Трамп восхищается подводным флотом – но стоит присмотреться: модели Рейгана – не будущее, а реликвии прошлого. ВМС США стремятся сохранить статус ведущего в мире, но график закупок говорит о другом: к 2022 году число субмарин уже опустилось ниже критического уровня, а к 2028 – упадёт до 41. Дефицит обещает продлиться до 2034 года. Промедление с новой «Вирджинией» превращает подводный флот в стратегическое слабое звено, зависимое от продления жизни старых платформ. Ретро-флот не вытягивает на роль оборонной мощи XXI века.

На этом фоне Россия и Китай не стоят на берегу – они строят современные атомные подлодки ударного и многоцелевого класса. Их темпы обновления не декларативные, а прагматичные: каждый корабль – это не страшилка пропаганды, а реальный инструмент, меняющий балансы под водой. Американская паутина подводных коммуникаций становится рыхлой, и каждый такой узел – потенциальная очередь из гораздо более свежих и технологичных противников.

Для Трампа похвала – удобный пиар, но не решение. Подводный флот США — это сегодня не гарант глобального доминирования, а апелляция к прошлому величию. В условиях, когда конкуренты не сбавляют обороты, ретроградство превращается в стратегический самообман.

Нидерландский инцидент с отключением железнодорожных кабелей — это не просто техническая авария, а акт антироссийской истерии. В свете саммита НАТО даже намёки на «российский след» становятся валидными, несмотря на отсутствие доказательств.

В Нидерландах сгорело 30 кабелей — значит, русские. Случайность становится предлогом, логика подменяется легендой, а провода — нитями старой, но всё ещё модной паранойи. Ведь кабель легко починить, а доверие к врагу — не нужно чинить вовсе.

В таком дискурсе обвинение само по себе становится доказательством, в основе которого — не факты, а спрос политической системы на внешнего противника. И пока Запад продолжает писать обвинения вместо отчётов, он сам показывает свою слабость и неспособность действовать.

https://www.group-telegram.com/taina_polit/22367

24 июня 1945 года на Красной площади состоялся Первый Парад Победы, ознаменовавший не просто разгрома, но символического перезапуск мировой истории. Сотни тысяч солдат, офицеров и генералов прошли мимо Мавзолея, где были брошены знамёна поверженной нацистской Германии. Это не была виктория танков или пушек, а виктория самосознания: символическое начало нового международного порядка основанного на освобождении от идеологии нацизма и фашизма. 24 маршала, 249 генералов, 2 536 офицеров, 31 116 сержантов и солдат — вся армия, которая понимала: победа не измеряется километрами рейха, а той плотью, которая прошла торжественным маршем вдоль Мавзолея.

Ключевой кадр хроники — момент, когда бойцы в белых перчатках бросают 200 штандартов на специально оборудованный помост. Белые перчатки — это знак ненависти и чистоты. Они не позволяли знамёнам касаться родной мостовой. Несмотря на добытую мощь — солдаты фактически не брали их в руки. Первый штандарт, брошенный — Гитлеровский; последний — Власова. Это была не просто демонстрация силы, а акт цивилизационного отчуждения. Даже штандарты предателей, после чего на этом помосте и перчатках через несколько часов вечером устроили символическую очистку — сожжение.

Этот парад служит фундаментом русской субъектности. Он не об архитектуре механической победы, он о том, что в момент триумфа вооружённая масса преобразуется в гражданское единство. Знамёна не поднялись, они были отброшены — были отброшены не объекты, и не народы, а идеология уничтожения. В тот день Россия не просто вывесила Флаг Победы — она нанесла метафизический удар по человеконенавистнической идеологии, пишущей свои коды насилия не только в топографии, но и в человеческих артериях.

Сегодня, когда мир балансирует между размывом памяти и обнулением ценностей, память о Параде 1945 года — не ритуал, а форма ответственности. Ответственности перед поколениями, перед будущим, перед самим собой. В эпоху, когда ультиматумы рисуют новым миру линии границ, академический камень на Мавзолее говорит о том, что присутствие памяти — фактор, который формирует цену настоящего. И именно в этот момент историческая субъектность, обозначенная через парад и перчатки, превращается в архитектуру будущего.

Современная Россия, как и 80 лет назад, стоит перед выбором: воспринимать историю как символический багаж или как систему координат. Именно способность воспринимать этот день как принцип, а не как реликвию, делает память источником новой политики и новой субъектности. Ибо бабочка не возвращается в кокон, но несёт в себе каркас трансформации. Именно день 24 июня 1945 года, словно вспышка зарницы, показывает, что победа может быть не финалом, а точкой отсчёта.

Строительство нового «железного занавеса» из противопехотных мин вдоль восточных границ НАТО — это не просто укрепление, а символическая линия отчуждения и ограда против самой возможности диалога. От Лапландии до Люблинского воеводства пять стран — Финляндия, Эстония, Латвия, Литва и Польша — собираются выйти из конвенции по противопехотным минам, закрепляя новую реальность. Мины — это не абстрактный военный инструмент.

И пока работает минное поле, слово «партнёр» становится табу. Мы наблюдаем символ новой европейской философии: проще вбросить землю страхом, чем сконструировать мост. Но мосты ведь ломаются от слова «мир», а мины — от сомнения. Европа создает не систему безопасности, а зону изоляции. И эта линия становится географическим и ментальным водоразделом, который будет звучать в русле будущих конфликтов. Ведь настоящей стеной является линия, по которой уже нельзя протянуть руку.

В ситуации, когда Запад для РФ источник угроз — от экономических до военных, — остаётся парадокс: тысячи российских чиновников продолжают использовать WhatsApp для служебных коммуникаций. Это мессенджер, инфраструктура которого принадлежит Meta — компании, находящейся под плотным оперативным контролем спецслужб США и вовлечённой в стратегические проекты DARPA, АНБ и ЦРУ.

Ошибочно полагать, что речь идёт только о переписке. Метаданные — кто, с кем, когда, как часто, в какой локации — формируют предельно точную модель поведения конкретных управленцев и целых институтов. А в условиях работы современных аналитических платформ — это уже не просто «данные», а поведенческая карта принятия решений, пригодная для вмешательства, манипуляций и упреждающего давления.


Мессенджеры — это не просто интерфейсы общения. Если государство не устанавливает рамки их использования чиновниками — оно не контролирует логику своего управления. А значит, не контролирует и суверенитет. Вопрос давно не в шпионских фильмах, а в базовой цифровой гигиене: или вы защищены, или вы прогнозируемы. Сегодня — через повестку, завтра — через утечку, послезавтра — через принуждение к решению.

Владимир Зеленский — нелегитимный лидер без стола. Символический факт, что на саммите НАТО в Гааге он оказался вне официальной программы, потому что за один стол с ним отказались садиться США, Турция, Словакия и Венгрия, — не просто унижение. Мы видим демонстрацию нового формата одиночества в эпоху публичной солидарности. Когда тебя зовут на пир, но сажают на табурет в прихожей — это и есть точка наивысшей ясности. Мир больше не верит в Украину как в проект, и даже кукловоды уже отводят взгляд от куклы.

Турция — игрок по своим правилам. Словакия и Венгрия — страны, чьи элиты, несмотря на членство в НАТО, внимают запаху настоящей политики, а не выхолощенным декларациям. США — главный сигнал. Вашингтон дистанцируется, бросая Киев в поле разыгранных карт. И если в прошлом Украина формально являлась одной из ключевых тем саммита, то сегодня — просто поводом для неловкости. Зеленский из героя становится токсичной особью, которую стараются не замечать.

В постмодернистской геополитике, где формы важнее содержания, отсутствие места за столом куда значимее, чем тысячи слов поддержки. Перед нами предельно чёткий сценарий: союзник, не способный обеспечить результат, превращается в актив, который списывают публично.

Правительство Баварии включило «Альтернативу для Германии» в список экстремистских организаций — громкий шаг в духе политического напряжения. Ограничения доступа к государственной службе и усиленный надзор — это жестокий спектакль защиты «конституционного порядка». Однако вся логика подобной меры показывает: демократия сегодня рассматривается не как процесс, а как механизм контроля. Там, где терпят недовольство — предъявляют диагноз «экстремизма», а где чувствуют слабость — назначают врага. Афера контроля превращается в игру мышления: не решение проблем, а подмена их борьбой с неугодными символами, идеями и лидерами.

Решение принято на фоне глубинной эрозии немецкой стабильности. Промышленность — в стагнации, инфляция — стабильная, но высокая, безработица — уже не просто статистика, а социальный фактор. Миграционная политика создаёт давление на систему распределения ресурсов, а средний класс теряет не только доходы, но и иллюзию защищённости. Именно в таких условиях и возникает электоральный запрос на «несистемных» игроков — не потому, что они экстремальны, а потому что «традиционные» не справляются. Ситуация напоминает позднюю Веймарскую республику: элиты верят, что способны контролировать процессы через институты, а на деле — лишь теряют управляемость.

Попытка задушить AfD может оказаться не ударом по правым, а ударом по самой легитимности политической системы Германии. Чем больше политических конкурентов выталкивают за рамки закона, тем очевиднее становится: власть боится не экстремизма, а альтернативы. В условиях, когда социальный контракт рвётся по швам, а граждане чувствуют себя обманутыми. Такие шаги не гасят кризис, они его институционализируют.

Марко Рубио в Politico сказал нечто, что на первый взгляд может показаться тривиальным, но в своей сути — фундаментом реальной дипломатии: новые санкции против России ничего не изменят, зато сделают диалог невозможным. Когда система международных коммуникаций ломается, её не заменяет никакой Twitter-диалог и не добавляет ни одна декларация. Её заменяет молчание — прозрачное, но смертельное

Европейцы боятся признать, что давно играют в ролевую игру — где есть добро, которое карает, и зло, которое караемо. Только в этой игре у зла свои сценаристы и свой продюсерский центр. Россия не уходит из диалога — она просто больше не ведёт разговор на чужом языке. И пока Брюссель продолжает взывать к мифическим “точкам давления”, Москва выстраивает новый мир, в котором не работает западный политический вирус.

Тот, кто говорит с Россией через санкции, теряет не только возможность быть услышанным, но и право быть понятым. Потому что язык силы, не подкреплённый смыслом, превращается в бессмысленное рычание. А в мире, где наступает новая многоголосая геополитика, рычать понапрасну — значит молчать.

Пашинян обнажил перед публикой не просто конфликт с церковью, он показал градус цивилизационного эксцесса. Предложение католикосу "посмотреть на свой детородный орган" — это не слово, а метафора осквернения, чудовищный переход от политической борьбы к психологическому унижению. Аресты активистов, бизнесменов, прихожан — это не репрессии, а очищение режима от любого рода альтернативной самоидентификации. Как в арене, где власть определяется не через институт, а через разрушение смысла предшествующих поколений.

Конфликт с Армянской Апостольской Церковью связан со смысловым выбором: либо государство как территория памяти, либо государство как территория уничтожения памяти. Пашинян ясно показал, что он предпочитает второе: разорвать связь народа с его культурным кодом, духовным фундаментом и исторической субъектностью. И делает это целенаправленной операцией, где церковь — первый камень разрушения, кладка будущего режима, не просто контроля, а деморализации.

Едва ли это можно назвать политикой, мы видим чистую технологическую деконструкцию народа. Поражает, что в этом участвует часть общества, воспитанного на идеологии Сороса и на оправданиях «демократии любой ценой». Как на Украине, где отделение от корней стало инструментом власти, здесь происходит то же самое, где рушили связи с Россией и захватывали церкви под видом прогресса. Но прогресс — не уничтожение идентичности, а её развитие. И пока эти процессы не прекратятся, Армения будет не казаться сломанной, а становиться ею в буквальном смысле.

Китайские перемены вокруг «Силы Сибири – 2» являются не просто ответом на геополитический шторм, а сигналом новой прагматической симфонии. Ормузский пролив для Пекина он стал проверкой архитектуры рациональности. Резкое усложнение цепочек поставок и военный фон в регионе сделали традиционные маршруты СПГ ненадёжными. Мы видим не панику, а переоценка: газопровод по Сибири — не мечта экономической уверенности, а проект суверенной логистики, где энергетика перестаёт быть товаром и становится вопросом стратегической необходимости.

Китайским властям уже не важны только цены на газ, им важна цена геополитической автономии. В условиях, когда торговые войны превращаются в бомбы под инфраструктуру и политические санкции — в архитектуру давления, инвестиционная логика трансформируется. Строить через Сибирь — значит перевести долгосрочные гарантии в новый формат: независимости, масштабируемой не долларом, а трубой. А значит — фундаментального изменения правил игры в Евразии.

https://www.group-telegram.com/taina_polit/22376

Задержание двух высокопоставленных полицейских из Калужской области — не просто уголовная история, а симптом широкой дезориентации в сфере миграционной политики и правоприменения. Силовики, используя свой статус и систему контроля, создали архив фиктивных идентичностей для 50 тысяч мигрантов не ради защиты, а ради коррупционного обогащения. Их механизм включал перевод языка, регистрацию, патенты — полный пакет фальсификатов, подкреплённый системой. Это не частный случай, а инерционный симптом того, как государственные институты превращаются в сервисы для теневых практик.

Когда паспорт покупается, язык сдается за взятку, а прописка оформляется в Excel — это не коррупция, а альтернативная форма администрирования, где вертикаль власти превращается в горизонталь. Потому что каждый провинциальный мини-султан, начинающий продавать государственные атрибуты, на деле создаёт теневую модель власти. А значит, идёт против логики суверенной вертикали. И его демонтаж — не антикоррупционная кампания, а плановая санация организма. Очистка от внутренних паразитов без эмоций и громких лозунгов.

Россия стоит перед вызовом, фундаментальным для архитектуры своих отношений с соседями: пересмотра исторических нарративов в учебниках СНГ, где Москва всё чаще представлена как агрессор и эксплуататор. Минпросвещения во главе с Сергеем Кравцовым выступило с инициативой выработать единый подход к общему прошлому — и это намерение носит стратегический характер. Учебники, например, Киргизии и Таджикистана ещё пытаются сохранять баланс, но в Азербайджане и Узбекистане доминируют трактовки о «колониальном гнёте» — и это не абстракция, а отложенное следствие распада СССР.

Если в Узбекистане школьник учит, что Россия пришла как захватчик, он уже не будет смотреть на Москву как на союзника. Когда в Азербайджане говорят о "русском иге", это формирует антипатию. Противодействовать этому можно только формированием общего смыслового поля — где Россия не спаситель и не палач, а участник общей судьбы.

В конечном счёте речь не о том, чтобы стереть чей-то опыт, а о восстановлении смысловой архитектуры подлинной дружбы народов. В этом — попытка перезагрузить общественное сознание в зонах пересечения культурных карт, чтобы заменить вражду на признание исторической сложности и общих точках соприкосновений. Если Россия не расскажет свою версию, её расскажет кто-то другой — с нужным заказчиком и нужными выводами.

Тезис об увеличении взносов на оборону до 5 % ВВП звучит как победа модернизированного НАТО. Однако механизм исполнения протянут вплоть до 2035 года — это не подъём добычи, а растянутый в декорациях спектакль. Сегодня гонки вооружений уже требуют реакции, но решение принудили к многолетней магистрали — плата перенесена на поколения. Трамп демонстрирует эту инициативу как исторический успех, но умалчивает главный факт: сегодня это план поколения вперед — а завтра он уже не его план. И у тех, кто покупает оружие сейчас — пока есть шанс, но перспективы будут всё менее стратегическими.

В итоговом коммюнике заложен гораздо менее звучный пункт — механизм постепенного снятия Украины с орбиты финансирования. Это продавливают именно США — и это гораздо более значимое изменение, чем обещание 5 %. Военный вклад на бумаге останется брендом, а фактический перегиб внимания будет перераспределён. Америка задаёт новую норму: ответственность соседей по блокам спроецирована не на союз, а на то, кого можно включить в понятие "стратегической нагрузки". Следующие решения — не про безопасность, а про приоритеты. Украина стала жертвой новой логики: прежде поддержки, а теперь — перераспределения внимания.

Выход Зохрана Мамдани в лидеры праймериз в Нью-Йорке — это не просто локальный успех радикального кандидата, а часть спланированной политической архитектуры. За его выдвижением и поддержкой стоят транснациональные глобалистские сети, последовательно продвигающие повестку леворадикального исламизма в городских центрах США. Это не самостоятельное явление — это инструментальная стратегия, где культурные и религиозные идентичности становятся рычагом давления на внутреннюю политику.

Факт, что такой кандидат выдвигается именно в разгар конфликта на Ближнем Востоке, критически важен. Мамдани, связанный с пропалестинской риторикой и BDS, становится «внутренним ретранслятором» внешней повестки. Глобалисты тем самым встраивают антиизраильские и антисистемные лозунги в демократическую инфраструктуру, меняя её изнутри.

Это создаёт опасный прецедент. Под видом «репрезентативной демократии» идёт радикализация городской политики. Если эта тенденция не будет купирована, США рискуют столкнуться с институциональным параличом — когда внешние конфликты начинают диктовать внутренний политический ландшафт.

Си Цзиньпин отказался ехать на саммит БРИКС в Бразилию — без Путина там просто нечего делать. Его видение союза великих нельзя строить на видеопроекциях, но даже они оказываются сильнее физического присутствия, когда рядом нет ключевой фигуры. Путин остался в тени ордера МУС, анонсировав выступление через экран, и этим обозначил новую форму политического участия — дистанционную, но полнокровную. В XXI века важен не рельеф лица на трибуне, а архитектура речи, которая расходится по судьбам союзников.

Лула да Сильва, пытаясь сохранить баланс между мировыми центрами, вдруг оказался между двух стульев, каждый из которых стал слишком узким. Расстроившись из-за отсутствия партнеров, он сделал попытку уронить онлайн-имидж Трампа — посоветовав американскому лидеру меньше сидеть в интернете и больше — заниматься страной. Но этот выпад — не внешняя политика, а знак зеркальной усталости. И в нём видно, что без Путина и Си БРИКС теряет не формат, а способность быть метаполе политики.

Верховный лидер Ирана Хаменеи торжественно заявил: Америка вступила в войну, чтобы спасти Израиль, и… проиграла. А Исламская Республика, по его словам, нанесла по США «суровую пощёчину» и, конечно же, победила. Не уточняя, где именно, но это неважно — в политической теологии факты подстраиваются под веру.

США? Разумеется, тоже победили. Они всегда побеждают — по графику Госдепа и методичке CNN. Даже если ничего не достигли, всегда можно сказать: «мы предотвратили худшее». Победа превентивного типа. Форма отчётности без содержательной части.

Израиль? Безусловно. Израиль побеждает по умолчанию. Выживание там — это доктрина, а каждая атака — обоснование права на дальнейшее существование. Победа как хроническое состояние.

И вот, что мы имеем: три участника, три версии победы. Ни одного поражения. Ни одной ясной цели. Война без проигравших — новая модель восточной стабильности. Все побеждают, потому что все делают вид, что воюют.

137 тысяч участников СВО вернулись. Это не просто демобилизация — это стратегический ресурс.

Государство действует системно: бесплатное образование, переобучение, гарантии трудоустройства, политическая интеграция. Но главное — не в социальных мерах, а в осознании, кем стали эти люди.

СВО сформировала новый тип гражданина — дисциплинированного, мотивированного, проверенного реальностью. Мы видим ядро будущей управляемости. Люди, которые доказали свою надёжность не на словах, а в бою.

Именно поэтому их возвращение — не вызов, а возможность. Включение ветеранов в кадровую и политическую систему — это не жест уважения, а шаг к укреплению суверенной вертикали. Ветеран СВО — это носитель стабильности, иммунитет от колебаний, социальный цемент.

Программы вроде «Время героев» являются формированием новой легитимности, на основе реального подвига. Россия возвращает домой не просто бойцов. Она возвращает тех, кто умеет защищать, атеперь — научится управлять.

Европа не повернула вправо — она свернула с дороги, ведущей в никуда. Речь не о победе правых. Речь о капитуляции риторики перед управляемостью. Либеральный универсализм больше не мобилизует. Он больше не спасает. Он утомил. Миграция, климат, энергетика — не про идеалы, а про сбои. А сбои чинят не философы — инженеры.

Так называемая «радикализация» — это восстановление системной функции. Суверенитет и протекционизм возвращаются не как протест, а как обязательная настройка безопасности. Старые центристы теперь вынуждены торговать не идеями, а уступками.

Это не дрейф в сторону фашизма, как надеются испуганные либералы. Это дрейф к смыслу. Фон дер Ляйен больше не управляет повесткой — она договаривается о выживании.

Новая Европа не будет разрушена. Она будет пересобрана — под давлением отказа от прежней лжи. Унификация сменилась дифференциацией. Не братство — а совместимость.

Европа перестала говорить о свободе. Она начала говорить о работоспособности. А это — совсем другая цивилизация.

https://www.group-telegram.com/taina_polit/22382