Stalag Null

(2)

Изначально план выглядел так: раз уж фронт встал, и воюющие армии закопались в землю, то требуется какое-то средство, которое прорвет оборону противника и – желательно – справится с окопами.
Для этого-то Фриц Хабер и предложил использовать газы, а конкретнее, хлор. Хлор тяжелее воздуха, значит, он сможет заполнить траншеи, изгнав либо убив вражеских солдат, которые в них укрываются.
Кроме того, хлор не нужно было производить специально: он образовывался как побочный продукт одного из популярных промышленных поцессов.

Хабер был уверен – и сумел убедить остальных – что газовая атака под Ипром станет переломной в войне, что она принесет Германии безоговорочную победу.
Этим аргументом ему удалось перебить даже Гаагские конвенции, которые вообще-то химическое оружие запрещали. Если газовая атака поможет окончить войну, то это и будет подлинно гуманным решением; пусть лучше несколько тысяч мучительно задохнутся от хлора, чем миллионы будут воевать еще несколько лет.

Здесь хорошо виден технократический подход, сформированный "культом Прогресса": в кризисной ситуации должна явиться НАУКА; лишь она сумеет изыскать самый эффективный способ преодоления кризиса. Если задача состоит в том, чтобы разово убить побольше людей, ну значит так тому и быть.
Проблема, однако, в том, что Хабер сильно ошибался и касательно военных последствий.

Вместо того, чтобы закончить войну, применение химического оружия способствовало эскалации насилия.
Во-первых, армии Антанты принялись разрабатывать и использовать свои собственные отравляющие газы. Следующие годы ПМВ превратились в газовую гонку, где каждая сторона применяла все более и более смертоносные средства.

Во-вторых, химическое оружие расширило войну, сделав трехмерной (в дополнение к земле и небу); вепонизировав сам воздух.
Отравляющие газы, не став самым смертоносным оружием ПМВ, заслужили репутацию самого пугающего и ненавистного.

***

Психику комбатанта хранила в т.ч. надежда на счастливую случайность: и пуля, и снаряд могут все-таки не попасть. Ядовитое облако не оставляло такой надежды.

Химическое оружие пугало тем, как именно оно воздействует на человека. Мучительная смерть от удушья, слепота, чудовищные поражения кожи и внутренних органов. Это был невидимый враг – ранние атаки, вроде той же Ипрской, было легко распознать, но газы эволюционировали, совершенствовались, теряли цвет, запах.
"Король газов" (горчичный) вообще действовал не сразу, а через несколько часов – зато действовал наверняка.

Газы отравляли воду, еду и одежду; типичный пейзаж Западного фронта в 1918 – это постапокалиптическая ничья земля, с воронками от снарядов, заполненными горчичным газом.
Даже металлическое оружие от взаимодействия с газами обретало странный, причудливый оттенок.

Газовых атак страшно боялись. Неподготовленные подразделения впадали в панику от одного звука газового колокола, но паника делала лишь хуже (американцы, например, несли большие потери от газов в 1918).
Средства защиты, такие, как противогазы, помогали, но в них тяжело было находиться дольше нескольких часов, а еще тяжелее было действовать.

Химическое оружие не стало чудо-оружием, но оно сыграло свою роль в войне – как средство, которое калечило одних и ужасало, деморализовывало других. Которое превратило поле боя в ядовитую пустыню, а солдат – в "людей лишь наполовину...в человекообразных овощей", как писал один мемуарист.

***

А после войны наступила эра расцвета химического оружия.
Развитие авиации и наследие концепции "тотальной войны" навело военных теоретиков на мысль: а что если бомбить города противника газовыми бомбами?

И военная литература, и фантастика Интербеллума полнится пугающими картинами – миллионы гражданских задыхаются в газовых борбардировках, целые регионы становятся необитаемыми.

Европу объял "газовый психоз" — страх перед будущим газовым холокостом (такая штука, как силы гражданской обороны, стали создаваться в разных странах именно в это время).

www.group-telegram.com/cn/stalagnull.com/964

22.0K viewsedited  Aug 19 at 09:12

(2)

Изначально план выглядел так: раз уж фронт встал, и воюющие армии закопались в землю, то требуется какое-то средство, которое прорвет оборону противника и – желательно – справится с окопами.
Для этого-то Фриц Хабер и предложил использовать газы, а конкретнее, хлор. Хлор тяжелее воздуха, значит, он сможет заполнить траншеи, изгнав либо убив вражеских солдат, которые в них укрываются.
Кроме того, хлор не нужно было производить специально: он образовывался как побочный продукт одного из популярных промышленных поцессов.

Хабер был уверен – и сумел убедить остальных – что газовая атака под Ипром станет переломной в войне, что она принесет Германии безоговорочную победу.
Этим аргументом ему удалось перебить даже Гаагские конвенции, которые вообще-то химическое оружие запрещали. Если газовая атака поможет окончить войну, то это и будет подлинно гуманным решением; пусть лучше несколько тысяч мучительно задохнутся от хлора, чем миллионы будут воевать еще несколько лет.

Здесь хорошо виден технократический подход, сформированный "культом Прогресса": в кризисной ситуации должна явиться НАУКА; лишь она сумеет изыскать самый эффективный способ преодоления кризиса. Если задача состоит в том, чтобы разово убить побольше людей, ну значит так тому и быть.
Проблема, однако, в том, что Хабер сильно ошибался и касательно военных последствий.

Вместо того, чтобы закончить войну, применение химического оружия способствовало эскалации насилия.
Во-первых, армии Антанты принялись разрабатывать и использовать свои собственные отравляющие газы. Следующие годы ПМВ превратились в газовую гонку, где каждая сторона применяла все более и более смертоносные средства.

Во-вторых, химическое оружие расширило войну, сделав трехмерной (в дополнение к земле и небу); вепонизировав сам воздух.
Отравляющие газы, не став самым смертоносным оружием ПМВ, заслужили репутацию самого пугающего и ненавистного.

***

Психику комбатанта хранила в т.ч. надежда на счастливую случайность: и пуля, и снаряд могут все-таки не попасть. Ядовитое облако не оставляло такой надежды.

Химическое оружие пугало тем, как именно оно воздействует на человека. Мучительная смерть от удушья, слепота, чудовищные поражения кожи и внутренних органов. Это был невидимый враг – ранние атаки, вроде той же Ипрской, было легко распознать, но газы эволюционировали, совершенствовались, теряли цвет, запах.
"Король газов" (горчичный) вообще действовал не сразу, а через несколько часов – зато действовал наверняка.

Газы отравляли воду, еду и одежду; типичный пейзаж Западного фронта в 1918 – это постапокалиптическая ничья земля, с воронками от снарядов, заполненными горчичным газом.
Даже металлическое оружие от взаимодействия с газами обретало странный, причудливый оттенок.

Газовых атак страшно боялись. Неподготовленные подразделения впадали в панику от одного звука газового колокола, но паника делала лишь хуже (американцы, например, несли большие потери от газов в 1918).
Средства защиты, такие, как противогазы, помогали, но в них тяжело было находиться дольше нескольких часов, а еще тяжелее было действовать.

Химическое оружие не стало чудо-оружием, но оно сыграло свою роль в войне – как средство, которое калечило одних и ужасало, деморализовывало других. Которое превратило поле боя в ядовитую пустыню, а солдат – в "людей лишь наполовину...в человекообразных овощей", как писал один мемуарист.

***

А после войны наступила эра расцвета химического оружия.
Развитие авиации и наследие концепции "тотальной войны" навело военных теоретиков на мысль: а что если бомбить города противника газовыми бомбами?

И военная литература, и фантастика Интербеллума полнится пугающими картинами – миллионы гражданских задыхаются в газовых борбардировках, целые регионы становятся необитаемыми.

Европу объял "газовый психоз" — страх перед будущим газовым холокостом (такая штука, как силы гражданской обороны, стали создаваться в разных странах именно в это время).

BY Stalag Null