Снег сегодня тëплый, пушистый, тихий. Начал с белых мух, потом повалил хлопьями, ложится на плечи елей, приглаживает траву, баюкает лес до весны. В кладбищенском храме народ ставит только самые дорогие свечки — ровно стоят, долго горят. Спрашиваю у помощницы, можно ли переводом. Ну, не благословляется, так не благословляется. Иду к девчонкам, торгующим цветами, как раз суетятся, красиво товар расставили — корзины, венки, с лент снег стряхивают. Прошу обменять наличку на перевод. Лена смеëтся, мол, тут кругом три полигона, слышишь, стреляют, днëм и ночью бахает, сплошь глушилки, поэтому в храме плохо со связью, вот и вся причина для «не благословляется». Желаю добра, иду к храму. Девчонка снег чистит, возит лопату, открывает мне двери. Покупаю свечку за бумажку. Воск на свечке плачет, а у меня глаза сухие. Выхожу. Когда такой снег, небо гулкое, стрельбы хорошо слышно. Наискосок скользят сороки, на ходу косятся, живых здесь обычно мало. Особенно, когда первый снег. Кладбище слегка разрослось, но по-мирному, нет ни флагов десантуры, ни погранцов. Под снегом спят все. И земляника спит. По яблоне-дичке скачет синичка. Изучает. Забытое яблоко уже потемнело, бочок льдом покрылся. Когда такой снег, капли на бровях, капли на усах, капли на ресницах, Боже. Распрямляюсь, оглядываюсь. Живые люди венки несут, впереди покойника везут на каталке. Встречные люди спрашивают, как звали. Максимом, оказывается, звали. Максим впереди, за ним ещё люди идут, переговариваются: «Что же, если закончил земной путь, значит, искупил грехи?» «А вы «Розу Мира» читали? Там как раз о таком». Где ещë о «Розе Мира» услышишь. Чай не в лектории. Пора и домой, к живым. На выходе кладбища большая загородка, окраина посëлка, памятники на продажу. Когда-то сюда менты девчонок привозили, те в автобусах работали. Потом менты бордель построили, потом новые люди всë снесли, поставили отель, экотуризм. Только каменщики с памятниками и продавщицы цветов не меняются — их товар всегда спрос найдëт. Между образцами памятников детский визг — дети художника в снежки играют, за чëрными плитами прячутся, мокрый снег собирают, ловко снежки лепят, обстреливают, бах! Такие девочки весëлые и мальчик постарше, наверное брат. Ух они в него целят. Смеются, радуются, румяные. Снег только на покойниках не тает, мама.
Снег сегодня тëплый, пушистый, тихий. Начал с белых мух, потом повалил хлопьями, ложится на плечи елей, приглаживает траву, баюкает лес до весны. В кладбищенском храме народ ставит только самые дорогие свечки — ровно стоят, долго горят. Спрашиваю у помощницы, можно ли переводом. Ну, не благословляется, так не благословляется. Иду к девчонкам, торгующим цветами, как раз суетятся, красиво товар расставили — корзины, венки, с лент снег стряхивают. Прошу обменять наличку на перевод. Лена смеëтся, мол, тут кругом три полигона, слышишь, стреляют, днëм и ночью бахает, сплошь глушилки, поэтому в храме плохо со связью, вот и вся причина для «не благословляется». Желаю добра, иду к храму. Девчонка снег чистит, возит лопату, открывает мне двери. Покупаю свечку за бумажку. Воск на свечке плачет, а у меня глаза сухие. Выхожу. Когда такой снег, небо гулкое, стрельбы хорошо слышно. Наискосок скользят сороки, на ходу косятся, живых здесь обычно мало. Особенно, когда первый снег. Кладбище слегка разрослось, но по-мирному, нет ни флагов десантуры, ни погранцов. Под снегом спят все. И земляника спит. По яблоне-дичке скачет синичка. Изучает. Забытое яблоко уже потемнело, бочок льдом покрылся. Когда такой снег, капли на бровях, капли на усах, капли на ресницах, Боже. Распрямляюсь, оглядываюсь. Живые люди венки несут, впереди покойника везут на каталке. Встречные люди спрашивают, как звали. Максимом, оказывается, звали. Максим впереди, за ним ещё люди идут, переговариваются: «Что же, если закончил земной путь, значит, искупил грехи?» «А вы «Розу Мира» читали? Там как раз о таком». Где ещë о «Розе Мира» услышишь. Чай не в лектории. Пора и домой, к живым. На выходе кладбища большая загородка, окраина посëлка, памятники на продажу. Когда-то сюда менты девчонок привозили, те в автобусах работали. Потом менты бордель построили, потом новые люди всë снесли, поставили отель, экотуризм. Только каменщики с памятниками и продавщицы цветов не меняются — их товар всегда спрос найдëт. Между образцами памятников детский визг — дети художника в снежки играют, за чëрными плитами прячутся, мокрый снег собирают, ловко снежки лепят, обстреливают, бах! Такие девочки весëлые и мальчик постарше, наверное брат. Ух они в него целят. Смеются, радуются, румяные. Снег только на покойниках не тает, мама.
#круговорот
BY Дмитрий Конаныхин 🇷🇺
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
Sebi said data, emails and other documents are being retrieved from the seized devices and detailed investigation is in progress. But the Ukraine Crisis Media Center's Tsekhanovska points out that communications are often down in zones most affected by the war, making this sort of cross-referencing a luxury many cannot afford. In a message on his Telegram channel recently recounting the episode, Durov wrote: "I lost my company and my home, but would do it again – without hesitation." After fleeing Russia, the brothers founded Telegram as a way to communicate outside the Kremlin's orbit. They now run it from Dubai, and Pavel Durov says it has more than 500 million monthly active users. Telegram was founded in 2013 by two Russian brothers, Nikolai and Pavel Durov.
from de
