267.
«Переговоры – это вам не лобио кушать!» – сказал боярин Морозов, вернувшийся недавно из дальних походов.
Отвозил родственников на дальнюю дачу на лето. Порассказывал, обхохотались все. Но не суть.
«Переговоры – это переговоры, – продолжил Морозов, – я вам как боярин и как князь могу сказать: проблемы тут в том, чтобы уровень соблюсти. Если переговоры не в уровень – всякие перекосы могут быть. Такие могут пойти, одним словом, косяки, что не оберешься потом греха».
Остальные бояре слушали его, открыв рот, как малые дети. Такая харизма была у этого боярина.
Позабыли, что сами много раз в различных толковищах участвовали.
«Тут такое дело, – продолжал Морозов, – что , если бы послать меня, то надо сначала убедиться, что и с той стороны будет энергичный человек. Иначе найдет коса на камень. Я, к примеру, буду жечь, а ему хоть бы хны. А значит что? Я буду не эффективен. В общем, лечить подобное надо подобным».
«Отбрехался, – подумали бояре. – Не хочет на переговоры, вот орел».
«Вот тебя и отправим, – сказал старший боярин, – ты там распугаешь всех, а потом решим, что делать дальше. Закроешь брешь, потянешь паузу. Ну, в общем, действуй по обстоятельствам. Понял?»
«Понял , - отозвался Морозов. – А с кем хоть переговоры-то?»
«А это мы сейчас с вами и решим,» – подвел черту старший боярин и открыл заседание.

268.
Кем быть? Чем заниматься?
Главные вопросы Маяковского, у которого росли года, мучают и любого другого джентельмена в поисках десятки.
То ли стать царем, то ли цезарем, то ли председателем. Но лучше всего, конечно же, императором.
Историки до сих пор спорят, откуда они все берутся.
Одни считают что с Венеры, другие, что с Марса. А они, как правило, согласно апокрифам, берутся из лобби. И это всегда чей-то выбор.
С тех пор как греки выдумали демократию.
Затем дальше больше – история немного все пошлифовала, особенно досталось именно демосу.
Кого считать народом? Вольно трактуя это широкое понятие, любое образование с тех пор стали считать демократическим, иногда республиканским, но всегда это слово было или хотелось, чтобы было прилагательным к слову «империя».
Вот так и жили. Выкликали и назначали.
Впрочем, это дело политиков. У всех остальных все проще, и им Маяковский все четко размерил. Делать мебель или еще что.-то.
Мебель нужна в лобби. Значит спрос будет.
Про что сказка? Вот вопрос, на который тоже нелегко дать ответ. Она про то, что жить это не быть и тем более не казаться.
Вот как-то так.

269.
«Бояре тоже люди!» – сказал Виссарион неистовый, известный впоследствии как Белинский.
«Это отчего же у вас такая чехарда?» – засмеялся Герцен.
«Это не чехарда, - нахмурился Виссарион, - а убежденность, что пока человек жив, он человек».
«Но ведь они давно умерли!» – не унимался Герцен .
«Ну хорошо, – устало согласился Белинский, – были людьми».
«И что человеческого они сделали?»- вступился за всех сразу Тургенев.
– Да хоть бы и то, что не дали империи распасться.
– А что, были предпосылки?
– Конечно.
– Какие?
Разговор пошел вскачь. Реплики сыпались одна за другой.
Могли остаться с ордынцами. Ну были бы просто в другой империи.
Могли растащить все по удельным княжествам. Было и такое.
«Так в чем уникальность бояр, Виссарион?» – опять душил его Огарев, помогая Герцену.
«А что, быть человеком уникально?» – воззрился на них Белинский.
«Неплохо ты их, – сказал Тургенев. – Впрочем, это вполне уникально».
«Так что ничья!» – подвел итог зашедший неожиданно с веранды Троцкий. – Шашлыки стынут, айда быстрее в сад».
Все гурьбой кинулись в двери.
Лишь Владимир Ильич остался тихо сидеть в углу и щуриться на солнце.
Так звали кота хозяина.
Не подумайте чего.

270.
«Когда-то не было земли,..» – сказал унылый дьяк исторического приказа.
Его недавно выделили из приказа правды.
Этот дьяк не нравился никогда боярам, ибо говорил вещи непонятные, имел заскорузлый вид и дружил с Ломоносовым.
«Да, – повторил дьяк, – земли не было , а мы были, ибо мы на своей волне , своим путем и в своей галактике».
Бояре продолжали молчать. Не то чтобы им сказать было нечего, просто они половину слов, которые произносил этот немытый черт, не знали. А поступило распоряжение заслушать дьяка этого насчет исторических паттернов и нарративов.
Соотнестись и соответствовать.
Старший боярин не сказал, кто велел, только показал наверх. Одни подумали – бог, другие – царь.
Да какая разница – решили бояре. Нас не спрашивают – мы молчим. Такой закон в думе Боярской. И он не раз спасал многих здесь сидящих.
«Так вот бояре, – продолжил дьяк, – исходя из всего вышесказанного ждет нас столкновение с другими вселенными на предмет исторической правды. Смотрите, не облажайтесь. И, если дойдет до обмена мнениями, говорите одно – мы всегда были и будем, а откуда вы взялись – еще надо изучить. Многие питаются от нашего тела, этого мы дозволять не будем. И пойте! Пойте!»
Чем дальше говорил дьяк, тем туман в головах становился гуще и пели они все громче.
А потом – бац, и все исчезло. Ни дьяка и тумана.
Они от неожиданности даже петь перестали.
Чудеса – думали бояре про себя. Вслух боялись.
А ночью снился боярам тот дьяк, и все грозил землю снова у них отобрать.
А они все пытались узнать, как же так. У них ведь земля всегда была.