За этот недобрый год я написала серию постов о книге Ивана Куриллы «Битва за прошлое: как политика меняет историю». (Ссылки есть в закреплённом посте.) Среди прочего она подсказывает, как к историческим отсылкам в речах политиков можно отнестись критически. Но как обстоит дело с самими историками? Насколько можно доверять им? Ведь их работа полна проблем.
История — наука о прошлом. Задача историка — составлять о нём нарративы. При этом историк лишён возможности познавать свой предмет напрямую: он вынужден опираться на показания свидетелей, а чужое слово ненадёжно. Так что мы никогда не узнаем, «как всё было на самом деле». Знание начал того или иного явления служит его объяснением; зачем история нужна как дисциплина, если она этого знания не даёт? Сомнения в пользе истории возникают ещё и потому, что беспристрастность в её изучении невозможна, причём чем ближе к исследователю по времени изучаемые события, тем меньше она выражена. Ну и, конечно, не стоит забывать: историю пишут победители, поэтому она постоянно переписывается.
Если вы прочитали предыдущий абзац и не поморщились (или поморщились, но не на каждом предложении), то вам есть смысл взяться за эту книгу. Её можно найти в относительно свежем издании из «Эксклюзивной классики», но без справочного аппарата, или — в букинистике и сети — в издании из советской серии «Памятники исторической мысли», с комментариями Арона Яковлевича Гуревича и ценными дополнительными материалами.
Что не так с тем абзацем? Хоть перечисленные представления об истории и возникли не на ровном месте, с тех пор она сильно изменилась (причём уже ко времени Марка Блока, который писал «Апологию истории» в ходе Второй мировой войны; в тексте содержится немало объяснений, как оно происходило), а они за ней не поспели и по-прежнему не поспевают. Возможно, потому что в них есть доля истины. Но в том-то и дело, что не больше.
Возьмём в качестве примера пункт о показаниях свидетелей. Да, они важны в работе историка. Да, они искажают действительность. Но. Во-первых, познание тех или иных аспектов настоящего тоже не всегда подразумевает прямоту. Во-вторых, нарративные показания — далеко не единственный тип исторических источников, но если говорить именно о них, то существуют методы их критики (о некоторых из них Марк Блок тоже рассказал) + важные сведения они способны сообщать ненамеренно (в книге нашлось место и для этой темы). В-третьих, в ряде случаев познавать прошлое напрямую всё-таки возможно.
Мне кажется, в целом люди представляют себе слабо, что может служить историческим свидетельством/источником. Что угодно из созданного человечеством? Приведу несколько примеров не из книги, а из личного багажа: в бакалавриате я училась на историческом отделении востоковедческого факультета — занималась средневековой историей Индонезии. Историком учёба меня и близко не сделала, но это уже другая история. (Простите за каламбур.) Так вот. Геннадий Георгиевич Бандиленко при изучении культуры и идеологии средневековой Явы во многом опирался на архитектуру; письменные источники в яванском климате сохранялись плохо. Прародина австронезийских народов вычислялась по словам из древних языков Юго-Восточной Азии, которые обозначали не существовавшие там реалии. (Есть и обратный — по-настоящему невероятный — пример взаимопомощи истории и лингвистики: Сергей Всеволодвич Кулланда восстановил несколько сотен скифских слов с опорой на языки тех народов, с которыми скифы контактировали. Его имя здесь стоит потому, что он был не только скифологом, но и индонезистом, редким человеком, владевшим древнеяванским языком; иначе об этом случае я бы не узнала.)
Марк Блок привёл свои примеры, в том числе — как свидетельством может выступать даже намеренная ложь.
Он, кстати, не старался создать впечатление, будто у истории как науки нет проблем. Напротив: он призывал не прятать их от любознательных. Просто это не обязательно те проблемы, которые приходят на ум, если не заниматься историей профессионально или хотя бы любительски.
За этот недобрый год я написала серию постов о книге Ивана Куриллы «Битва за прошлое: как политика меняет историю». (Ссылки есть в закреплённом посте.) Среди прочего она подсказывает, как к историческим отсылкам в речах политиков можно отнестись критически. Но как обстоит дело с самими историками? Насколько можно доверять им? Ведь их работа полна проблем.
История — наука о прошлом. Задача историка — составлять о нём нарративы. При этом историк лишён возможности познавать свой предмет напрямую: он вынужден опираться на показания свидетелей, а чужое слово ненадёжно. Так что мы никогда не узнаем, «как всё было на самом деле». Знание начал того или иного явления служит его объяснением; зачем история нужна как дисциплина, если она этого знания не даёт? Сомнения в пользе истории возникают ещё и потому, что беспристрастность в её изучении невозможна, причём чем ближе к исследователю по времени изучаемые события, тем меньше она выражена. Ну и, конечно, не стоит забывать: историю пишут победители, поэтому она постоянно переписывается.
Если вы прочитали предыдущий абзац и не поморщились (или поморщились, но не на каждом предложении), то вам есть смысл взяться за эту книгу. Её можно найти в относительно свежем издании из «Эксклюзивной классики», но без справочного аппарата, или — в букинистике и сети — в издании из советской серии «Памятники исторической мысли», с комментариями Арона Яковлевича Гуревича и ценными дополнительными материалами.
Что не так с тем абзацем? Хоть перечисленные представления об истории и возникли не на ровном месте, с тех пор она сильно изменилась (причём уже ко времени Марка Блока, который писал «Апологию истории» в ходе Второй мировой войны; в тексте содержится немало объяснений, как оно происходило), а они за ней не поспели и по-прежнему не поспевают. Возможно, потому что в них есть доля истины. Но в том-то и дело, что не больше.
Возьмём в качестве примера пункт о показаниях свидетелей. Да, они важны в работе историка. Да, они искажают действительность. Но. Во-первых, познание тех или иных аспектов настоящего тоже не всегда подразумевает прямоту. Во-вторых, нарративные показания — далеко не единственный тип исторических источников, но если говорить именно о них, то существуют методы их критики (о некоторых из них Марк Блок тоже рассказал) + важные сведения они способны сообщать ненамеренно (в книге нашлось место и для этой темы). В-третьих, в ряде случаев познавать прошлое напрямую всё-таки возможно.
Мне кажется, в целом люди представляют себе слабо, что может служить историческим свидетельством/источником. Что угодно из созданного человечеством? Приведу несколько примеров не из книги, а из личного багажа: в бакалавриате я училась на историческом отделении востоковедческого факультета — занималась средневековой историей Индонезии. Историком учёба меня и близко не сделала, но это уже другая история. (Простите за каламбур.) Так вот. Геннадий Георгиевич Бандиленко при изучении культуры и идеологии средневековой Явы во многом опирался на архитектуру; письменные источники в яванском климате сохранялись плохо. Прародина австронезийских народов вычислялась по словам из древних языков Юго-Восточной Азии, которые обозначали не существовавшие там реалии. (Есть и обратный — по-настоящему невероятный — пример взаимопомощи истории и лингвистики: Сергей Всеволодвич Кулланда восстановил несколько сотен скифских слов с опорой на языки тех народов, с которыми скифы контактировали. Его имя здесь стоит потому, что он был не только скифологом, но и индонезистом, редким человеком, владевшим древнеяванским языком; иначе об этом случае я бы не узнала.)
Марк Блок привёл свои примеры, в том числе — как свидетельством может выступать даже намеренная ложь.
Он, кстати, не старался создать впечатление, будто у истории как науки нет проблем. Напротив: он призывал не прятать их от любознательных. Просто это не обязательно те проблемы, которые приходят на ум, если не заниматься историей профессионально или хотя бы любительски.
BY Lukupäiväkirja
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
For Oleksandra Tsekhanovska, head of the Hybrid Warfare Analytical Group at the Kyiv-based Ukraine Crisis Media Center, the effects are both near- and far-reaching. Telegram has become more interventionist over time, and has steadily increased its efforts to shut down these accounts. But this has also meant that the company has also engaged with lawmakers more generally, although it maintains that it doesn’t do so willingly. For instance, in September 2021, Telegram reportedly blocked a chat bot in support of (Putin critic) Alexei Navalny during Russia’s most recent parliamentary elections. Pavel Durov was quoted at the time saying that the company was obliged to follow a “legitimate” law of the land. He added that as Apple and Google both follow the law, to violate it would give both platforms a reason to boot the messenger from its stores. Russians and Ukrainians are both prolific users of Telegram. They rely on the app for channels that act as newsfeeds, group chats (both public and private), and one-to-one communication. Since the Russian invasion of Ukraine, Telegram has remained an important lifeline for both Russians and Ukrainians, as a way of staying aware of the latest news and keeping in touch with loved ones. "The inflation fire was already hot and now with war-driven inflation added to the mix, it will grow even hotter, setting off a scramble by the world’s central banks to pull back their stimulus earlier than expected," Chris Rupkey, chief economist at FWDBONDS, wrote in an email. "A spike in inflation rates has preceded economic recessions historically and this time prices have soared to levels that once again pose a threat to growth." Since its launch in 2013, Telegram has grown from a simple messaging app to a broadcast network. Its user base isn’t as vast as WhatsApp’s, and its broadcast platform is a fraction the size of Twitter, but it’s nonetheless showing its use. While Telegram has been embroiled in controversy for much of its life, it has become a vital source of communication during the invasion of Ukraine. But, if all of this is new to you, let us explain, dear friends, what on Earth a Telegram is meant to be, and why you should, or should not, need to care.
from de
