Позади еще один долгий перелет — и теперь я на Дальнем Востоке!

Всегда мечтала сюда добраться, но не думала, что это произойдет в один сезон с Мексикой. Получается, за лето пролетела почти все часовые пояса: из -9 в +7 относительно Москвы. Между ними — Тихий океан.

Постмексиканский летний период наполнился прекрасными женскими голосами: Сьюзен Таубес, Маргерит Дюрас, Ларисы Муравьевой, Оксаны Васякиной, Светланы Тюльбашевой. Но рассказать сейчас хочу не о них, а о подарке, привезенном подругой Е. из-за океана. Во время одного из весенних телемостов мы вспомнили о методе Оливии Лэнг — ездить в места, где жили герои ее критических текстов, чтобы переплести биографические факты, которые можно подчерпнуть из книг, с опытом собственного тела, помещенного в то же пространство. Е. тогда рассказала, что читает похожий текст ирландской поэтессы и эссеистки Дойриан Ни Гриофы с чудным названием A Ghost in the Throat.

В отличие от Лэнг, для которой писательские командировки — вполне осознанная и профессионально обоснованная практика, Ни Гриофа как героиня собственного текста не имеет ни с литературой, ни с литературоведческими исследованиями никаких удостоверенных отношений. Она — домохозяйка и многодетная мать, чья жизнь, благодаря подчеркнутой ритмичности повседневной рутины естественным образом принимает форму зацикленного стихотворения. Она любит слаженность, завершенность — движение от беременности к беременности, из одного одного арендованного дома в следующий; ей хорошо со списками ежедневных дел, из которых так приятно что-то вычеркивать (tick-tick-tick). Пересказ звучит по-карикатурному жутко, но Ни Гриофа пишет совсем в другой интонации и не демонизирует свои будни: описывает их не как лимб, а как естественный порядок вещей — вроде круговорота воды в природе или смены времен года — у которого по определению не может быть кульминационного прорыва, его смысл и красота в повторяемости.

При этом у ее жизни есть сумеречная сторона, тот самый ghost in the throat, который постоянно дает о себе знать, — одержимость Эйблин Дуб, ирландской поэтессой XVIII века, с чьим плачем по убитому мужу Дойриан познакомилась еще в школе. Каждый вечер она уединяется для полуночного ритуала — перечитывает его, переводит по слову с ирландского на английский; в свободные дни просиживает в библиотеке в поисках отрывочных источников о жизни Эйблин, выбирается в места, где она предположительно бывала.

Эта линия повествования, разумеется, связана с первой — не только в отдельных метафорах, вроде сопоставления milk и ink. Описание своего рутинизированного существования, не оставляющего долгосрочного следа (напротив, у нее есть интересное наблюдение, что домашняя повседневность ориентирована на вечное стирание следов), Ни Гриофа переплетает с рассуждением об эфемерности женских голосов — плач Эйблин поздно стал текстом и выжил лишь благодаря устной традиции напевов. Женская литература до поры была обязана никак не институционализированным ритуалам женской повседневности, и Дойриан не просто анализирует, но воплощает этот аспект устройством собственной жизни, которую в то же время тематизирует как писательница. Такой круг.

В отличие от многих автофикциональных текстов, вырастающих из отклика на что-то внешнее, книга Ни Гриофы отвечает исключительно внутренним вызовам. Она почти бесконфликтна, малособытийна, но при этом транслирует постоянное напряжение — повествование свернуто в жгут, язык очень плотный, ценностью отдельного слова больше похожий на поэтический, чем прозаический. Кажется, что он рожден очень цепким сознанием, которое ни к чему не равнодушно, и это неравнодушие требует отваги и сил. Потому мне особенно нравится название. Призрак, застрявший в горле, — образ незваного гостя, непрошенной одержимости, туманного соприсутствия аффекта, которому ты соглашаешься дать приют, как бы он тебя порой ни изматывал.

Еще подумала, как забавно переплелись два текста. Мне запомнилось высказывание из Лошадок Тарквинии — что люди могут страдать от отсутствия тайны, чего-то неведомого. Герой Дюрас так объясняет измену. Но Ни Гриофа, плотно вплетая в размеренную жизнь свой странный литературоведческий проект, связывает удовольствие от исследования с тем же стремлением:

Моя попытка узнать другую женщину завершилась не удовлетворением от ясного открытия, а тайной, упорствующей в своем существовании.

Хорошая параллель.