В поисках предков заказчика просматривал десятки дел лишенцев — казаков одной из кубанских станиц. Глаз зацепился за потрепанную обложку школьной тетрадки с товарищем Сталиным. На обратной стороне — выписка из протокола президиума сельсовета о восстановлении в избирательных правах. Решил вчитаться в дело — и ужаснулся.
В разгар страды, летом 1928 года, у многодетного казака родилось «двое блезнят» — двойня. Жену положили в больницу. Чтобы спокойно работать в поле, он попросил присмотреть за детьми племянницу жены. Полтора месяца она ему помогала.
В 1934 году казаку дали пять лет с конфискацией хозяйства — за невыполнение плана хлебозаготовки на 5 пудов (это около 80 кг). Вскоре он был досрочно освобожден и вернулся в родную станицу, где его за «наем рабочей силы» — той самой родственницы-няньки — включили в список кулаков и лишили избирательных прав.
Как известно, лишенцы не только не могли участвовать в выборах, но и теряли доступ ко многим социальным благам и становились изгоями. Их не принимали в колхозы и на работу в советские учреждения, не брали в партию и комсомол, лишали пенсий и пособий, исключали из кооперативов. После введения карточной системы в 1928 году они были вынуждены покупать продукты по коммерческим ценам. В годы Большого террора лишенцы первыми становились объектом репрессий.
Обложка со Сталиным — предпоследний лист дела, а последний, написанный красными чернилами, — справка сельсовета. В ней приведен один факт о казаке, которого нет в других документах: «освобожден от военной службы по 66 ст. — глухота и эпилепсия».
Понятно, что любые исторические параллели требуют осторожности. Но когда в прошлую пятницу в список «иностранных агентов» включили Николая Эппле — замечательного исследователя исторической памяти, автора знаменитой книги «Неудобное прошлое», — я снова подумал о тех лишенцах.
Между лишенцами прошлого и современными «иноагентами» есть пугающее родство. И тогда, и сейчас государство выделяет группу «неблагонадежных» — тех, кого публично объявляют чужими и опасными. Сегодняшний статус «иноагента» означает не только клеймо, но и реальные ограничения: такие люди теряют доступ к государственному финансированию, к преподаванию, к культурной и научной деятельности, к публичным площадкам. Их имена сопровождает унизительный дисклеймер, их штрафуют за формальности, травят в медиапространстве. За несоблюдение дурацких требований «иноагент» рискует получить уже не только административное, но и уголовное преследование. Но главное — они вовсе не «иностранные агенты». Это, как правило, люди с независимой позицией, репутацией и авторитетом в своих сообществах. Именно поэтому государству важно заставить их замолчать. Клеймо иноагента — это способ запугивания и выдавливания из общественной жизни.
Выражаю Николаю Эппле поддержку и солидарность. Подпишитесь на его канал «Никогда/Снова» — там много интересного.
В разгар страды, летом 1928 года, у многодетного казака родилось «двое блезнят» — двойня. Жену положили в больницу. Чтобы спокойно работать в поле, он попросил присмотреть за детьми племянницу жены. Полтора месяца она ему помогала.
В 1934 году казаку дали пять лет с конфискацией хозяйства — за невыполнение плана хлебозаготовки на 5 пудов (это около 80 кг). Вскоре он был досрочно освобожден и вернулся в родную станицу, где его за «наем рабочей силы» — той самой родственницы-няньки — включили в список кулаков и лишили избирательных прав.
Как известно, лишенцы не только не могли участвовать в выборах, но и теряли доступ ко многим социальным благам и становились изгоями. Их не принимали в колхозы и на работу в советские учреждения, не брали в партию и комсомол, лишали пенсий и пособий, исключали из кооперативов. После введения карточной системы в 1928 году они были вынуждены покупать продукты по коммерческим ценам. В годы Большого террора лишенцы первыми становились объектом репрессий.
Обложка со Сталиным — предпоследний лист дела, а последний, написанный красными чернилами, — справка сельсовета. В ней приведен один факт о казаке, которого нет в других документах: «освобожден от военной службы по 66 ст. — глухота и эпилепсия».
Понятно, что любые исторические параллели требуют осторожности. Но когда в прошлую пятницу в список «иностранных агентов» включили Николая Эппле — замечательного исследователя исторической памяти, автора знаменитой книги «Неудобное прошлое», — я снова подумал о тех лишенцах.
Между лишенцами прошлого и современными «иноагентами» есть пугающее родство. И тогда, и сейчас государство выделяет группу «неблагонадежных» — тех, кого публично объявляют чужими и опасными. Сегодняшний статус «иноагента» означает не только клеймо, но и реальные ограничения: такие люди теряют доступ к государственному финансированию, к преподаванию, к культурной и научной деятельности, к публичным площадкам. Их имена сопровождает унизительный дисклеймер, их штрафуют за формальности, травят в медиапространстве. За несоблюдение дурацких требований «иноагент» рискует получить уже не только административное, но и уголовное преследование. Но главное — они вовсе не «иностранные агенты». Это, как правило, люди с независимой позицией, репутацией и авторитетом в своих сообществах. Именно поэтому государству важно заставить их замолчать. Клеймо иноагента — это способ запугивания и выдавливания из общественной жизни.
Выражаю Николаю Эппле поддержку и солидарность. Подпишитесь на его канал «Никогда/Снова» — там много интересного.
В этом году я встретил Пасху в городке Си-Клифф на Лонг-Айленде, штат Нью-Йорк. После Второй мировой войны здесь поселились сотни русских эмигрантов, бежавших из Европы. Сегодня в городке с населением около пяти тысяч человек действуют два православных храма — Казанский (принадлежит Американской православной церкви) и Серафимовский (РПЦЗ).
На фотографии мы сидим на скамейке у стены Серафимовского храма, где проходила дневная пасхальная служба. Слева от меня — Александра Федоровна Кишковская, вдова настоятеля Казанского храма и до сих пор — центр приходской жизни. Здесь её называют матушка Мими. Александра Федоровна — внучка сразу двух выдающихся государственных деятелей Российской империи: председателя Госсовета (1914–1917) Анатолия Куломзина и министра внутренних дел (1915) князя Николая Щербатова.
Справа от меня её дочь Софья Кишковская с мужем Николаем Случевским — правнуком премьер-министра Российской империи (1906–1911) Петра Столыпина.
Разумеется, я не упустил возможности расспросить моих новых знакомых об их родословной. Это был тот редкий случай, когда собеседники могут подолгу рассказывать о своей семье, переходя от одной ветви к другой.
А я думал о том, как предки этих людей влияли на судьбы моих собственных предков. Первая мысль, конечно, об аграрной реформе Столыпина, по которой мои крестьяне Кудиновы и Шаталины переселились из малоземельных губерний центральной России в Сибирь, в нынешний Алтайский край. Это самый очевидный, хрестоматийный пример. Но и другие предки моих собеседников — Куломзин и Щербатов — оставили заметный след в судьбах миллионов, включая и моих родных.
Так, князь Щербатов занимал пост министра всего несколько месяцев, но именно его циркуляр фактически отменил черту еврейской оседлости в Российской империи.
Николай Куломзин возглавлял переселенческую политику из Европейской России в районы вдоль Сибирской магистрали и оказал значительное влияние на хозяйственное и культурное освоение Сибири. По его инициативе в 1894 году при Комитете министров был учреждён фонд для содействия церковному строительству на переселенческих участках. В дальнейшем он способствовал массовому строительству школ и храмов. В 1897 году Куломзин возглавил комиссию по решению земельного вопроса в Забайкалье.
Потомки великих россиян не теряют связь с исторической родиной. Николай Случевский и София Кишковская до недавнего времени жили в России. В 2019 году издание «Москвич Mag» опубликовало замечательные интервью с ними об их родословной (Николай, София).
Александра Федоровна несколько раз приезжала в Россию. Впервые — в 1991 году, вместе со своим 92-летним дядей. Тогда они поехали в родовое имение Куломзиных в селе Корнилово Ивановской области. Там они встретили дочь садовника, которая узнала в старике того самого молодого барина, с которым в детстве играла в Красном дворе усадьбы.
На фотографии мы сидим на скамейке у стены Серафимовского храма, где проходила дневная пасхальная служба. Слева от меня — Александра Федоровна Кишковская, вдова настоятеля Казанского храма и до сих пор — центр приходской жизни. Здесь её называют матушка Мими. Александра Федоровна — внучка сразу двух выдающихся государственных деятелей Российской империи: председателя Госсовета (1914–1917) Анатолия Куломзина и министра внутренних дел (1915) князя Николая Щербатова.
Справа от меня её дочь Софья Кишковская с мужем Николаем Случевским — правнуком премьер-министра Российской империи (1906–1911) Петра Столыпина.
Разумеется, я не упустил возможности расспросить моих новых знакомых об их родословной. Это был тот редкий случай, когда собеседники могут подолгу рассказывать о своей семье, переходя от одной ветви к другой.
А я думал о том, как предки этих людей влияли на судьбы моих собственных предков. Первая мысль, конечно, об аграрной реформе Столыпина, по которой мои крестьяне Кудиновы и Шаталины переселились из малоземельных губерний центральной России в Сибирь, в нынешний Алтайский край. Это самый очевидный, хрестоматийный пример. Но и другие предки моих собеседников — Куломзин и Щербатов — оставили заметный след в судьбах миллионов, включая и моих родных.
Так, князь Щербатов занимал пост министра всего несколько месяцев, но именно его циркуляр фактически отменил черту еврейской оседлости в Российской империи.
Николай Куломзин возглавлял переселенческую политику из Европейской России в районы вдоль Сибирской магистрали и оказал значительное влияние на хозяйственное и культурное освоение Сибири. По его инициативе в 1894 году при Комитете министров был учреждён фонд для содействия церковному строительству на переселенческих участках. В дальнейшем он способствовал массовому строительству школ и храмов. В 1897 году Куломзин возглавил комиссию по решению земельного вопроса в Забайкалье.
Потомки великих россиян не теряют связь с исторической родиной. Николай Случевский и София Кишковская до недавнего времени жили в России. В 2019 году издание «Москвич Mag» опубликовало замечательные интервью с ними об их родословной (Николай, София).
Александра Федоровна несколько раз приезжала в Россию. Впервые — в 1991 году, вместе со своим 92-летним дядей. Тогда они поехали в родовое имение Куломзиных в селе Корнилово Ивановской области. Там они встретили дочь садовника, которая узнала в старике того самого молодого барина, с которым в детстве играла в Красном дворе усадьбы.
Дедывоевали 🕊
Успели к 9 Мая. Но следующего года
Помните, я писал в марте, что не нашел на братской могиле в Ленинградской области имени погибшего родственника и обратился в местную администрацию с просьбой увековечить его на мемориальной плите? Хотелось, конечно, чтобы имя появилось к 80-летию Победы.
Сегодня пришел официальный ответ: имя Андрея Степановича Кочеткова будет увековечено на мемориале к 9 мая 2026 года.
К юбилею не успели, но мы не в претензии. Сами виноваты, обратились слишком поздно. Администрации района и военкомату нужно было проверить информацию — эта проверка заняла два месяца. Но результат есть. А значит, это возможно.
Думаю, я очень правильно сделал, что стал писать не в Министерство обороны (уполномоченный федеральный орган по увековечению памяти погибших при защите Отечествах, согласно Указу Президента от 22.01.2006 № 37), а именно в местную администрацию.
Согласно статье 11 Закона РФ от 14.01.1993 № 4292-1 «Об увековечении памяти погибших при защите Отечества», органы местного самоуправления: отвечают за содержание и благоустройство воинских захоронений и мемориалов, а также взаимодействуют с Минобороны по вопросам учета памятников.
Я исходил из того, что Минобороны сейчас не до участников Великой Отечественной, а местные власти, которые и так находятся в постоянном контакте со своим военкоматом и хорошо знают, к кому обратиться, смогут выступить посредником. Так и вышло.
Пусть таких историй будет больше, безымянных могил — меньше, а войн не будет вообще.
Помните, я писал в марте, что не нашел на братской могиле в Ленинградской области имени погибшего родственника и обратился в местную администрацию с просьбой увековечить его на мемориальной плите? Хотелось, конечно, чтобы имя появилось к 80-летию Победы.
Сегодня пришел официальный ответ: имя Андрея Степановича Кочеткова будет увековечено на мемориале к 9 мая 2026 года.
К юбилею не успели, но мы не в претензии. Сами виноваты, обратились слишком поздно. Администрации района и военкомату нужно было проверить информацию — эта проверка заняла два месяца. Но результат есть. А значит, это возможно.
Думаю, я очень правильно сделал, что стал писать не в Министерство обороны (уполномоченный федеральный орган по увековечению памяти погибших при защите Отечествах, согласно Указу Президента от 22.01.2006 № 37), а именно в местную администрацию.
Согласно статье 11 Закона РФ от 14.01.1993 № 4292-1 «Об увековечении памяти погибших при защите Отечества», органы местного самоуправления: отвечают за содержание и благоустройство воинских захоронений и мемориалов, а также взаимодействуют с Минобороны по вопросам учета памятников.
Я исходил из того, что Минобороны сейчас не до участников Великой Отечественной, а местные власти, которые и так находятся в постоянном контакте со своим военкоматом и хорошо знают, к кому обратиться, смогут выступить посредником. Так и вышло.
Пусть таких историй будет больше, безымянных могил — меньше, а войн не будет вообще.
Дедывоевали 🕊
Успели к 9 Мая. Но следующего года Помните, я писал в марте, что не нашел на братской могиле в Ленинградской области имени погибшего родственника и обратился в местную администрацию с просьбой увековечить его на мемориальной плите? Хотелось, конечно, чтобы…
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
⚡️Внесен законопроект об открытии доступа к делам нереабилитированных жертв репрессий
В прошлом году я попросил депутата Законодательного собрания Санкт-Петербурга Александра Шишлова (фракция «Яблоко») направить запрос в МВД с призывом привести ведомственную инструкцию по архивной работе в соответствие с федеральным законом «Об архивном деле» — и прекратить требовать подтверждение родства для получения документов, созданных более 75 лет назад. МВД пообещало это сделать.
Вдохновившись этим успехом, мы решили пойти дальше. На днях в Заксобрание Петербурга внесена федеральная законодательная инициатива, которая позволит открыть доступ для родственников и исследователей к архивным делам нереабилитированных жертв политических репрессий.
Сегодня, если человек не был официально реабилитирован, ФСБ и МВД, как правило, отказывают в доступе к его делу — ограничиваются краткой архивной справкой. При этом прямого запрета на такой доступ в законодательстве нет. Более того, Конституционный суд в 2022 году указал, что к таким делам должны применяться общие нормы доступа к государственным архивам. Однако на практике доступ ограничивается со ссылкой на статью 11 закона «О реабилитации жертв политических репрессий», которая касается только дел реабилитированных.
Мы предлагаем устранить этот правовой пробел — внести в статью 11 поправку, закрепляющую право на доступ к архивным делам не только реабилитированных, но и нереабилитированных жертв репрессий.
Статистика показывает, что таких дел очень много. По данным Главной военной прокуратуры, с 1991 по 2019 год органами прокуратуры были реабилитированы 124 499 человек, отказано в реабилитации — 176 760, еще 16 819 человек признаны судами не подлежащими реабилитации. МВД сообщает, что с 1992 года было выдано почти 2,8 миллиона справок о реабилитации и более 800 тысяч отказов.
Часть отказов связана с обвинениями в сотрудничестве с нацистами в годы войны. Такая практика противоречит декларируемой государственной политике: подлинные документы о преступлениях нацизма должны быть доступны обществу. В 2024 году Генеральная Ассамблея ООН поддержала предложенную Россией резолюцию о борьбе с героизацией нацизма. Тем не менее в самой России доступ к соответствующим архивам остается затрудненным.
Законодательная инициатива будет рассмотрена на заседании петербургского парламента. В случае одобрения она будет направлена в Государственную Думу для рассмотрения в качестве федерального законопроекта.
Подробнее об инициативе и реакции на нее — в «Коммерсанте».
В прошлом году я попросил депутата Законодательного собрания Санкт-Петербурга Александра Шишлова (фракция «Яблоко») направить запрос в МВД с призывом привести ведомственную инструкцию по архивной работе в соответствие с федеральным законом «Об архивном деле» — и прекратить требовать подтверждение родства для получения документов, созданных более 75 лет назад. МВД пообещало это сделать.
Вдохновившись этим успехом, мы решили пойти дальше. На днях в Заксобрание Петербурга внесена федеральная законодательная инициатива, которая позволит открыть доступ для родственников и исследователей к архивным делам нереабилитированных жертв политических репрессий.
Сегодня, если человек не был официально реабилитирован, ФСБ и МВД, как правило, отказывают в доступе к его делу — ограничиваются краткой архивной справкой. При этом прямого запрета на такой доступ в законодательстве нет. Более того, Конституционный суд в 2022 году указал, что к таким делам должны применяться общие нормы доступа к государственным архивам. Однако на практике доступ ограничивается со ссылкой на статью 11 закона «О реабилитации жертв политических репрессий», которая касается только дел реабилитированных.
Мы предлагаем устранить этот правовой пробел — внести в статью 11 поправку, закрепляющую право на доступ к архивным делам не только реабилитированных, но и нереабилитированных жертв репрессий.
Статистика показывает, что таких дел очень много. По данным Главной военной прокуратуры, с 1991 по 2019 год органами прокуратуры были реабилитированы 124 499 человек, отказано в реабилитации — 176 760, еще 16 819 человек признаны судами не подлежащими реабилитации. МВД сообщает, что с 1992 года было выдано почти 2,8 миллиона справок о реабилитации и более 800 тысяч отказов.
Часть отказов связана с обвинениями в сотрудничестве с нацистами в годы войны. Такая практика противоречит декларируемой государственной политике: подлинные документы о преступлениях нацизма должны быть доступны обществу. В 2024 году Генеральная Ассамблея ООН поддержала предложенную Россией резолюцию о борьбе с героизацией нацизма. Тем не менее в самой России доступ к соответствующим архивам остается затрудненным.
Законодательная инициатива будет рассмотрена на заседании петербургского парламента. В случае одобрения она будет направлена в Государственную Думу для рассмотрения в качестве федерального законопроекта.
Подробнее об инициативе и реакции на нее — в «Коммерсанте».
Сегодня моей бабушке Тане, Татьяне Николаевне Берёзе (урожденной Петренко), исполнилось бы 85 лет. Её болезнь и ранний уход побудили меня заняться генеалогией. Именно тогда я впервые остро ощутил, что вместе со старшими родственниками уходит и семейная память — история, которую они хранят. С этого момента я и веду отсчёт своим генеалогическим изысканиям.
На днях меня нашёл троюродный брат бабушки — Олег Сергеевич Тараканов. Перед Днем Победы он искал в интернете информацию о своём деде — полковнике Дмитрии Георгиевиче Беляеве — и наткнулся на мой сайт. За последние несколько лет я хорошо изучил род Беляевых — это девичья фамилия мамы бабушки Тани, Зои Евгеньевны.
Как и бабушка, Олег Сергеевич родился в подмосковном Клину. Он и сейчас там живёт. Он прислал мне много замечательных фотографий, которых у нас в домашнем архиве не было. Я впервые увидел лица некоторых наших общих родственников.
Одну из этих фотографий прилагаю к этому посту. На ней нет бабушки Тани, но есть её мама Зоя (вторая слева), её дядя Митя — Дмитрий Георгиевич Беляев (в шляпе) — и много других наших родственников.
Я подумал, что живые отличаются от покойных еще и тем, что о живых мы можем узнать что-то новое, а о покойных — только вспоминать то, что уже известно. И в этом смысле бабушка Таня и её семья для меня по-прежнему живы.
Ещё неделю назад мы с Олегом Сергеевичем не знали о существовании друг друга. А теперь я собираюсь к нему в гости — в дом, который построил его дед, и где не раз бывали мои Беляевы-Петренко. Тот самый дом – на втором фото, на третьем фото – Дмитрий Георгиевич с женой Софией Владимировной на крыльце своего дома.
Если я когда-нибудь соберу в книгу всё, что успею узнать о нашей семье, в ней обязательно будет посвящение: «Бабушке Тане». И никто из родственников не обидится, потому что все будут знать — без неё книги не было бы. Кстати, и канала этого не было бы тоже.
На днях меня нашёл троюродный брат бабушки — Олег Сергеевич Тараканов. Перед Днем Победы он искал в интернете информацию о своём деде — полковнике Дмитрии Георгиевиче Беляеве — и наткнулся на мой сайт. За последние несколько лет я хорошо изучил род Беляевых — это девичья фамилия мамы бабушки Тани, Зои Евгеньевны.
Как и бабушка, Олег Сергеевич родился в подмосковном Клину. Он и сейчас там живёт. Он прислал мне много замечательных фотографий, которых у нас в домашнем архиве не было. Я впервые увидел лица некоторых наших общих родственников.
Одну из этих фотографий прилагаю к этому посту. На ней нет бабушки Тани, но есть её мама Зоя (вторая слева), её дядя Митя — Дмитрий Георгиевич Беляев (в шляпе) — и много других наших родственников.
Я подумал, что живые отличаются от покойных еще и тем, что о живых мы можем узнать что-то новое, а о покойных — только вспоминать то, что уже известно. И в этом смысле бабушка Таня и её семья для меня по-прежнему живы.
Ещё неделю назад мы с Олегом Сергеевичем не знали о существовании друг друга. А теперь я собираюсь к нему в гости — в дом, который построил его дед, и где не раз бывали мои Беляевы-Петренко. Тот самый дом – на втором фото, на третьем фото – Дмитрий Георгиевич с женой Софией Владимировной на крыльце своего дома.
Если я когда-нибудь соберу в книгу всё, что успею узнать о нашей семье, в ней обязательно будет посвящение: «Бабушке Тане». И никто из родственников не обидится, потому что все будут знать — без неё книги не было бы. Кстати, и канала этого не было бы тоже.
Открыта База данных офицеров Красной армии, расстрелянных по политическим обвинениям или умерших во время следствия в годы Большого террора
В канун 80-летия Победы «Мемориал» открыл сайт с биографическими данными 6,5 тысяч советских офицеров — от лейтенантов до маршалов и флагманов флота, — ставших жертвами политического террора накануне Великой Отечественной войны: https://rkka.memo.ru/
Большинство из них (более 4 тысяч) были внесены в «Сталинские расстрельные списки» и приговорены к казни по личной санкции Сталина. В 1941 году они могли бы встать на защиту Родины от нацистской агрессии…
База, разумеется, неполная: в неё не попали те, кому удалось выжить. Расскажу о двух таких людях, чьи судьбы связаны с моей семьёй.
Первый — Георгий Иосифович Вериго, муж сестры моей прабабушки. На момент ареста он был интендантом 3 ранга (аналог капитана), начальником боепитания 85-го артиллерийского полка Уральского военного округа.
По воспоминаниям родных, он провёл в заключении около полугода — подвергался избиениям и пыткам, но вины не признал, и в итоге его отпустили.
Георгий Иосифович сумел восстановиться в армии: в начале 1940-х он уже работал в Чкаловском училище зенитной артиллерии (сейчас — Оренбургское высшее зенитное ракетное училище), был подполковником, заведовал циклом материальной части.
Однако его здоровье после пыток оказалось подорвано. В марте 1943 года Георгий Вериго скоропостижно скончался в возрасте 37 лет от «паралича сердца».
Второй — Александр Николаевич Золотов, командир 39-го стрелкового полка 4-й Бежицкой дивизии, начальником штаба которого служил мой прадед.
Во время Гражданской войны Золотов сражался в отрядах генерала Каппеля (того самого, которого в фильме «Адмирал» сыграл Безруков) и, вероятно, участвовал в Великом Сибирском Ледовом походе.
С 1922 года Золотов — офицер Красной армии, участник конфликта на КВЖД в 1929 году, где против РККА вместе с китайцами воевали белогвардейские отряды. Службу завершил в 1937 году в звании майора, затем работал в Осоавиахиме.
В 1938 году был арестован по обвинению в шпионаже, год провел в следственной тюрьме, но в июне 1939-го его освободили за отсутствием доказательств – Золотов не сломался и не оговорил себя.
В ноябре 1944 года, в 49 лет, Александр Николаевич добровольцем ушёл на фронт. В феврале 1945-го возглавил 39-й стрелковый полк.
16 апреля, в день начала Берлинской стратегической операции, Бежицкая дивизия пошла в наступление. В этот день Золотов был ранен, «но после перевязки и обработки раны в медико-санитарном батальоне вернулся в строй».
К сожалению, тема Великой Отечественной войны всё чаще используется не для объединения, а для разделения людей. Вместо движения к правде мы сталкиваемся с эксплуатацией старых мифов и созданием новых. Это — пренебрежение к памяти тех, кто своей жизнью завоевал Победу.
Нужно добиваться открытия архивов и честно относиться к к фактам — даже тем, которые неудобны текущей политической конъюнктуре.
И уж тем более недопустимо использование Победы для оправдания сталинизма, принесшего бесчисленные страдания народу-победителю.
Спасибо «Мемориалу» за эту важную работу.
В канун 80-летия Победы «Мемориал» открыл сайт с биографическими данными 6,5 тысяч советских офицеров — от лейтенантов до маршалов и флагманов флота, — ставших жертвами политического террора накануне Великой Отечественной войны: https://rkka.memo.ru/
Большинство из них (более 4 тысяч) были внесены в «Сталинские расстрельные списки» и приговорены к казни по личной санкции Сталина. В 1941 году они могли бы встать на защиту Родины от нацистской агрессии…
База, разумеется, неполная: в неё не попали те, кому удалось выжить. Расскажу о двух таких людях, чьи судьбы связаны с моей семьёй.
Первый — Георгий Иосифович Вериго, муж сестры моей прабабушки. На момент ареста он был интендантом 3 ранга (аналог капитана), начальником боепитания 85-го артиллерийского полка Уральского военного округа.
По воспоминаниям родных, он провёл в заключении около полугода — подвергался избиениям и пыткам, но вины не признал, и в итоге его отпустили.
Георгий Иосифович сумел восстановиться в армии: в начале 1940-х он уже работал в Чкаловском училище зенитной артиллерии (сейчас — Оренбургское высшее зенитное ракетное училище), был подполковником, заведовал циклом материальной части.
Однако его здоровье после пыток оказалось подорвано. В марте 1943 года Георгий Вериго скоропостижно скончался в возрасте 37 лет от «паралича сердца».
Второй — Александр Николаевич Золотов, командир 39-го стрелкового полка 4-й Бежицкой дивизии, начальником штаба которого служил мой прадед.
Во время Гражданской войны Золотов сражался в отрядах генерала Каппеля (того самого, которого в фильме «Адмирал» сыграл Безруков) и, вероятно, участвовал в Великом Сибирском Ледовом походе.
С 1922 года Золотов — офицер Красной армии, участник конфликта на КВЖД в 1929 году, где против РККА вместе с китайцами воевали белогвардейские отряды. Службу завершил в 1937 году в звании майора, затем работал в Осоавиахиме.
В 1938 году был арестован по обвинению в шпионаже, год провел в следственной тюрьме, но в июне 1939-го его освободили за отсутствием доказательств – Золотов не сломался и не оговорил себя.
В ноябре 1944 года, в 49 лет, Александр Николаевич добровольцем ушёл на фронт. В феврале 1945-го возглавил 39-й стрелковый полк.
16 апреля, в день начала Берлинской стратегической операции, Бежицкая дивизия пошла в наступление. В этот день Золотов был ранен, «но после перевязки и обработки раны в медико-санитарном батальоне вернулся в строй».
К сожалению, тема Великой Отечественной войны всё чаще используется не для объединения, а для разделения людей. Вместо движения к правде мы сталкиваемся с эксплуатацией старых мифов и созданием новых. Это — пренебрежение к памяти тех, кто своей жизнью завоевал Победу.
Нужно добиваться открытия архивов и честно относиться к к фактам — даже тем, которые неудобны текущей политической конъюнктуре.
И уж тем более недопустимо использование Победы для оправдания сталинизма, принесшего бесчисленные страдания народу-победителю.
Спасибо «Мемориалу» за эту важную работу.
У нас украли могилу
В начале мая меня нашёл дальний родственник — его дед Дмитрий Георгиевич Беляев был родным братом моего прапрадеда Евгения Георгиевича. Мы очень тепло пообщались, Олег Сергеевич прислал много фотографий, некоторые из них я публиковал.
Неделю назад Олег Сергеевич, под впечатлением от нашей встречи, решил разыскать могилу ещё одного брата Беляева — Петра Георгиевича. Могила нашлась на Демьяновском кладбище подмосковного Клина, где, к слову, упокоились братья Петра Ильича Чайковского — Модест и Ипполит.
Могила Петра Георгиевича нашлась, а вот могилы его супруги Валентины Николаевны рядом не оказалось. Там, где она была, где стоял памятник, теперь похоронен чужой человек — мужчина, умерший несколько лет назад. Его родственники залили захоронение бетоном, положили плитку и установили ограду, отделив ею Петра Георгиевича от супруги. Табличку с её памятника они прислонили к памятнику Петра Георгиевича — дескать, и так сойдёт.
Пишут, что это не первый случай на клинских кладбищах — новые могилы появляются даже на месте тех, что регулярно посещают родственники. Доказать администрации кладбища, что на этом месте лежал другой человек, не удаётся даже при наличии документов на захоронение.
Но мы всё-таки попробуем добиться справедливости. Олег Сергеевич подал заявление в ГУП «Ритуал», а я написал заявление о преступлении в полицию. Налицо состав ч. 2 ст. 244 УК РФ — надругательство над телами умерших и местами их захоронения, совершённое группой лиц по предварительному сговору (до 5 лет лишения свободы).
В заявлении я для справки написал, что Пётр и Валентина Беляевы были известными клинскими педагогами, Пётр Георгиевич был директором школы. Оба награждены государственными наградами: Пётр — орденом Трудового Красного Знамени, Валентина — орденом Ленина.
Их дочь, Наталья Петровна — ветеран Великой Отечественной войны, героическая партизанка. После войны она тоже преподавала в клинских школах и была директором одной из них.
Ужасная несправедливость.
В начале мая меня нашёл дальний родственник — его дед Дмитрий Георгиевич Беляев был родным братом моего прапрадеда Евгения Георгиевича. Мы очень тепло пообщались, Олег Сергеевич прислал много фотографий, некоторые из них я публиковал.
Неделю назад Олег Сергеевич, под впечатлением от нашей встречи, решил разыскать могилу ещё одного брата Беляева — Петра Георгиевича. Могила нашлась на Демьяновском кладбище подмосковного Клина, где, к слову, упокоились братья Петра Ильича Чайковского — Модест и Ипполит.
Могила Петра Георгиевича нашлась, а вот могилы его супруги Валентины Николаевны рядом не оказалось. Там, где она была, где стоял памятник, теперь похоронен чужой человек — мужчина, умерший несколько лет назад. Его родственники залили захоронение бетоном, положили плитку и установили ограду, отделив ею Петра Георгиевича от супруги. Табличку с её памятника они прислонили к памятнику Петра Георгиевича — дескать, и так сойдёт.
Пишут, что это не первый случай на клинских кладбищах — новые могилы появляются даже на месте тех, что регулярно посещают родственники. Доказать администрации кладбища, что на этом месте лежал другой человек, не удаётся даже при наличии документов на захоронение.
Но мы всё-таки попробуем добиться справедливости. Олег Сергеевич подал заявление в ГУП «Ритуал», а я написал заявление о преступлении в полицию. Налицо состав ч. 2 ст. 244 УК РФ — надругательство над телами умерших и местами их захоронения, совершённое группой лиц по предварительному сговору (до 5 лет лишения свободы).
В заявлении я для справки написал, что Пётр и Валентина Беляевы были известными клинскими педагогами, Пётр Георгиевич был директором школы. Оба награждены государственными наградами: Пётр — орденом Трудового Красного Знамени, Валентина — орденом Ленина.
Их дочь, Наталья Петровна — ветеран Великой Отечественной войны, героическая партизанка. После войны она тоже преподавала в клинских школах и была директором одной из них.
Ужасная несправедливость.
Неделю назад я получил по почте этот снимок. На нём — прапрабабушка Алёна с сыном Василием, старшим братом моего прадеда Николая Павловича Петренко. Фотография сделана в Симферополе 27 октября 1916 года. Судя по повозке с крестом на заднем плане, «мамаша», как написано на обороте, навестила Василия Павловича в госпитале после ранения.
Я не знал о существовании Василия Павловича и никогда прежде не видел прапрабабушку Алёну. Не мог и мечтать, что когда-нибудь найду изображение крестьянки из села в Херсонской губернии.
Но, получив письмо, больше всего я обрадовался не фотографии, а отправителям — это были родственницы из Украины. Три года назад им пришлось покинуть свой дом, землю, где жили наши предки…
Не помню, когда в последний раз так волновался перед телефонным звонком. Но стоило включиться камере — и я увидел родные лица. Лица, которых никогда раньше не видел. Волнение исчезло. Мы проговорили полтора часа, и в эти полтора часа уместились десятилетия, разделявшие наши семьи. Труднее всего было начать говорить о последних трёх годах — но только начать.
Мы все ждём мира. Они — возвращения домой. А я пока только мечтаю о том, что когда-нибудь смогу поклониться могилам у Успенской церкви в селе Новокрасное Николаевской области. Теперь я знаю, как их найти — там растут вишни.
Я не знал о существовании Василия Павловича и никогда прежде не видел прапрабабушку Алёну. Не мог и мечтать, что когда-нибудь найду изображение крестьянки из села в Херсонской губернии.
Но, получив письмо, больше всего я обрадовался не фотографии, а отправителям — это были родственницы из Украины. Три года назад им пришлось покинуть свой дом, землю, где жили наши предки…
Не помню, когда в последний раз так волновался перед телефонным звонком. Но стоило включиться камере — и я увидел родные лица. Лица, которых никогда раньше не видел. Волнение исчезло. Мы проговорили полтора часа, и в эти полтора часа уместились десятилетия, разделявшие наши семьи. Труднее всего было начать говорить о последних трёх годах — но только начать.
Мы все ждём мира. Они — возвращения домой. А я пока только мечтаю о том, что когда-нибудь смогу поклониться могилам у Успенской церкви в селе Новокрасное Николаевской области. Теперь я знаю, как их найти — там растут вишни.
Интересные цифры приводит ФОМ: 80-летие Победы россияне отметили заметно сдержаннее, чем 70-летие в 2015 году. В 2025 году в массовых мероприятиях, посвящённых Дню Победы, участвовали 22%. В 2015 году — 34%. В акции «Бессмертный полк» в этом году участвовали 11%, тогда как десять лет назад — 18%. В 2025 году 31% опрошенных сообщили, что не смотрели парад. В 2015 году таких было только 13%.
Было бы интересно понять причины такой динамики. Сдаётся мне, что дело не только и не столько в том, что уходят поколения фронтовиков и их детей, сколько в том, что государственная пропаганда всё более цинично использует тему Великой Отечественной для решения своих текущих задач. Мне кажется, люди это чувствуют и всё чаще отстраняются от официоза, обращаясь к семейной памяти.
В мае этого года мне написали сразу четверо (!) дальних родственников, которые нашли мой сайт, когда искали информацию о своих фронтовиках. Столько писем от родных я не получал за весь прошлый год.
Удивительным образом независимо друг от друга написали потомки двух сестёр моей ПРАПРАбабушки — Акулины Климентьевны Кудиновой (в девичестве Шаталовой, 1890-1963).
Те, кто занимается генеалогией, знают, как трудно собирать информацию по женской линии: мало источников, фамилии меняются. А тут — сразу две ветви.
К сожалению, вновь обретенные родственники и сами знают немного о наших общих предках. Но мой фотоархив пополнился двумя замечательными семейными фотопортретами.
На фото слева — семья Федосьи Климентьевны, в замужестве Курганской. Она слева, держит на руках внука. А в центре — их с Акулиной брат Пётр Климентьевич Шаталов, участник Первой мировой войны. Он провел два года в австрийском плену, в лагере, охранником в котором служил знаменитый художник Эгон Шиле. У Шиле есть замечательная серия рисунков русских пленных офицеров. Фото вероятно сделано в 1938 году.
На фото справа — семья Евфимии Климентьевны, в замужестве Чертовских. Надпись на полях указывает, что снимок сделан летом 1941 года, перед отправкой главы семейства Бориса Чертовских на фронт. Вероятно, поэтому никто на фотографии не улыбается. К счастью, Борис Яковлевич вернулся домой живым.
Было бы интересно понять причины такой динамики. Сдаётся мне, что дело не только и не столько в том, что уходят поколения фронтовиков и их детей, сколько в том, что государственная пропаганда всё более цинично использует тему Великой Отечественной для решения своих текущих задач. Мне кажется, люди это чувствуют и всё чаще отстраняются от официоза, обращаясь к семейной памяти.
В мае этого года мне написали сразу четверо (!) дальних родственников, которые нашли мой сайт, когда искали информацию о своих фронтовиках. Столько писем от родных я не получал за весь прошлый год.
Удивительным образом независимо друг от друга написали потомки двух сестёр моей ПРАПРАбабушки — Акулины Климентьевны Кудиновой (в девичестве Шаталовой, 1890-1963).
Те, кто занимается генеалогией, знают, как трудно собирать информацию по женской линии: мало источников, фамилии меняются. А тут — сразу две ветви.
К сожалению, вновь обретенные родственники и сами знают немного о наших общих предках. Но мой фотоархив пополнился двумя замечательными семейными фотопортретами.
На фото слева — семья Федосьи Климентьевны, в замужестве Курганской. Она слева, держит на руках внука. А в центре — их с Акулиной брат Пётр Климентьевич Шаталов, участник Первой мировой войны. Он провел два года в австрийском плену, в лагере, охранником в котором служил знаменитый художник Эгон Шиле. У Шиле есть замечательная серия рисунков русских пленных офицеров. Фото вероятно сделано в 1938 году.
На фото справа — семья Евфимии Климентьевны, в замужестве Чертовских. Надпись на полях указывает, что снимок сделан летом 1941 года, перед отправкой главы семейства Бориса Чертовских на фронт. Вероятно, поэтому никто на фотографии не улыбается. К счастью, Борис Яковлевич вернулся домой живым.