***

Он говорит: это просто туман.
А я ему: веет холодом, это призрак.
Посмотри, он приближается к нам,
не уйти, уже близок...

Говорит: просто солнце всходит,
краснеет над лесом –
это, наверное, к непогоде.
Нет, говорю, это порезы.

На рассвете птицы бы пели,
да цветы цвели посреди проталин.
Небо изранено о вершины елей.
Не найдётся бинта ли?

А он говорит: да поспи же ещё немного!
Это просто ветер, не плачь, тише,
не пугай меня, ради бога.
А я ему: неужели не слышишь?

Это ангелы в трубы трубят,
ясно же и ежу!
Говорит мне: не бережёшь себя,
а я говорю – бережу.


© Полина Орынянская, 2017

В твоих широтах

К.

В твоих широтах зимы – ни о чём:
ложится снег, но в полдень исчезает.
Коты шныряют – морды кирпичом.
Среди камней в саду растут бонсаи.

Самшит, тобой остриженный под шар,
с утра похож на ком от снежной бабы.
Но ты выходишь, южная душа,
на босу ногу надевая сабо.

Оглаживаешь розы у крыльца,
по гравию шуршишь в сортир-обратно.
А после, скинув тапочки в сенцах,
идёшь, сырые оставляя пятна,

пошебуршать полешками в печи,
сварганить кофе и проверить почту.
Глядишь в окно бессмысленно, бессрочно,
чтоб суету покоем залечить.

Потом очнёшься, встанешь тяжело,
котов покормишь, скинешь пару фоток,
и дверь прихлопнет сонное тепло:
шестнадцать соток – шутка ли? В заботах!

Натоплен дом, гудит-дудит в трубе.
Медлительно живёт Староминская...
Скажи мне, я пока не понимаю, –
так от себя бегут или к себе?..


© Полина Орынянская, 2020

***

Ты не поймёшь – да, собственно, и пусть.
Мои стихи – не радость и не грусть.
Мои стихи – болезнь и наказанье

за то, что, не сумевши повзрослеть,
я до сих пор смотрю на жизнь и смерть
распахнутыми детскими глазами.

За то, что в пятьдесят с довеском лет
я не смогла нажить иммунитет
ни к этой хрупкой красоте вселенной –

такой покорной року, но опять
готовой тонким стеблем прорастать
из тлена;

ни к стариковской горести: уже
им тело непослушно, а душе
от силы тридцать;

ни к тем, кто, жаждой славы воспалён,
идёт по трупам голым королём;
ни к тем, кто возгордится –

и говорит с тобой через губу...
Мы все однажды вылетим в трубу,
но прежде, чем сознанием ослепнем,

пред каждым пролистают жизнь его.
И даже ад не стоит ничего
в сравнении с тобой десятилетним –

ребёнком, что глазами цвета мая
посмотрит на тебя, не узнавая...


© Полина Орынянская, 2024

Этот снег

Проснёшься ни жива и ни мертва
и слушаешь, как маются ветра,
вздыхают меж чердачных перекрытий.

И, сон не выпуская из-под век,
подслушиваешь: вдруг ложится снег?
Чтоб утром выйти –

а там, впотьмах, родился белый день.
Он веточками трогает людей,
пуглив и любопытен. Так улитка

нащупывает рожками простор –
то высунет, то спрячет, до тех пор
пока всё зыбко...

И думаешь о белом в темноте,
и снится до утра потом метель,
поля в кромешной сизой поволоке,

дома, дымы, ползёт дорога вдаль...
Проснёшься – дворник шкрябает асфальт
и выдыхает, надувая щёки.

И выглянешь в предутреннюю тьму
и всё за этот снег простишь ему.


© Полина Орынянская, 2020

Декабри

Время катится, будто с откоса.
Дни теряют порядок и связь...
Прихватило дорогу морозом.
Отбелило осеннюю грязь.

Солнце в спутанных ветках зависло,
зацепилось за них бородой.
Как чудно отрываться от смыслов.
Набираешь рябины в ладонь –

и рябина, оттаяв, слезится.
Вкусно, правда?.. Уже не поймёшь,
то ли девочка ты, то ли птица.
Леденелого воздуха дрожь,

только крикни, рассыплет осколки
отзвеневших твоих декабрей.
Окна в инее. Запахи елки.
Во дворе кто-то катится с горки...

Не кричи.
Не пугай снегирей.


© Полина Орынянская, 2019

Пирожки

Намолен город криками ворон.
Провинция. Леса со всех сторон.
Легко представить санный след в проулке.
Два этажа. Геранька на окне.
Он по ночам является ко мне...
Ползёт трамвай, качаются бабульки.
 
На продавщице плюшевый халат.
Оградку церкви дикий виноград
обвил, обнял облезлыми плетями.
Калитка скрипнет, хрипло взлает пёс.
Из подворотни густо и всерьёз
сырым бельём и старостью потянет.
 
Я вижу этот сон из раза в раз.
Унылые подробности подчас
меня не оставляют с пробужденьем.
Проснусь, смотрю в знакомое окно,
и кажется, из снов таких давно
я в этот мир являюсь только тенью...
 
*
Поезд был на этой станции
пять замызганных минут.
Шёл обходчик, глухо бряцая
под составом там и тут.
 
Пассажиры, как лунатики,
сонно щурились с тоски.
Тётка в плюшевом халатике
продавала пирожки.
 
На перрон летела изморось.
– Пирожки! Пивко! Вода!
Показалось, будто виделись.
Где? Когда?..


© Полина Орынянская, 2019

Намело – ни тропы, ни следа.
Только неба сырая слюда
путеводным просветом обманет –
и рванёшь, утопая в снегу,
а навстречу обрушится гул
тишины, посечённой ветрами.

И стоишь – оглушён? оглашён?
И натянуты жилы до звона.
Я без кожи два года живу,
и меня, как сухую траву,
ты закутай, зима-полудрёма.

Сколько нас, обнажённо-живых,
зябких пасынков дней золотых,
принесла тебе осень в подоле...
Спеленай, убаюкай, качай.
Я такой же седой иван-чай
посреди заметённого поля...


© Полина Орынянская, 2023
Муз. и исп. Игоря Малыгина

***

Ещё одна военная зима.
Чтоб постоянно не сходить с ума,
живу не новостями, только верой –

упрямой и скупой на болтовню.
Гляжу, гляжу по сотне раз на дню
вперёд, за край, а в поднебесье сером

то вороньё, то зреет снегопад...
Но я смотрю, не опуская взгляд:
без темноты не распознаешь света.

И, усмиряя боль свою и злость,
осколки мира собираю в горсть –
и берегу, храню, как амулеты

от копоти и чёрствости души:
вот мой июль стрекозами расшит,
вот – рыжий скол сентябрьской ойкумены,

вот май – всегда победный, ибо жизнь,
пробившись, первой зеленью дрожит
от века, вопреки и неизменно...

И ты храни – и птичий перезвон,
и декабря морозный полусон –
предпраздничный, щемящий, заповедный.

Забудем – и какими встретим их,
усталых, стосковавшихся, родных,
вернувшихся с победой?


© Полина Орынянская, 2024

Обратная сторона

Всё будет так, как виделось во сне:
поля, поля, грунтовая дорога,
сосна и позолота на сосне,
и всё – простор, покой, а не морока.
Всё – птичий крик да шёпоты реки,
и небо – высоченное, на вырост,
и леса голубые плавники,
скребущие по самой кромке мира.

А там земля, уйдя за горизонт,
становится немыслимой, покатой...
Колоколов баюкающий звон,
теплее и малиновей заката,
течёт к морям обратной стороны
и полнит парус старенькой фелюги,
и оттого, прозрачны и упруги,
приходят к рыбаку чужие сны.

Однажды он поведает жене
за кружечкой какого-нибудь грога,
что, мол, опять привиделось во сне:
покой, простор и пыльная дорога
за синий край неведомой земли...

А мне опять приснятся корабли.


© Полина Орынянская, 2017

***

Новогоднее не пишется,
чтоб удачу не спугнуть.
Уходящей эры книжицу
долистаем как-нибудь.

Четверть века хуже, лучше ли
отмахали на авось.
До конца времён наслушались,
как трещит земная ось.

Дай же Бог по вере каждому –
по злобе и по любви.
Неподкупного, отважного
дурака благослови.

Прикоснись дыханьем в полночи –
Твой же, божий, человек.
Уж ему другой-то помочи
не сыскать себе вовек.

Детям – радости. Родителям –
ни болезни, ни тревог.
Ну, а мне о чём просить Тебя?
Ты и так во всём помог.

Живы все – кто здесь, кто в памяти.
Под крылом легко Твоим.
Не оставишь – и управимся.
Аминь.



© Полина Орынянская, 2024

Первое январское

Громко хлопает шутиха,
искры по небу летят.
Отпускает тихо-тихо
нитка, что была внатяг.

Отпускает, распускает,
словно скучный старый шарф.
Распускается листками,
бело-снежными цветками
похмелённая душа.

День рисуется штрихами
в белом мареве густом.
Снежных бабочек вдыхаю
широко открытым ртом.

Так же ржаво шалый дворник
дворик шкрябает с зари.
Но полегче, попросторней,
посветлее изнутри.

Ничего не надо, лишь бы
ты да я, да этот свет
и немножко пино гриджо
под вчерашний винегрет.


© Полина Орынянская, 2019

***

Отцветает иллюминация. Выдыхается новогодье.
Фейерверками и петардами застрелился вчерашний день.
Но, хрустя ледяными пальцами, время снова по кругу ходит.
И так выпить порою надо мне, и так маетно от людей.

Будет дворник с утра пургу мести.
В допотопных портках со штрипками
выйдет тётя Фаина, синяя,
как большой полосатый кит...

А на дне у моей усталости –
пруд янтарный с цветными рыбками,
через поле дорожка-линия
да июльские сквозняки...


© Полина Орынянская, 2018

Облачко

Наша старая улица жмурится подслеповато.
Кое-где по старинке меж рам понастелена вата,
и на ней весь январь, а порою, бывает, до марта
серебрятся и медленно гаснут шары-мишура.

Я не то чтоб люблю, если честно, морозные зимы.
Избалована тёплым теченьем небесных гольфстримов,
я пытаюсь давно прошмыгнуть мимо холода, мимо
снежной горки и прочих сугробов родного двора.

Но морозные окна... Ты помнишь морозные окна?
Деревянные рамы, в которых до дрожи, до звона
разрастались ледовые дебри, пускали бутоны
и лианы тянули в оранжевый кухонный свет.

Детство – странная штука, в нём всё навсегда, кроме боли.
Я цепляюсь за память, цепляюсь... – не оттого ли?
Вспоминается, мается, вырвется вздохом на волю...
Просто синее облачко. Было – и вот уже нет...


© Полина Орынянская, 2021

***

Предснежно небо. Сонный лес молчит –
не скрипнет ни сосною, ни тропою.
Но, может, распогодится в ночи
до синего морозного покоя,

и ветки зазвенят над головой
в серебряном своём переплетении...
Чудные дни. Загадано с лихвой,
но будто ждёшь всему благословения –

оттуда, где навек предрешено,
что побеждают жизнь, любовь и вера;
оттуда, где исчислены давно
и вес, и мера...

И будет рыжий свет гореть в окне,
на свет заглянут звёздные медведи...
Не говори сегодня о войне.
Давай сегодня только о победе.



© Полина Орынянская, 2025

Буриме

Уйдёшь на дно. Лежишь – ни бе ни ме.
А над тобой зима, снега и птицы.
Ты – слово из смешного буриме
внизу страницы.

Того гляди припишут чёрт-те что
и жёстко зарифмуют на потеху.
И вот уже не взять своё пальто
и никуда отсюда не уехать

по рельсам разлинованных листов:
на них поля – предел, а не просторы.
Вот так застрянешь сроком лет на сто
под странные чужие разговоры.

Чем дальше, тем заиленней песок,
приветливей бессмысленные лица...
Всплывёшь – и будешь снова, одинок,
болтаться, будто в проруби цветок,
как говорится...


© Полина Орынянская, 2021

Шестое солнце

«Индейская месть приходит через столетия».
Великий Вождь Кагахи

– Было время жрецов, табунов и косых дождей.
Были звезды близки и смотрели глаза в глаза.
Но забрали туманы последнего из вождей.
Но потрескался в горной долине седой базальт.

Тех, кто веровал в Белого бога, пожрал вулкан.
Тех, кто выжил, поднял и о землю разбил тайфун.
Леденела вода, и ворочался океан.
Было небо чёрным тринадцать проклятых лун…

Он замолк. Остывала в потухших глазах зола.
– Рассердилась земля, довели её до беды.
Слишком много себе и ей причинили зла.
Дикари. Скоро всё отдадут за глоток воды...


© Полина Орынянская, 2018

***

Тихо-тихо, сине-сине,
только стрёкоты сорок.
Проведённый на мякине,
спит похмельный Рагнарёк.

Рисовал блицкриг на карте,
затевал девятый вал...
А ведь знал Буонапарте,
Гитлер тоже намекал. 

Шёл по запаху, по следу,
изготовился уже…
Встретил призрачного деда
в партизанском блиндаже.

Тот в тулупе и треухе.
Он к нему: – Ты кто, скажи?
– Я? С последней заварухи
караулю рубежи.

Отпускают нас из рая. 
Как на брани полегли,
так с тех пор и охраняем
кажну пядь своей земли.

Рагнарёк смеялся: – Слушай,
миру этому кранты!
Я пришёл по ваши души,
ну, о чём болтаешь ты?

Так пугал его — до жути, 
аж дымил свечной фитиль.
Дед сидит, цигарки крутит,
ёлки-палки-Иггдрасиль!

Он ему страшилки эти,
тот – про сына и отца.
Мол, ничо тебе не светит,
ибо свету нет конца.

Тут декабрь пошёл на убыль,
наступает Новый год.
И горят, конечно, трубы.
Дед пол-литру достаёт.

– Ну-ка, нехристь, за победу!
За победу? Он и рад.
Подставлял гранёный деду
стопицот разов подряд.

Не осилил, обессилел,
не преставился едва.
У заснеженной России
даже новых года два.

Спит теперь, дурное лихо. 
На двери висит замок.

Сине-сине, тихо-тихо.
Только стрёкоты сорок.


© Полина Орынянская, 2025

Январь. Татры

Отсюда, из спокойного нутра
январских праздников, из лени и безделья
мир кажется не тем, что был вчера.
Зудят ветра под окнами отеля,
читают утомительный верлибр
старухам-пихтам, ржавым и скрипучим.
На утро тяжким бременем легли
за Татры зацепившиеся тучи.
Уютные дома и там, и тут
цветным драже рассыпаны по склонам
и щурятся на небо, будто ждут
обещанного им антициклона.
Ещё туман клубится и царит –
такой же древний, как подножья Меру,
но в этом ожидании зари –
и верность, и терпение, и вера.
И жизнь как обязательный набор
известных смыслов, действий и итогов
мне чудится нелепой и убогой,
когда заря струится из-за гор...


© Полина Орынянская, 2015

***

Микрорайон... Рабочие задворки.
Хмурные в два обхвата тополя.
На окнах тюль и ситцевые шторки,
герани и решётки от ворья.

Я помню, мы тянули шеи тоненько,
скрывая неприличный интерес:
носили по Октябрьской упокойников
под заводской подвыпивший оркестр.

А вдоль росли-цвели кусты акации,
от жизни отгораживая смерть...
На праздник зажигали «лиманацию»,
и бабушка ходила посмотреть.

И жизнь текла, не булькала, не пенилась,
то снизу вверх, но снова сверху вниз –
от булочной до постамента с Лениным,
решительно глядевшим в коммунизм.

На майские колонны строил в рупор
профорг завода, мира и труда,
и надпись «миру – мир!» казалась глупой,
поскольку победили навсегда.

При ядерном ударе, помню тоже,
мы точно знали, как себя вести:
накрывшись белой простынёй, положено
на кладбище ближайшее ползти.

Ну, в 90-х, ясно, было времечко.
Гуляй, рванина, воля – не хочу!
Сожгли у клуба магазин коммерческий
и бошку оторвали Ильичу.

Потом домов высоких понастроили,
в сервантах обновили разнобой...
А так-то всё по-прежнему. Истории
полвека – тьфу, не то что нам с тобой...


© Полина Орынянская, 2025

Жук

Чёрные пальцы веток
шарят в январском сне.
Есть же, наверно, где-то
помнящий обо мне
тёплый песчаный берег
или скалистый брег?
Знаешь, среди истерик,
переходящих в снег,
скучных трамвайных линий,
сумерек с коньяком
мне не хватает пиний,
горлиц и мотыльков,
столика под черешней,
пары дурных котов...
В этой зиме кромешной,
в этом своём пальто
с парочкой ручек-ножек,
тонких до звона (дзын!),
я на жука похожа,
втиснутого в хитин.
И в голове так пусто,
зябко, что я боюсь:
чуть отвлекусь – и с хрустом
кто-то раздавит (хрусь!).
И поминай, как звали
в южной моей стране
ты меня, я тебя ли
в утреннем полусне...


© Полина Орынянская, 2019