Что касается меня, то я вчера был выпивши, чего и Вам желаю.

Из письма Антона Чехова

Москва — это не просто улицы, это литература, написанная адресами. И кроме Горького здесь жили и другие тихие и громкие гении.

Булгаков — в коммуналке с запретами на Садовой, с видом на трамвай и судьбу.
Он писал про Москву, которая его не принимала, и всё равно остался навсегда в её сердце, как подпольный хроникёр абсурда.

Пастернак — в Переделкине, почти в изгнании, с берёзами, которые знали больше редакторов. Нобелевская премия, которую он «не мог принять», тоже часть московской драмы.

Маяковский — в двух шагах от Арбата, на Лубянке. Ушёл рано, оставив записку и эпоху.

Ахматова — в гостях, но всегда как дома. Гостья в Москве, вечная питерская тень с голосом пророчицы. Приезжала на похороны, встречи, влюблённости, и снова исчезала в полутоне.

Москва принимала их по-разному: кого с балконом и аплодисментами, кого с допросом и тайной слежкой. Она дарила им вдохновение и бессонницу.
Но все они вписаны в её карту не улицами, а строчками.

Они не всегда любили её, но писали про неё с такой точностью, будто каждый кирпич знал их имя.
И если прислушаться к подоконнику старого дома — может, услышишь, как кто-то перечёркивает черновик.

Если бы я был известным писателем, я бы выпустил книгу с десятью различными концовками, которые пошли бы на печать с разной степенью редкости, но не рассказал бы фанатам об этом, чтобы я мог наблюдать их растерянность, то, как они расходятся во мнениях о том, как закончилась история.
Потом, когда они бы поняли это, я бы признался, сказав им, что я выпустил 11 альтернативных концовок, и смотрел бы, как они снова паникуют, пытаясь найти последнюю концовку.

grappa boy

Мало того, что есть люди, которые не могут не поступать дурно, есть люди, которые не могут понять, что, поступая дурно, они поступают дурно.

Л.Н. Толстой

Увидела у Мадины фото со встречи с Иреной и в очередной раз убедилась, что Читать — это новый чёрный.

В эпоху капсул, нейтральных тонов и бесконечных подборок ‘как одеваться в духе парижанки’, люди забывают, что ничего не придаёт образу такой глубины, как книга в руке и лёгкая насмешка в глазах.
Читающий человек — это стиль вне сезона. Это аксессуар, который не кричит, а шепчет цитатами. Это умение подбирать слова к ситуации точнее, чем оттенок помады к тону кожи. Потому что ум — это главный силуэт.

И если у вас в сумке Пруст, Дидион или Кундера, вы уже в тренде.
Потому что стиль — это не свитер.
Это мысль.
А читающий человек — всегда в контексте. Всегда в себе. Всегда красиво.

Маленькие удовольствия — это тайные союзники будней.
Утренний глоток кофе до первых писем.
Сообщение от друга, где всего три слова: «ты сегодня светишься».
Лучи солнца на рукаве, запах хлеба у пекарни, тёплая вода на ладонях.
Мы не обязаны каждый день сворачивать горы. Пусть великое случится позже.
Иногда достаточно просто заметить: мир всё ещё умеет быть добрым.

В детстве Агата Кристи боялась читать вслух: у неё было лёгкое заикание. А позже её книги перевели на более чем 100 языков.
Винсент Ван Гог за всю жизнь продал только одну картину. Одну. А сегодня его работы стоят миллионы и хранятся в лучших музеях мира.

Это напоминание: то, что кажется слабостью, может стать вашей силой. Маленькие страхи не мешают большим историям. И вы тоже чья-то будущая вдохновляющая строчка.
Мораль? Ваше дело — творить, жить, писать, мечтать.
Мир может не понять вас сразу, но это не повод ставить точку. Продолжайте.
Даже если пока вас ‘покупает’ только один человек, пусть это будете вы сами.

Утром решил было сидеть дома, позаниматься, но дело не пошло и не утерпел вечером, чтобы не пойти пошляться.

Из дневника Льва Толстого

Держитесь. До конца дня осталось всего ничего: пара часов, пять совещаний и одна внутренняя перезагрузка личности.

Ах, эти люди с туманом на языке и уксусом за улыбкой. Они входят в жизнь как сквозняк: незваны, но шумны, и оставляют после себя не отпечаток, а легкую простуду в душе. У них особый талант — срывать цветущую мысль в бутоне, ставить запятую в месте, где вы ставите восклицание, и ловко подменять доброжелательность на укол.

Но, как сказал бы мой внутренний эстет, уж лучше на столе пластмассовый подснежник, чем чем в душе чья-то ядовитая тень. Пусть неестественно, зато без последствий.

И если такой человек встретится вам сегодня, просто улыбнитесь ему так, как улыбаются в музее восковым фигурам: с уважением к труду, но без желания остаться подольше.