«...Таков первый урок науки Гёте по методу Шиллера в тональности Моцарта. Не прегрешать против Духа Юности! Это значит: вытанцовывать мысль, а не пыхтеть под бременем несения серьезности ее; мыслить ритмически и эвритмически; имагинативно говоря, быть не верблюдом мысли, а танцмейстером ее, ибо мысль — тише! тише! — не в меньшей степени нуждается в хореографии, чем в логике. <...> "Они, — говорит о мужах науки Гёте, — относятся к делу серьезно, но не знают, что делать со своей серьезностью". Оттого их наука, при всех видимых и невидимых достоинствах своих, омрачена пятном решительного недостатка: она не переваривает действительности на почве самоотравления серьезностью. <...> Здесь наука — не бремя постылых абстракций, придавливающих конкретного носителя, а “серьезная игра” (еще один завет Гёте) <...>».
Карен Свасьян посвятил великому немцу целую книгу, где противопоставил господствующую в веках якобы бесстрастную и абстрактную науку — гетевской «живой» и сопутствующим ей добродетелям:
«Гёте должен оплодотворять, а не повисать на шее культурным бременем; какова бы ни была ценность этого бремени, последним доводом всегда остается то, что под ним пыхтят; Гёте выдержал бы все, кроме пыхтенья, — шалость, игривость, баловство, резвость, озорство мысли милее ему, чем хмурая застегнутость, кичащаяся своей ученостью».
Всякий раз, когда я читаю нечто подобное, то не могу не испытывать скорби оттого, что альтернативой науке объявляются страсти ее творца. Надо, мол, не серьезно, а несерьезно! Игриво надо! Бойко! Озорно! Вот он — путь науки! В другой книге Свасьян прямо говорит о том, что европейская наука пошла по школярскому пути — вместо того, чтобы закружить вальс с духоподъемной мистикой и поэзией:
«“Знание” [как оно сложилось в Средние века — М.В.], облаченное в докторскую мантию и оглядывающееся на устав, могло быть (и было) утонченным, респектабельным, профессиональным, doctissima; чего ему уже не могло хватать, так это духа музыки и халкионически-провансальского “веселья”; оно оказывалось вколоченным в футляр собственной респектабельности, и его серьезность всё больше походила на “гримасничающую серьезность совы” (Гёте)».
Давайте вдумаемся в предлагаемую Свасьяном альтернативу. Есть скучно-серьезное знание, а есть весело-игривое. А теперь вопрос: чем отличается содержание одного и второго знания? Уточним. Истина может быть выражена в различных формах, но ее содержание всегда одинаково — на то она и истина. Пример:
1) «2 + 3 = 5» — это истина. 2) «II + III = V» — это истина. 3) «Два плюс три равно пять» — это тоже истина.
Содержательно эти три высказывания идентичны, а вот формы (в данном случае — знаки чисел) у них разные. Так вот, истина не зависит от формы, в которую облекается. Мы можем изобрести свои собственные обозначения двойки, тройки и пятерки, но сумма первых двух будет чисел равна третьему. Другой пример:
1) «Вода кипит при температуре 100 градусов по Цельсию» — это истина. 2) «Вода кипит при температуре 212 градусов по Фаренгейту» — это тоже истина.
Здесь уже различаются не только знаки чисел, но и системы отсчета, но, тем не менее, оба высказывания выражает одно и то же содержание в разных формах.
Что предлагает Гете в интерпретации Свасьяна? Познавать с особым настроением, с иным подходом, опирающимся на бушующие внутри страсти. Ну, ок. Пересчитаем таблицу умножения со всей веселостью и озорством — неужели что-то изменится? Неужели 7х7, вычисленные поэтичным и мистичным умом, дадут иной результат, чем общеизвестный? Нет, не дадут. И не могут дать. Так какая разница, что чувствует ученый во время поисков истины? Разницы никакой — важно, чтобы он находил истинное содержание, а его настроения науку волновать не должны. Научная истина может воодушевлять, а можем обескураживать — в том числе ее открывателя.
Плохо написанная научно-популярная книга редко становится бестселлером, потому что страдает формальная сторона. Однако для научной книги красоты слога малозначимы.
«...Таков первый урок науки Гёте по методу Шиллера в тональности Моцарта. Не прегрешать против Духа Юности! Это значит: вытанцовывать мысль, а не пыхтеть под бременем несения серьезности ее; мыслить ритмически и эвритмически; имагинативно говоря, быть не верблюдом мысли, а танцмейстером ее, ибо мысль — тише! тише! — не в меньшей степени нуждается в хореографии, чем в логике. <...> "Они, — говорит о мужах науки Гёте, — относятся к делу серьезно, но не знают, что делать со своей серьезностью". Оттого их наука, при всех видимых и невидимых достоинствах своих, омрачена пятном решительного недостатка: она не переваривает действительности на почве самоотравления серьезностью. <...> Здесь наука — не бремя постылых абстракций, придавливающих конкретного носителя, а “серьезная игра” (еще один завет Гёте) <...>».
Карен Свасьян посвятил великому немцу целую книгу, где противопоставил господствующую в веках якобы бесстрастную и абстрактную науку — гетевской «живой» и сопутствующим ей добродетелям:
«Гёте должен оплодотворять, а не повисать на шее культурным бременем; какова бы ни была ценность этого бремени, последним доводом всегда остается то, что под ним пыхтят; Гёте выдержал бы все, кроме пыхтенья, — шалость, игривость, баловство, резвость, озорство мысли милее ему, чем хмурая застегнутость, кичащаяся своей ученостью».
Всякий раз, когда я читаю нечто подобное, то не могу не испытывать скорби оттого, что альтернативой науке объявляются страсти ее творца. Надо, мол, не серьезно, а несерьезно! Игриво надо! Бойко! Озорно! Вот он — путь науки! В другой книге Свасьян прямо говорит о том, что европейская наука пошла по школярскому пути — вместо того, чтобы закружить вальс с духоподъемной мистикой и поэзией:
«“Знание” [как оно сложилось в Средние века — М.В.], облаченное в докторскую мантию и оглядывающееся на устав, могло быть (и было) утонченным, респектабельным, профессиональным, doctissima; чего ему уже не могло хватать, так это духа музыки и халкионически-провансальского “веселья”; оно оказывалось вколоченным в футляр собственной респектабельности, и его серьезность всё больше походила на “гримасничающую серьезность совы” (Гёте)».
Давайте вдумаемся в предлагаемую Свасьяном альтернативу. Есть скучно-серьезное знание, а есть весело-игривое. А теперь вопрос: чем отличается содержание одного и второго знания? Уточним. Истина может быть выражена в различных формах, но ее содержание всегда одинаково — на то она и истина. Пример:
1) «2 + 3 = 5» — это истина. 2) «II + III = V» — это истина. 3) «Два плюс три равно пять» — это тоже истина.
Содержательно эти три высказывания идентичны, а вот формы (в данном случае — знаки чисел) у них разные. Так вот, истина не зависит от формы, в которую облекается. Мы можем изобрести свои собственные обозначения двойки, тройки и пятерки, но сумма первых двух будет чисел равна третьему. Другой пример:
1) «Вода кипит при температуре 100 градусов по Цельсию» — это истина. 2) «Вода кипит при температуре 212 градусов по Фаренгейту» — это тоже истина.
Здесь уже различаются не только знаки чисел, но и системы отсчета, но, тем не менее, оба высказывания выражает одно и то же содержание в разных формах.
Что предлагает Гете в интерпретации Свасьяна? Познавать с особым настроением, с иным подходом, опирающимся на бушующие внутри страсти. Ну, ок. Пересчитаем таблицу умножения со всей веселостью и озорством — неужели что-то изменится? Неужели 7х7, вычисленные поэтичным и мистичным умом, дадут иной результат, чем общеизвестный? Нет, не дадут. И не могут дать. Так какая разница, что чувствует ученый во время поисков истины? Разницы никакой — важно, чтобы он находил истинное содержание, а его настроения науку волновать не должны. Научная истина может воодушевлять, а можем обескураживать — в том числе ее открывателя.
Плохо написанная научно-популярная книга редко становится бестселлером, потому что страдает формальная сторона. Однако для научной книги красоты слога малозначимы.
BY Велецкие тетради
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
Despite Telegram's origins, its approach to users' security has privacy advocates worried. The company maintains that it cannot act against individual or group chats, which are “private amongst their participants,” but it will respond to requests in relation to sticker sets, channels and bots which are publicly available. During the invasion of Ukraine, Pavel Durov has wrestled with this issue a lot more prominently than he has before. Channels like Donbass Insider and Bellum Acta, as reported by Foreign Policy, started pumping out pro-Russian propaganda as the invasion began. So much so that the Ukrainian National Security and Defense Council issued a statement labeling which accounts are Russian-backed. Ukrainian officials, in potential violation of the Geneva Convention, have shared imagery of dead and captured Russian soldiers on the platform. For Oleksandra Tsekhanovska, head of the Hybrid Warfare Analytical Group at the Kyiv-based Ukraine Crisis Media Center, the effects are both near- and far-reaching. The next bit isn’t clear, but Durov reportedly claimed that his resignation, dated March 21st, was an April Fools’ prank. TechCrunch implies that it was a matter of principle, but it’s hard to be clear on the wheres, whos and whys. Similarly, on April 17th, the Moscow Times quoted Durov as saying that he quit the company after being pressured to reveal account details about Ukrainians protesting the then-president Viktor Yanukovych. Telegram was founded in 2013 by two Russian brothers, Nikolai and Pavel Durov.
from cn
