Мне двадцать три, и Время, этот вор,
Неуловимый, дерзкий, быстрокрылый,
Уносит дни моей весны унылой,
Так и не давшей всходов до сих пор.
Но лишь в обман ввожу, быть может, взор
Я внешностью ребячливой и хилой,
Превосходя в душе сокрытой силой
Иного, кто на мысль и дело скор.
И все ж - спешить иль медлить я обязан,
Иду к высокой цели иль ничтожной
И близок от нее или далек
По воле провиденья непреложной -
Благословен мой путь: он предуказан
Тем, кем мне задан мой земной урок.
Милтон.
Неуловимый, дерзкий, быстрокрылый,
Уносит дни моей весны унылой,
Так и не давшей всходов до сих пор.
Но лишь в обман ввожу, быть может, взор
Я внешностью ребячливой и хилой,
Превосходя в душе сокрытой силой
Иного, кто на мысль и дело скор.
И все ж - спешить иль медлить я обязан,
Иду к высокой цели иль ничтожной
И близок от нее или далек
По воле провиденья непреложной -
Благословен мой путь: он предуказан
Тем, кем мне задан мой земной урок.
Милтон.
Вершина знаний, мысли цвет , —
таким был университет.
А нынче, волею судеб,
он превращается в вертеп.
Гуляют, бражничают, жрут,
книг сроду в руки не берут,
для шалопая-школяра
ученье — вроде бы игра.
В былые дни такой пострел
всю жизнь над книжками потел,
и обучался он — учти —
до девяноста лет почти.
Ну, а теперь — за десять лет
кончают университет,
и в жизнь выходят потому,
не научившись ничему!
При этом наглости у них
хватает поучать других.
Нет! Прочь гоните от дверей
таких слепых поводырей.
Неоперившихся птенцов
пускают наставлять юнцов!
Барашек, мантию надев,
решил, что он — ученый лев!
Ужель блаженный Августин
погряз в гнуснейшей из трясин?
Неужто мудрость всех веков
свелась к распутству кабаков?
То гордый дух былых времен
распят, осмеян, искажен.
Здесь бредни мудростью слывут,
а мудрость глупостью зовут!
С каких же, объясните, пор
ученье — блажь, прилежность —
вздор?
Но если названное — тлен,
что вы предложите взамен?!
Эх, молодые господа,
побойтесь Страшного суда!
Прощенья станете просить —
да кто захочет вас простить?
Народная немецкая баллада. Перевод Л. Гинзбурга.
таким был университет.
А нынче, волею судеб,
он превращается в вертеп.
Гуляют, бражничают, жрут,
книг сроду в руки не берут,
для шалопая-школяра
ученье — вроде бы игра.
В былые дни такой пострел
всю жизнь над книжками потел,
и обучался он — учти —
до девяноста лет почти.
Ну, а теперь — за десять лет
кончают университет,
и в жизнь выходят потому,
не научившись ничему!
При этом наглости у них
хватает поучать других.
Нет! Прочь гоните от дверей
таких слепых поводырей.
Неоперившихся птенцов
пускают наставлять юнцов!
Барашек, мантию надев,
решил, что он — ученый лев!
Ужель блаженный Августин
погряз в гнуснейшей из трясин?
Неужто мудрость всех веков
свелась к распутству кабаков?
То гордый дух былых времен
распят, осмеян, искажен.
Здесь бредни мудростью слывут,
а мудрость глупостью зовут!
С каких же, объясните, пор
ученье — блажь, прилежность —
вздор?
Но если названное — тлен,
что вы предложите взамен?!
Эх, молодые господа,
побойтесь Страшного суда!
Прощенья станете просить —
да кто захочет вас простить?
Народная немецкая баллада. Перевод Л. Гинзбурга.
Вонзите штопор в упругость пробки, —
И взоры женщин не будут робки!..
Да, взоры женщин не будут робки,
И к знойной страсти завьются тропки.
Плесните в чаши янтарь муската
И созерцайте цвета заката…
Раскрасьте мысли в цвета заката
И ждите, ждите любви раската!..
Ловите женщин, теряйте мысли…
Счет поцелуям — пойди, исчисли!..
А к поцелуям финал причисли, —
И будет счастье в удобном смысле!
Игорь Северянин. 1909 г.
И взоры женщин не будут робки!..
Да, взоры женщин не будут робки,
И к знойной страсти завьются тропки.
Плесните в чаши янтарь муската
И созерцайте цвета заката…
Раскрасьте мысли в цвета заката
И ждите, ждите любви раската!..
Ловите женщин, теряйте мысли…
Счет поцелуям — пойди, исчисли!..
А к поцелуям финал причисли, —
И будет счастье в удобном смысле!
Игорь Северянин. 1909 г.
Прости, Господь, что, сердцем странный
Я ежедневно не молюсь.
Прости, что скорбный и туманный,
Я с грезой бурной не борюсь.
Но не беспечному веселью
Я жизнь по капле отдаю,
Задался я высокой целью:
Звезду наметил я свою.
Прости, Господь, что, сердцем чистый,
Склоняюсь редко я в мольбе –
Я все же выбрал путь тернистый,
И он ведет меня к Тебе.
Молитвы заменив стихами
И веря в Твой безбрежный свет,
Молюсь я высшими мечтами –
Прости, о Боже, я – поэт.
В.П. Палей. 1915 год, май.
Я ежедневно не молюсь.
Прости, что скорбный и туманный,
Я с грезой бурной не борюсь.
Но не беспечному веселью
Я жизнь по капле отдаю,
Задался я высокой целью:
Звезду наметил я свою.
Прости, Господь, что, сердцем чистый,
Склоняюсь редко я в мольбе –
Я все же выбрал путь тернистый,
И он ведет меня к Тебе.
Молитвы заменив стихами
И веря в Твой безбрежный свет,
Молюсь я высшими мечтами –
Прости, о Боже, я – поэт.
В.П. Палей. 1915 год, май.
Уже сама потребность получать новости по нескольку раз в день есть признак страха; воображение разгоняется и застывает на высоких оборотах. Все эти антенны больших городов подобны волосам, вставшим дыбом. Они как будто вызывают демонов.
Юнгер.
Юнгер.
Песенка шута
Вот король идёт в поход,
За собой войска ведёт:
Сто румяных усачей,
Сто весёлых трубачей.
И со связкою мечей
Едет старый казначей.
Воробьишка подлетел
И на эту связку сел,
Увидал картонный меч
И повёл такую речь:
«Меч картонный средь мечей,
Это чей?»
И король ответил смело:
– А тебе какое дело?
В. Берестов. 1942 г.
Вот король идёт в поход,
За собой войска ведёт:
Сто румяных усачей,
Сто весёлых трубачей.
И со связкою мечей
Едет старый казначей.
Воробьишка подлетел
И на эту связку сел,
Увидал картонный меч
И повёл такую речь:
«Меч картонный средь мечей,
Это чей?»
И король ответил смело:
– А тебе какое дело?
В. Берестов. 1942 г.
Любой человек должен уметь менять пеленки, планировать вторжения, резать свиней, конструировать здания, управлять кораблями, писать сонеты, вести бухгалтерию, возводить стены, вправлять кости, облегчать смерть, исполнять приказы, отдавать приказы, сотрудничать, действовать самостоятельно, решать уравнения, анализировать новые проблемы, вносить удобрения, программировать компьютеры, вкусно готовить, хорошо сражаться и достойно умирать. Специализация — удел насекомых.
Роберт Хайнлайн
Роберт Хайнлайн
Не для торгу едет Стенька
И не шуточки шутить -
Сбил он всех казаков вольных
Город Астрахань громить:
Выручать соболью шубу
К воеводе он плывет,
Ночью к стенам подступает,
К утру приступом берет.
Все по городу в тревоге;
Воевода на коне,
Пушкарей, людей служилых
Расставляет по стене.
Просит он стрельцов царевых,
Городскую просит рать
За святую божью церковь
И за правду постоять...
Тяжело стучат пищали;
Бьют во все колокола,
Трубят... Мгла пороховая
Стены все заволокла...
Вдруг негаданно-нежданно
От Пречистенских ворот -
С тылу - шум несется, крики,
И бросается народ...
Бей, ребята!.. Самопалов
Раздается трескотня;
Всё смешалось, побежало, -
Воевода сбит с коня.
Горожане, побогаче,
Разметались по церквам;
Вдоль по улицам широким -
Звон оружия и гам...
Вот пробит ясак на сдачу -
Пять ударов... Город сдан,
И на площади соборной
Показался атаман.
Шапка набок у Степана,
Раскраснелося лицо;
Аргамак под атаманом
Выгибается в кольцо.
- Ну, ребята! Где ваш ворог?
Подавай его сюда, -
Мы его теперь рассудим
Прежде Страшного Суда!
Воеводу из собора
На ковре к нему несут;
У собора, под раскатом,
Стенька правит скорый суд.
Круг казачий в полном сборе;
Все ругаются, галдят:
- Что с ним, вором, время тратить?
Пусть попробует раскат!
- Собирайся, - молвит Стенька, -
Близок твой последний час!
Показать тебя народу
Поведу в остальный раз...
Подхватил рукой и тащит
Воеводу за собой:
- Покорись, собака, лучше! -
Тот мотает головой.
С перепугу воевода
Стал белее полотна;
А Степан ведет на вышку -
Показались у окна, -
Наклонился к воеводе,
Что-то на ухо шепнул,
Показал рукой на город,
Размахнулся и - толкнул:
- Вот так сокол-воевода!
Полетать охота есть.
Полетел - да, вишь, на горе
Не умеет наземь сесть!
Д.Н. Садовников. 1881 г.
И не шуточки шутить -
Сбил он всех казаков вольных
Город Астрахань громить:
Выручать соболью шубу
К воеводе он плывет,
Ночью к стенам подступает,
К утру приступом берет.
Все по городу в тревоге;
Воевода на коне,
Пушкарей, людей служилых
Расставляет по стене.
Просит он стрельцов царевых,
Городскую просит рать
За святую божью церковь
И за правду постоять...
Тяжело стучат пищали;
Бьют во все колокола,
Трубят... Мгла пороховая
Стены все заволокла...
Вдруг негаданно-нежданно
От Пречистенских ворот -
С тылу - шум несется, крики,
И бросается народ...
Бей, ребята!.. Самопалов
Раздается трескотня;
Всё смешалось, побежало, -
Воевода сбит с коня.
Горожане, побогаче,
Разметались по церквам;
Вдоль по улицам широким -
Звон оружия и гам...
Вот пробит ясак на сдачу -
Пять ударов... Город сдан,
И на площади соборной
Показался атаман.
Шапка набок у Степана,
Раскраснелося лицо;
Аргамак под атаманом
Выгибается в кольцо.
- Ну, ребята! Где ваш ворог?
Подавай его сюда, -
Мы его теперь рассудим
Прежде Страшного Суда!
Воеводу из собора
На ковре к нему несут;
У собора, под раскатом,
Стенька правит скорый суд.
Круг казачий в полном сборе;
Все ругаются, галдят:
- Что с ним, вором, время тратить?
Пусть попробует раскат!
- Собирайся, - молвит Стенька, -
Близок твой последний час!
Показать тебя народу
Поведу в остальный раз...
Подхватил рукой и тащит
Воеводу за собой:
- Покорись, собака, лучше! -
Тот мотает головой.
С перепугу воевода
Стал белее полотна;
А Степан ведет на вышку -
Показались у окна, -
Наклонился к воеводе,
Что-то на ухо шепнул,
Показал рукой на город,
Размахнулся и - толкнул:
- Вот так сокол-воевода!
Полетать охота есть.
Полетел - да, вишь, на горе
Не умеет наземь сесть!
Д.Н. Садовников. 1881 г.
За чаем болтали в салоне
Они о любви по душе:
Мужья в эстетическом тоне,
А дамы с нежным туше.
«Да будет любовь платонична!»—
Изрек скелет в орденах,
Супруга его иронично
Вздохнула с усмешкою: «Ах»
Рек пастор протяжно и властно:
«Любовная страсть, господа,
Вредна для здоровья ужасно!»
Девица шепнула: «Да?»
Графиня роняет уныло:
«Любовь — кипящий вулкан...»
Затем предлагает мило
Барону бисквит и стакан.
Голубка, там было местечко —
Я был бы твоим vis-a-vis,—
Какое б ты всем им словечко
Сказала о нашей любви!
Гейне. Перевод С.Черного, 1911 год.
Они о любви по душе:
Мужья в эстетическом тоне,
А дамы с нежным туше.
«Да будет любовь платонична!»—
Изрек скелет в орденах,
Супруга его иронично
Вздохнула с усмешкою: «Ах»
Рек пастор протяжно и властно:
«Любовная страсть, господа,
Вредна для здоровья ужасно!»
Девица шепнула: «Да?»
Графиня роняет уныло:
«Любовь — кипящий вулкан...»
Затем предлагает мило
Барону бисквит и стакан.
Голубка, там было местечко —
Я был бы твоим vis-a-vis,—
Какое б ты всем им словечко
Сказала о нашей любви!
Гейне. Перевод С.Черного, 1911 год.
Надуты губки для угрозы,
А шепчут нежные слова.
Скажи, откуда эти слезы -
Ты так не плакала сперва.
Я помню время: блеснут, бывало,
Две-три слезы из бойких глаз,
Но горем ты тогда играла,
Тогда ты плакала, смеясь.
Я понял твой недуг опасный:
Уязвлена твоя душа.
Так плачь же, плачь, мой друг прекрасный,
В слезах ты чудно хороша!
Н.Ф. Павлов. 1860 г.
А шепчут нежные слова.
Скажи, откуда эти слезы -
Ты так не плакала сперва.
Я помню время: блеснут, бывало,
Две-три слезы из бойких глаз,
Но горем ты тогда играла,
Тогда ты плакала, смеясь.
Я понял твой недуг опасный:
Уязвлена твоя душа.
Так плачь же, плачь, мой друг прекрасный,
В слезах ты чудно хороша!
Н.Ф. Павлов. 1860 г.
Ночь... В углу сырого, темного подвала
Крик раздался страшный... Что-то запищало.
На нужду, на горе, свыше осужденный,
Родился ребенок, мальчик незаконный.
Барин, ради шутки, баловства пустого,
С толку сбил и кинул (это уж не ново)
Глупую девчонку, швейку молодую,
С личиком румяным, славную такую.
Старая хозяйка грязного подвала,
Где бедняга швейка угол нанимала,
Видит: дело плохо, девка помирает;
Бегает, хлопочет, чем помочь не знает.
Смерть в лицо худое холодом дохнула,
И лежит бедняга, словно как уснула...
Грудь не шелохнется, глаз раскрыт широко, -
В нем, с немым укором, взгляд застыл глубокой...
Вот орет мальчишка, звонко, что есть духу.
- Вишь! живой родился! - молвила старуха.-
Мало, что ли, было без тебя голодных?
И в приют казенный всех детей безродных
Тащит, завернувши тряпкою посконной.
- Ведь отца-то нету... Ты ведь... незаконный.
- Как? Отца-то нету? Вон он, - у камина,
В бархатной визитке дремлет, грея спину.
Выспался отлично, долго брился, мылся,
С английским пробором битый час возился,
Спрыснулся духами и на бал поскачет.
Что ж? Ведь он не слышит, как сынишка плачет.
Что ему за дело! Бедной швейки повесть
Не расскажет франту в этот вечер совесть...
И спокоен, весел этот шут салонный.
Впрочем, что ж за важность?
Сын-то незаконный.
Барыкова А.П. 1878 г.
Крик раздался страшный... Что-то запищало.
На нужду, на горе, свыше осужденный,
Родился ребенок, мальчик незаконный.
Барин, ради шутки, баловства пустого,
С толку сбил и кинул (это уж не ново)
Глупую девчонку, швейку молодую,
С личиком румяным, славную такую.
Старая хозяйка грязного подвала,
Где бедняга швейка угол нанимала,
Видит: дело плохо, девка помирает;
Бегает, хлопочет, чем помочь не знает.
Смерть в лицо худое холодом дохнула,
И лежит бедняга, словно как уснула...
Грудь не шелохнется, глаз раскрыт широко, -
В нем, с немым укором, взгляд застыл глубокой...
Вот орет мальчишка, звонко, что есть духу.
- Вишь! живой родился! - молвила старуха.-
Мало, что ли, было без тебя голодных?
И в приют казенный всех детей безродных
Тащит, завернувши тряпкою посконной.
- Ведь отца-то нету... Ты ведь... незаконный.
- Как? Отца-то нету? Вон он, - у камина,
В бархатной визитке дремлет, грея спину.
Выспался отлично, долго брился, мылся,
С английским пробором битый час возился,
Спрыснулся духами и на бал поскачет.
Что ж? Ведь он не слышит, как сынишка плачет.
Что ему за дело! Бедной швейки повесть
Не расскажет франту в этот вечер совесть...
И спокоен, весел этот шут салонный.
Впрочем, что ж за важность?
Сын-то незаконный.
Барыкова А.П. 1878 г.