение интерпретации у Дройзена неправильно, и оно имеет целью не только понимание, но и объяснение, как у Вундта, или Дройзен неправильно определяет задачи истории как науки, имеющей в виду только понимание, и, следовательно, объяснение имеет место в ней наряду с пониманием, но во всяком случае не должно быть смешиваемо с ним. В действительности определение задач интерпретации у Дройзена правильно, но история не только описывает (понимает), но и объясняет; отрицая объяснение в истории в определении ее задач, Дройзен дает его теорию в разделении видов интерпретации, не давая вовсе зато теории описания.
Наше понимание задач интерпретации не может быть сочтено произвольным, если только, действительно, герменевтика имеет целью научить «пониманию» и не претендует быть органом «объяснения», так как различие, как психологическое, так и логическое, функций и методов понимания принципиально. И если объяснение нуждается иногда в понимании, то одно понимание от этого ни в коем случае не может заменить объяснения, тем более рассматриваться как особый вид объяснения. Но само это «иногда» имеет пределы, которые предварительно, по крайней мере, должны считаться определенными, если мы вспомним и согласимся с утверждением, что Interpretatio naturae есть не более как образное выражение. Natura, естественное, нуждается в объяснении, но не нуждается в понимании, non-natura, не естественное, нуждается не только в объяснении, но и в понимании. «Предварительно», т. е. до более точного раскрытия этих понятий: natura и non-natura, их различие и их границы можно в них считать определенными. <…>
Но если дух человеческий все же находит недоразумения, не для ума «научного», если он чувствует себя стесненным этим veto непонимания, то всякая попытка его нарушить должна встретить и всегда встречает со стороны натурализма решительную и суровую кару, ибо это есть нарушение основного закона натурализма. А если тем не менее дух человеческий нарушает это veto, то ему приходится нести на себе всю тяжесть и последствия такого закононарушения: в царстве естествознания он лишается прав гражданства и ему предоставлено скитаться в свободных и безграничных владениях метафизики. Тот факт, что мы не можем избавиться от этого парадоксального, «противоестественного» стремления понимать и интерпретировать природу, свидетельствует только о том, до какой степени жизненны для человеческого духа метафизические запросы по адресу самой природы. Дух человеческий в конце концов — сын той же природы, но он и хочет видеть в ней мать, а не повелительницу: mater-natura, а не regina-natura... Бэкон и Конт, основоположники современного натурализма, отрицают родословную самого духа человеческого, приписав ему generatio spontanea и низводя этим мать на ступень царицы.

BY Пётр Щедровицкий | SMD