Animal Studies в раннехристианской литературе
В "Послании апостола Варнавы" есть интересное место (X), где автор поясняет, что с его точки зрения все иудейские законы нужно понимать не буквально, физически, а духовно. В частности, он объясняет на свой лад пищевые запреты. Их них мы кое-что можно знать о его зоологических познаниях:
Но также и зайца не ешь. Почему? Чтобы не стать, говорит [Моисей], растлителем мальчиков или не уподобиться таким людям, потому что заяц ежегодно увеличивает количество анусов: сколько лет он живёт, столько имеет дыр. Также не ешь гиену. Почему? Чтобы, говорит [Моисей], не стать распутником или растлителем и не уподобиться таким людям. Почему? Потому что это животное ежегодно меняет свою природу, становясь то самцом, то самкой. Но также и фараонову мышь (γαλῆ) он справедливо возненавидел. Почему? Чтобы ты не стал, говорит [Моисей], таким, о которых мы слышим, что они творят беззаконие своими ртами. Ведь это животное зачинает через рот."(перевод наш, черновой)
При таком подходе запрет употреблять в пищу зайца, гиену и фараонову мышь (?) понимается как запрет на определенного вида сексуальные практики, видимо. Можно спросить: а почему это более духовно, чем про еду? А вот.
В "Послании апостола Варнавы" есть интересное место (X), где автор поясняет, что с его точки зрения все иудейские законы нужно понимать не буквально, физически, а духовно. В частности, он объясняет на свой лад пищевые запреты. Их них мы кое-что можно знать о его зоологических познаниях:
Но также и зайца не ешь. Почему? Чтобы не стать, говорит [Моисей], растлителем мальчиков или не уподобиться таким людям, потому что заяц ежегодно увеличивает количество анусов: сколько лет он живёт, столько имеет дыр. Также не ешь гиену. Почему? Чтобы, говорит [Моисей], не стать распутником или растлителем и не уподобиться таким людям. Почему? Потому что это животное ежегодно меняет свою природу, становясь то самцом, то самкой. Но также и фараонову мышь (γαλῆ) он справедливо возненавидел. Почему? Чтобы ты не стал, говорит [Моисей], таким, о которых мы слышим, что они творят беззаконие своими ртами. Ведь это животное зачинает через рот."
При таком подходе запрет употреблять в пищу зайца, гиену и фараонову мышь (?) понимается как запрет на определенного вида сексуальные практики, видимо. Можно спросить: а почему это более духовно, чем про еду? А вот.
В своем классическом труде "Во имя материи" Александр Ветушинский выделяет 4 типа теории материи — и четвертый тип называет гностическим. С его точки зрения, "согласно этой теории, материя — это то, что должно быть преодолено. Есть только одна реальность и это — Бог. То есть Бог, во-первых, не совечен материи (против Платона и стоиков), во-вторых, он радикально от материи отличен (против стоиков), в-третьих, мы пали в материальный мир и это ненормально (условно, против атомистов)." (Во имя материи, с. 80). Сложно сказать, верно ли это с исторической точки зрения (просто потому, что никакого единого гностицизма не было, а то, что мы так называем, трудно понимать хотя бы потому, что это изначально мистические и эзотерические тексты, которые, при утрате контекста, вообще трудно понимать, а тут еще микс греческих, еврейских и еще черти каких традиций, о которых мы еще и отдельно мало знаем). Но это и особо важно, так как Александр не претендует на историчность (о концепции Ветушинского вообще см. текст Антона Кузнецова и беседу Ветушинского и Евгения Логинова на ютубе или в тг).
Но этот пост на самом деле про другое, а именно про начало документа, который мы знаем как "Евангелие от Марии". Обычно считается, что это гностический или около того текст. Документ сильно испорчен и начала текста у нас нет. Но то, что есть, начинается как раз с обсуждения материи.
"Материя (ϩⲩⲗⲏ*) тогда будет уничтожена или нет?"
И сказал Спаситель:
"Природа каждого творения (ⲡⲗⲁⲥⲙⲁ) и каждого создания (ⲕⲧⲓⲥⲓⲥ) существует одна в другой,
и вновь они растворятся в своём корне,
в своей собственной природе,
ибо природа материи растворяется в том, что является её сущностью.
Однако её природа остаётся сама по себе.
Кто имеет уши, да услышит."
(перевод черновой, скорее пересказ)
*реконструкция, так как начало текста, как уже было сказано, убито.
Подтверждает ли этот фрагмент тезис Ветушинского или нет? Сказать сложно. И что тут вообще имеется в виду? Сказать сложно. Короче, с ушами у нас не очень.
Но все равно прикольно.
Но этот пост на самом деле про другое, а именно про начало документа, который мы знаем как "Евангелие от Марии". Обычно считается, что это гностический или около того текст. Документ сильно испорчен и начала текста у нас нет. Но то, что есть, начинается как раз с обсуждения материи.
"Материя (ϩⲩⲗⲏ*) тогда будет уничтожена или нет?"
И сказал Спаситель:
"Природа каждого творения (ⲡⲗⲁⲥⲙⲁ) и каждого создания (ⲕⲧⲓⲥⲓⲥ) существует одна в другой,
и вновь они растворятся в своём корне,
в своей собственной природе,
ибо природа материи растворяется в том, что является её сущностью.
Однако её природа остаётся сама по себе.
Кто имеет уши, да услышит."
*реконструкция, так как начало текста, как уже было сказано, убито.
Подтверждает ли этот фрагмент тезис Ветушинского или нет? Сказать сложно. И что тут вообще имеется в виду? Сказать сложно. Короче, с ушами у нас не очень.
Но все равно прикольно.
Forwarded from Историко-философский ежедневник
Раздел "Исследования" Ежегодника-2024 открывается статьей Артёма Юнусова о "знании в собственном смысле" Аристотеля. Сюжет, вокруг которого вращается повествование этого текста, в том, что в конце 70-х Майлз Бёрнит придумал, что ἐπιστήμη "Второй аналитики" Аристотеля надо понимать не как "знание", а как "понимание". Большой популярности эта позиция не приобрела, но и основательно опровергнута также не была, и до сих пор периодически всплывает в литературе. Подробная критика этой попытки объяснить ἐπιστήμη как "понимание" составляет собой канву статьи Юнусова.
Но на самом деле куда в большей степени, чем просто ученая критика ученой позиции, это статья о том, что, собственно, такое ἐπιστήμη Аристотеля и как именно Аристотель на самом базовом, интуитивном уровне представляет себе "знание в собственном смысле" — центральное понятие его эпистемологии. Что в его представлении о знании похоже на наше, а что отличается? И откуда проистекают эти различия? Плюс — как мы вообще должны решать споры о том, как правильно соотносить некоторый термин древней философии с каким-то из современных понятий, когда такие споры возникают? Ну и немного о вопросе прогресса в философии под самый занавес статьи
Но на самом деле куда в большей степени, чем просто ученая критика ученой позиции, это статья о том, что, собственно, такое ἐπιστήμη Аристотеля и как именно Аристотель на самом базовом, интуитивном уровне представляет себе "знание в собственном смысле" — центральное понятие его эпистемологии. Что в его представлении о знании похоже на наше, а что отличается? И откуда проистекают эти различия? Плюс — как мы вообще должны решать споры о том, как правильно соотносить некоторый термин древней философии с каким-то из современных понятий, когда такие споры возникают? Ну и немного о вопросе прогресса в философии под самый занавес статьи
Forwarded from Историко-философский ежедневник
Следующие 70 страниц Ежегодника Евгений Логинов, демонстрируя "вкус к руинам и недостроенным зданиям", пишет обо всем, что Чарльз Пирс думал по поводу доказательств бытия Бога. Если составлять себе впечатление о Пирсе из общих курсов философии, может предстать сциентистом и чуть ли ни позитивистом. На самом же деле Шеллинга, размышлений о божественном и религиозной мистики в его мысли (по крайней мере в ее подкладке) не меньше, чем логики или математики.
О доказательствах божественного существования Пирс тоже думал, но не то, чтобы систематически. Логинов перебирает почти все опубликованные тексты и роет сквозь горы рукописного наследия, чтобы найти и упорядочить все релевантное в какую-то рамку. Общий вывод в том, что традиционными доказательствами Пирс доволен не был (иногда вполне ясно почему, а иногда, скажем так, не вполне), но по крайней мере однажды пытался предложить какую-то свою модификацию онтологического аргумента.
Бонус: внутри этой статьи о доказательствах бытия Бога у Пирса спрятана вторая статья — о том, почему Пирс мог считать, что с точки зрения Дунса Скота бытие не является "общим свойством" (стр. 177–190).
Второй бонус: рецензия Логинова на "Современный американский прагматизм" Игоря Давидовича Джохадзе в этом же номере ИФЕ (бонус ко второму бонусу: этот текст изначально пришел в редакцию под заголовком "Введение в почти мертвую философию", но рецензии у нас скучно публикуются без заголовков).
О доказательствах божественного существования Пирс тоже думал, но не то, чтобы систематически. Логинов перебирает почти все опубликованные тексты и роет сквозь горы рукописного наследия, чтобы найти и упорядочить все релевантное в какую-то рамку. Общий вывод в том, что традиционными доказательствами Пирс доволен не был (иногда вполне ясно почему, а иногда, скажем так, не вполне), но по крайней мере однажды пытался предложить какую-то свою модификацию онтологического аргумента.
Бонус: внутри этой статьи о доказательствах бытия Бога у Пирса спрятана вторая статья — о том, почему Пирс мог считать, что с точки зрения Дунса Скота бытие не является "общим свойством" (стр. 177–190).
Второй бонус: рецензия Логинова на "Современный американский прагматизм" Игоря Давидовича Джохадзе в этом же номере ИФЕ (бонус ко второму бонусу: этот текст изначально пришел в редакцию под заголовком "Введение в почти мертвую философию", но рецензии у нас скучно публикуются без заголовков).
philos.msu.ru
Логинов Евгений Владимирович | Философский факультет
Мы уже пару раз обсуждали тут один из главных аргументов Локка против картезианского тезиса о том, что пространство есть телесность: можно представить, что вы подлетели к границе телесного мира, высунули за нее руку и между пальцами руки будет пространство, где нет тела. Аристотелик Джон Сержант ему на это ответил, что на границе телесного мира такие ужасные физические условия, что Локк там просто помрет, не надо рассказывать, мол, сказки. Это возражение явно бьет мимо цели, потому что Локка можно понять так, что его пример просто демонстрирует отсутствие концептуальной связи между телесным и пространственным, а довод Сержанта касается физической, а не концептуальной возможности. Но, читая Бейля, можно заметить, что аристотелик вполне может попытаться превратить довод Сержанта в довод об именно концептуальной возможности: в изложении Бейля, Аристотель считал, что за пределами мира нет ни пустоты, ни места, ни времени. При этом "пустота" тут определяется "обычно": пространство, которое не содержит тел, но может содержать. А так как то, что за пределом мира, не может содержать тел в силу своей природы, то оно по определению уже не пустота. Это, по Бейлю, просто терминологический вопрос. Усвоив учение Аристотеля и стоиков, христианские философы стали называть пустоту, которая за пределами мира, воображаемыми пространствами (les espaces imaginaires), а пустоту в собственном смысле слова определяли как пространство, где тел нет, но оно всюду окружено телами — в этом смысле за пределами мира нет пустоты. Для этих философов-схоластов пространство было ничем, l'espace n'est rien, и что оно есть чистая лишенность (une pure privation — в официальном русском издании "Философского наследия", 1968 году, это место понято неверно, стр. 262). Против этого восстал Декарт, утверждая, что пространство вовсе ни ничто, а, наоборот, тело, ведь тело есть то, у чего 3 изменения; поэтому, если в том, что вам кажется пустотой, можно выделить три изменения, то это тело, а не пустота. Против этого, по Бейлю, пошли новые сторонники пустоты — Ньютон, Фацио и Гюйгенс — но они уже не могли просто отрицать аргументы Декарта. Поэтому они подходят к тому, чтобы принять абсурдное учение некоторых перипатетиков о том, что пространство есть бесконечность Бога (из контекста там кажется, что речь про Мальбранша).
Короче, если перевести довод Сержанта из физической плоскости в концептуальную, то можно сказать, что Локк не сможет высунуть руку за пределы мира, но не потому, что там тяжелые условия, а по определению мира и не-мира. Мир есть все вещи, а не-мир — это там, где не может быть вещей. Другое дело, что Локка это вряд ли бы убедило.
Короче, если перевести довод Сержанта из физической плоскости в концептуальную, то можно сказать, что Локк не сможет высунуть руку за пределы мира, но не потому, что там тяжелые условия, а по определению мира и не-мира. Мир есть все вещи, а не-мир — это там, где не может быть вещей. Другое дело, что Локка это вряд ли бы убедило.
Среда с доцентом Антоном Кузнецовым возвращается в новом сезоне!
https://youtu.be/ujGdQJ9V6qo?si=FA2dVNY0MKUh7Wo0
https://youtu.be/ujGdQJ9V6qo?si=FA2dVNY0MKUh7Wo0
YouTube
А.В. Кузнецов: Другое сознание искусственного интеллекта
Доклад на конференции Академии Кантианы "Искусственный интеллект в кантианской перспективе", Калининград, БФУ им. И. Канта, 25-26 ноября 2024 года
Студенты младших курсов философского факультета часто страдают от логики и от Хайдеггера. Хайдеггеровское оружие против логики мы уже давали, теперь дадим логичное оружие против Хайдеггера.
В Мюнхене комиссия, учрежденная для подготовки преемника профессора Хёнигсвальда, посчитала кандидатуру [Хайдеггера] неподходящей для университета такого ранга, как Мюнхенский. Вот к какому выводу она пришла:
Факультету также не хотелось бы утаивать то соображение, что обучающее воздействие его философии может оказаться меньше, чем воздействие вдохновляющее, и что студентам, особенно юным, легче поддаться упоению его экстатического языка, чем усвоить глубокое и трудно постижимое его содержание.
Можно цитировать на экзамене по онтологии (но лучше не стоит) .
Фай Э. Хайдеггер, введение нацизма в философию. На материале семинаров 1933–1935 гг. М.: Дело. 2021. С. 134-5.
В Мюнхене комиссия, учрежденная для подготовки преемника профессора Хёнигсвальда, посчитала кандидатуру [Хайдеггера] неподходящей для университета такого ранга, как Мюнхенский. Вот к какому выводу она пришла:
Факультету также не хотелось бы утаивать то соображение, что обучающее воздействие его философии может оказаться меньше, чем воздействие вдохновляющее, и что студентам, особенно юным, легче поддаться упоению его экстатического языка, чем усвоить глубокое и трудно постижимое его содержание.
Можно цитировать на экзамене по онтологии
Фай Э. Хайдеггер, введение нацизма в философию. На материале семинаров 1933–1935 гг. М.: Дело. 2021. С. 134-5.
Интервью с Мотрошиловой Н.В. (ФК, осень 2012, из №2)
Прошлая часть тут.
ФК: А почему? Ваша первая любовь – Гуссерль. Также Вы много анализируете Мамардашливи, это понятно. Но почему Соловьев?
Н.М.: Ну, если говорить в этих терминах, то я вообще очень «влюбчивый» человек. У меня так много философских персонажей, в которых я в разное время была «влюблена» и «влюблена» сейчас. В Гуссерля, в его философию, я «влюбилась» тогда, когда его имя ещё мало кто знал в нашей стране, а кто знал – непременно ругал. Когда я говорила, что пишу о нем дипломную работу, – это 1955-1956 годы, – меня все спрашивали, кто это такой. И как его только не называли: кто Муссерль, кто ещё как-то. Не знали его в России. Но уже и в то время, я увлекалась Гегелем и Кантом, и это тоже осталось на всю жизнь. А во Владимира Соловьева я «влюбилась» относительно поздно. Найти книги русских философов в то время было очень трудно. В библиотеке они были, но отпускали их далеко не всем. Одна моя подруга, например, приносила мне работы Бердяева в каких-то тайных свертках. И с Соловьевым – так же. У меня самой его произведений не было, мне кто-то их дал. Соловьев мне сразу понравился; мне кажется, я как-то сразу поняла, что это за человек, и пришла к его философии через его личность. Она меня просто заворожила! Неуемная, страдающая, совершенно не приспособленная к миру. Я представляла себе, как скитался Соловьев. Мне однажды довелось быть в санатории Узкое, куда больным он приехал к Трубецкому, своему другу, и где он скончался. Я посидела в той самой комнате, где это как будто бы и происходило. Просто прониклась его жизнью. Мне было важно, например, реконструировать защиту его диссертации. Об этом я писала потом в книге «Мыслители России и философия Запада» – очень красивый и выразительный был сам материал. Если же говорить о нем как о философе, то было у него то свойство, которое должен воспитать в себе каждый профессиональный философ: он все, как говорится, пробовал на зуб. Читая кого-либо, – не важно, Платона ли, Канта или Гегеля, – необходимо не просто их понимать и погружаться в их систему, но выделять из неё отдельные принципиальные положения и задавать самому себе вопрос: соглашаться ли мне с этим, или нет? И отвечать себе на этот вопрос максимально честно. В философии нужно каждый текст так читать. И Соловьев умел так читать философские тексты.
Продолжение следует.
Прошлая часть тут.
ФК: А почему? Ваша первая любовь – Гуссерль. Также Вы много анализируете Мамардашливи, это понятно. Но почему Соловьев?
Н.М.: Ну, если говорить в этих терминах, то я вообще очень «влюбчивый» человек. У меня так много философских персонажей, в которых я в разное время была «влюблена» и «влюблена» сейчас. В Гуссерля, в его философию, я «влюбилась» тогда, когда его имя ещё мало кто знал в нашей стране, а кто знал – непременно ругал. Когда я говорила, что пишу о нем дипломную работу, – это 1955-1956 годы, – меня все спрашивали, кто это такой. И как его только не называли: кто Муссерль, кто ещё как-то. Не знали его в России. Но уже и в то время, я увлекалась Гегелем и Кантом, и это тоже осталось на всю жизнь. А во Владимира Соловьева я «влюбилась» относительно поздно. Найти книги русских философов в то время было очень трудно. В библиотеке они были, но отпускали их далеко не всем. Одна моя подруга, например, приносила мне работы Бердяева в каких-то тайных свертках. И с Соловьевым – так же. У меня самой его произведений не было, мне кто-то их дал. Соловьев мне сразу понравился; мне кажется, я как-то сразу поняла, что это за человек, и пришла к его философии через его личность. Она меня просто заворожила! Неуемная, страдающая, совершенно не приспособленная к миру. Я представляла себе, как скитался Соловьев. Мне однажды довелось быть в санатории Узкое, куда больным он приехал к Трубецкому, своему другу, и где он скончался. Я посидела в той самой комнате, где это как будто бы и происходило. Просто прониклась его жизнью. Мне было важно, например, реконструировать защиту его диссертации. Об этом я писала потом в книге «Мыслители России и философия Запада» – очень красивый и выразительный был сам материал. Если же говорить о нем как о философе, то было у него то свойство, которое должен воспитать в себе каждый профессиональный философ: он все, как говорится, пробовал на зуб. Читая кого-либо, – не важно, Платона ли, Канта или Гегеля, – необходимо не просто их понимать и погружаться в их систему, но выделять из неё отдельные принципиальные положения и задавать самому себе вопрос: соглашаться ли мне с этим, или нет? И отвечать себе на этот вопрос максимально честно. В философии нужно каждый текст так читать. И Соловьев умел так читать философские тексты.
Продолжение следует.
110-117+Морозов+К.+Е..pdf
225.8 KB
Вышла статья коллеги Константина Морозова про тождество личности и телепорт. Статья является частью большой дискуссии.
Аннотация:
Статья представляет собой комментарий к работе Романа Кочнева Телепорт и другие неприятности, которая является критической репликой на работу Алексея Кардаша Телепорт и оригами. Сначала в статье реконструируется аргументация Кардаша против выживания в парфитовском телепорте, а также критика Кочнева. Далее защищается предложенный Кардашем принцип мереорганической преемственности как условие выживания личности. Для ответа на критику Кочнева моделируются примеры украденных гамет, которые демонстрируют, что мереорганическая преемственность является детектором каузальных отношений, необходимых для выживания личности. В завершение статьи рассматривается проблема имплицитного дуализма, присущего парфитианским взглядам на выживание в телепорте.
Аннотация:
Статья представляет собой комментарий к работе Романа Кочнева Телепорт и другие неприятности, которая является критической репликой на работу Алексея Кардаша Телепорт и оригами. Сначала в статье реконструируется аргументация Кардаша против выживания в парфитовском телепорте, а также критика Кочнева. Далее защищается предложенный Кардашем принцип мереорганической преемственности как условие выживания личности. Для ответа на критику Кочнева моделируются примеры украденных гамет, которые демонстрируют, что мереорганическая преемственность является детектором каузальных отношений, необходимых для выживания личности. В завершение статьи рассматривается проблема имплицитного дуализма, присущего парфитианским взглядам на выживание в телепорте.
Читая Бхагавад-гиту
Не тот несчастлив, кто лишен
Всех радостей земных,
А кто душой не отрешен,
Когда сидит в пивных.
26.04.79
Арсений Чанышев, профессор философского факультета.
Не тот несчастлив, кто лишен
Всех радостей земных,
А кто душой не отрешен,
Когда сидит в пивных.
26.04.79
Арсений Чанышев, профессор философского факультета.
Если соседи жалуются, что вы слишком шумите, отвечайте им неожиданно — строчками из вавилонского Эпоса о сотворении мира
Толпой собираются сородичи-боги,
Тревожат Тиамат, снуют, суетятся,
Чрево Тиамат они колеблют
Буйным гамом в верхних покоях.
В Апсу не утихает их гомон.
Но спокойна, безмолвствует Тиамат,
Хотя тягостны ей их повадки.
Не добры их пути, она же щадит их.
Апсу, великих богов творитель,
Кличет Мумму-советиика, так ему молвит:
«Советник мой Мумму, веселящий мне печень!
Давай пойдем-ка с тобой к Тиамат!»
И они пошли, пред Тиамат воссели.
О богах, своих первенцах, думали думу.
Апсу уста свои открыл,
Кричит раздраженно, обратись к Тиамат:
«Мне отвратительны их повадки!
Мне днем нет отдыха, покоя — ночью!
Их погублю я, дела их разрушу!
Да утихнут звуки, во сне да пребудем!»
Ну и дальше младшие и шумные боги сначала убили Апсу, а потом и Тиамат расчленили. Поучительная история для соседей.
Толпой собираются сородичи-боги,
Тревожат Тиамат, снуют, суетятся,
Чрево Тиамат они колеблют
Буйным гамом в верхних покоях.
В Апсу не утихает их гомон.
Но спокойна, безмолвствует Тиамат,
Хотя тягостны ей их повадки.
Не добры их пути, она же щадит их.
Апсу, великих богов творитель,
Кличет Мумму-советиика, так ему молвит:
«Советник мой Мумму, веселящий мне печень!
Давай пойдем-ка с тобой к Тиамат!»
И они пошли, пред Тиамат воссели.
О богах, своих первенцах, думали думу.
Апсу уста свои открыл,
Кричит раздраженно, обратись к Тиамат:
«Мне отвратительны их повадки!
Мне днем нет отдыха, покоя — ночью!
Их погублю я, дела их разрушу!
Да утихнут звуки, во сне да пребудем!»
Ну и дальше младшие и шумные боги сначала убили Апсу, а потом и Тиамат расчленили. Поучительная история для соседей.
Исаак Ньютон о РПЦ
...епископы двух имперских городов соперничали друг с другом и сразу же выросли из епископов отдельных городов во вселенских епископов двух великих империй. А если к греческой церкви добавить христианские церкви всей Московии, то Константинопольский патриархат станет больше Римского. Ибо россы (Russes) и по сей день пребывают в вере* и практике Греческой Церкви, а митрополит Московский, который был их предстоятелем, был рукополагаем Константинопольским Патриархом примерно до 1588 года: В это время Патриарх Константинопольский Иероним, прибыв в Москву, торжественно сложил с себя патриарший сан и передал его митрополиту этого города, который и остается по сей день Патриархом или верховным главой Церкви Московии. И таким образом императорская резиденция греческой церкви переводится в Московию, как латинская церковь — в Германию. И таким образом северные варварские народы Московии становятся императорской резиденцией греческой церкви, как Германия — латинской.
Fragments on history and prophecy.
Yahuda Ms. 7.3i, National Library of Israel, Jerusalem, Israel, 052v
Дата создания точно неизвестна — где-то первая четверть XVIII века.
*написано doctrine, зачеркнуто и написано faith
...епископы двух имперских городов соперничали друг с другом и сразу же выросли из епископов отдельных городов во вселенских епископов двух великих империй. А если к греческой церкви добавить христианские церкви всей Московии, то Константинопольский патриархат станет больше Римского. Ибо россы (Russes) и по сей день пребывают в вере* и практике Греческой Церкви, а митрополит Московский, который был их предстоятелем, был рукополагаем Константинопольским Патриархом примерно до 1588 года: В это время Патриарх Константинопольский Иероним, прибыв в Москву, торжественно сложил с себя патриарший сан и передал его митрополиту этого города, который и остается по сей день Патриархом или верховным главой Церкви Московии. И таким образом императорская резиденция греческой церкви переводится в Московию, как латинская церковь — в Германию. И таким образом северные варварские народы Московии становятся императорской резиденцией греческой церкви, как Германия — латинской.
Fragments on history and prophecy.
Yahuda Ms. 7.3i, National Library of Israel, Jerusalem, Israel, 052v
Дата создания точно неизвестна — где-то первая четверть XVIII века.
*написано doctrine, зачеркнуто и написано faith
Два часа доцент Антон Кузнецов общается с нейробиологом Владимиром Алиповым о сознании
https://youtu.be/WkhRQ25X5OQ
https://youtu.be/WkhRQ25X5OQ
YouTube
Беседа о сознании. Алипов, Плаксин, Кузнецов
Нейробиолог Владимир Алипов https://www.youtube.com/channel/UCsfHjT6FKyJHm39qWIO3rVg, апологет сложности мировосприятия Максим Плаксин и кандидат философских наук, доцент философского факультета МГУ, научный сотрудник Московского центра исследования сознания…
Станислав Дробышевский — палеоантрополог, кандидат биологических наук.
ФК: Как Вы относитесь к самой идее доказательства бытия (или отсутствия) Бога? Кажется ли она Вам состоятельной? Почему?
С.Д.: Доказывать можно что угодно. Главное, чтобы телега не ехала впереди лошади, то есть выводы - впереди фактов. Теория должна объяснять факты, а при поисках доказательств бога факты привлекаются для обоснования идеи, которая не основана на фактах. Короче, это подгонка, а потому не научное занятие. Но если кому-то хочется тратить время, отчего бы и нет.
ФК: Если бы Вы попытались осуществить доказательство бытия (или отсутствия) Бога, то какое определение понятия «Бог» Вы бы использовали? Кажется ли Вам подходящим классическое определение Бога как всеблагого, всезнающего и всемогущего творца мира?
С.Д.: Я бы такой ерундой не занимался. Сначала должен быт наблюдаемый факт, а его нет.
ФК: Какие из доказательств бытия (или отсутствия) Бога кажутся Вам наиболее сильными и интересными?
С.Д.: Нет никаких доказательств и самой проблемы, стало быть нет.
ФК: Как вы оцениваете роль доказательств бытия (или отсутствия) Бога в истории философии, науки, религии, культуры в целом?
С.Д.: Они тренировали мозги. Наверное, это было полезно для развития логики как науки. Но куча усилий и ресурсов была потрачена совершенно бессмысленно.
ФК: Некоторые считают, что критика Кантом известных ему доказательств была столь разрушительна, что сам вопрос о доказательстве бытия Бога перестал быть философски актуальным. Что Вы думаете об этой позиции?
С.Д.: Я, конечно, сдавал кандидатский минимум по философии, но не силён в Канте и не являюсь философом (хотя у меня оба родителя философы, так что я как бы потомственный философ:))). Но согласен, что вопрос вообще-то не очень актуален.
ФК: Могли бы Вы порекомендовать текст (или несколько), который является, с Вашей точки зрения, наиболее важным для понимания данной проблематики?
С.Д.: Книги Докинза. И здравый смысл. Тексты ничего не доказывают, это не факты. Я бы порекомендовал ориентироваться на актуальную реальность, а не измышления по поводу реальности.
30.10.2016
#доказательствабытиябога
Об этой рубрике
ФК: Как Вы относитесь к самой идее доказательства бытия (или отсутствия) Бога? Кажется ли она Вам состоятельной? Почему?
С.Д.: Доказывать можно что угодно. Главное, чтобы телега не ехала впереди лошади, то есть выводы - впереди фактов. Теория должна объяснять факты, а при поисках доказательств бога факты привлекаются для обоснования идеи, которая не основана на фактах. Короче, это подгонка, а потому не научное занятие. Но если кому-то хочется тратить время, отчего бы и нет.
ФК: Если бы Вы попытались осуществить доказательство бытия (или отсутствия) Бога, то какое определение понятия «Бог» Вы бы использовали? Кажется ли Вам подходящим классическое определение Бога как всеблагого, всезнающего и всемогущего творца мира?
С.Д.: Я бы такой ерундой не занимался. Сначала должен быт наблюдаемый факт, а его нет.
ФК: Какие из доказательств бытия (или отсутствия) Бога кажутся Вам наиболее сильными и интересными?
С.Д.: Нет никаких доказательств и самой проблемы, стало быть нет.
ФК: Как вы оцениваете роль доказательств бытия (или отсутствия) Бога в истории философии, науки, религии, культуры в целом?
С.Д.: Они тренировали мозги. Наверное, это было полезно для развития логики как науки. Но куча усилий и ресурсов была потрачена совершенно бессмысленно.
ФК: Некоторые считают, что критика Кантом известных ему доказательств была столь разрушительна, что сам вопрос о доказательстве бытия Бога перестал быть философски актуальным. Что Вы думаете об этой позиции?
С.Д.: Я, конечно, сдавал кандидатский минимум по философии, но не силён в Канте и не являюсь философом (хотя у меня оба родителя философы, так что я как бы потомственный философ:))). Но согласен, что вопрос вообще-то не очень актуален.
ФК: Могли бы Вы порекомендовать текст (или несколько), который является, с Вашей точки зрения, наиболее важным для понимания данной проблематики?
С.Д.: Книги Докинза. И здравый смысл. Тексты ничего не доказывают, это не факты. Я бы порекомендовал ориентироваться на актуальную реальность, а не измышления по поводу реальности.
30.10.2016
#доказательствабытиябога
Об этой рубрике
Вышла статья "Кант и анализ"
Аннотация:
В настоящем диалоге двух авторов, имеющих различные взгляды на анализ, философию и применение ярлыков, ведущим является вопрос: как следует понимать выражение «аналитическая философия»? Левин утверждает, что, поскольку не существует общепринятых принципов и методов так называемой «аналитической философии», это название должно быть заменено на более конкретное или от него следует отказаться. Уильямсон защищает использование этого словосочетания, утверждая, что оно вполне пригодно, так как относится к широкой традиции взаимовлияний и при этом даже не требует приверженности методу анализа в сколько-нибудь определенном смысле. Левин возражает, что в данном случае термин «аналитическая философия» слишком пуст. Это можно было бы исправить концептуальным анализом понятия «аналитическая философия», но тогда и Кант, для которого философия по своей сути аналитична, стал бы сторонником аналитической философии. Другой вариант - следовать идеалу Райла о свободном от ярлыков, когерентном и честном мышлении. Как утверждает Левин, взгляды Уильямсона, по меньшей мере частично, согласуются с концепцией Канта о различии между философией и историей философии, а также с эмпирическим анализом и лежащим в его основе эмпирическим реализмом. Уильямсон отвечает, что он использует понятие «аналитическая философия» в его нынешнем значении, которое не сводится к значениям понятий «аналитический» и «философия». Современное его применение отличается от прежних, и в этом виде оно не применимо к Канту. Уильямсон выступает против трансцендентального идеализма и грубого различения аналитического и синтетического, a priori и a posteriori, требующих обновления.
Аннотация:
В настоящем диалоге двух авторов, имеющих различные взгляды на анализ, философию и применение ярлыков, ведущим является вопрос: как следует понимать выражение «аналитическая философия»? Левин утверждает, что, поскольку не существует общепринятых принципов и методов так называемой «аналитической философии», это название должно быть заменено на более конкретное или от него следует отказаться. Уильямсон защищает использование этого словосочетания, утверждая, что оно вполне пригодно, так как относится к широкой традиции взаимовлияний и при этом даже не требует приверженности методу анализа в сколько-нибудь определенном смысле. Левин возражает, что в данном случае термин «аналитическая философия» слишком пуст. Это можно было бы исправить концептуальным анализом понятия «аналитическая философия», но тогда и Кант, для которого философия по своей сути аналитична, стал бы сторонником аналитической философии. Другой вариант - следовать идеалу Райла о свободном от ярлыков, когерентном и честном мышлении. Как утверждает Левин, взгляды Уильямсона, по меньшей мере частично, согласуются с концепцией Канта о различии между философией и историей философии, а также с эмпирическим анализом и лежащим в его основе эмпирическим реализмом. Уильямсон отвечает, что он использует понятие «аналитическая философия» в его нынешнем значении, которое не сводится к значениям понятий «аналитический» и «философия». Современное его применение отличается от прежних, и в этом виде оно не применимо к Канту. Уильямсон выступает против трансцендентального идеализма и грубого различения аналитического и синтетического, a priori и a posteriori, требующих обновления.