Владимир Набоков
О чем я думаю? О падающих звездах…
Гляди, вон там одна, беззвучная, как дух,
алмазною стезей прорезывает воздух,
и вот уж путь ее — потух…
Не спрашивай меня, куда звезда скатилась.
О, я тебя молю, безмолвствуй, не дыши!
Я чувствую — она лучисто раздробилась
на глубине моей души.
Что я увидел в автобусе. Часть 2.
Да в целом ничего особенного. Я читал книжку, иногда отвлекался на лес, вдоль которого летел автобус. Но моё внимание привлекли две покрытые девочки — я наблюдал за ними во внутреннем отражении окна.
Они играючи заламывали друг другу тонкие руки, пытаясь коснуться лица, посылали друг другу слабые воздушные плевочки. Широко улыбались и блестели жизнью. Никто не обращал на них внимание, так эта сценка естественно разбавляла немую автобусную канву.
Никто, кроме меня, жадно наблюдающего за этой жизнью, полной кислорода, если по Вырыпаеву. Ведь от таких сценок невозможно оторвать взгляд, когда свой кислород закончился.
Да в целом ничего особенного. Я читал книжку, иногда отвлекался на лес, вдоль которого летел автобус. Но моё внимание привлекли две покрытые девочки — я наблюдал за ними во внутреннем отражении окна.
Они играючи заламывали друг другу тонкие руки, пытаясь коснуться лица, посылали друг другу слабые воздушные плевочки. Широко улыбались и блестели жизнью. Никто не обращал на них внимание, так эта сценка естественно разбавляла немую автобусную канву.
Никто, кроме меня, жадно наблюдающего за этой жизнью, полной кислорода, если по Вырыпаеву. Ведь от таких сценок невозможно оторвать взгляд, когда свой кислород закончился.
я пожарил себе котлеты
я в салат ебанул майонез
я боюсь одинокого лета
с этим видом бескрайним на лес
я в салат ебанул майонез
я боюсь одинокого лета
с этим видом бескрайним на лес
ВАДИМ МЕСЯЦ
Навсегда распрямляется темный лес; на плече замирает ружейный ствол; я уже одинаков с тобой и без; я уже понимаю, куда забрел; я уже различаю сквозь треск помех; становясь все спокойнее и трезвей, как ко мне приближается детский смех, шелестя и качаясь поверх ветвей.
Товарищ достал мою карту за пару секунд
Без взмахов руками и сложных речей на латыни
Он лихо достал её, как — это я не секу
Скользнула в пространстве как руки в хозяйственном мыле
На ней дама в чёрном, и звёзды над нею блестят
Как взгляд твой печальный, когда мы ходили за пивом
А помнишь, под лестницей горстка незрячих котят
Ты плакала, и подо мною пространство кривилось
То было в апреле, когда ветер нас выдувал
Из массы стеклянной — я думал об угол разбиться
Стать розочкой острой, разлиться в кровавый овал
Когда дрожь в ладонях и не попадаешь в бокал
Как Киндзмараули огнём отражается в лицах
Мой друг всё увидел, он время прогнал со стола
Соринка из глаза упала на грязную скатерть
Бутылки пустели, закат наблюдал и рыдал
И мы утопали в пространстве. В надежде, что насмерть
Без взмахов руками и сложных речей на латыни
Он лихо достал её, как — это я не секу
Скользнула в пространстве как руки в хозяйственном мыле
На ней дама в чёрном, и звёзды над нею блестят
Как взгляд твой печальный, когда мы ходили за пивом
А помнишь, под лестницей горстка незрячих котят
Ты плакала, и подо мною пространство кривилось
То было в апреле, когда ветер нас выдувал
Из массы стеклянной — я думал об угол разбиться
Стать розочкой острой, разлиться в кровавый овал
Когда дрожь в ладонях и не попадаешь в бокал
Как Киндзмараули огнём отражается в лицах
Мой друг всё увидел, он время прогнал со стола
Соринка из глаза упала на грязную скатерть
Бутылки пустели, закат наблюдал и рыдал
И мы утопали в пространстве. В надежде, что насмерть
Я мечтаю
О самолёте
Не о бизнес-джете
Не об истребителе каком-нибудь
Мне бы кукурузник
Маленький неказистый
Главное чтоб я за штурвалом
И чтоб летел
Где-то в будущем, наверное
Я уже лечу
Ну представь
Гладить плетёный ободок неба
Утопать в пушистом нутре грозовых туч
Витать в облаках
То ближе к тебе
То дальше
чудо ты эдакое
тучам улыбающееся
Лететь
Не садиться в автобус
Не брать билетик
Забыть, что они вообще есть
Из всех билетиков, что
Оказывались в моей ладони
Я соберу бумажный боинг
Взлечу на нём ненадолго
Улыбнусь тебе из-за туч
И рассыплюсь первым в истории наблюдений ливнем из автобусных билетов
Прямо тебе в ладони
О самолёте
Не о бизнес-джете
Не об истребителе каком-нибудь
Мне бы кукурузник
Маленький неказистый
Главное чтоб я за штурвалом
И чтоб летел
Где-то в будущем, наверное
Я уже лечу
Ну представь
Гладить плетёный ободок неба
Утопать в пушистом нутре грозовых туч
Витать в облаках
То ближе к тебе
То дальше
чудо ты эдакое
тучам улыбающееся
Лететь
Не садиться в автобус
Не брать билетик
Забыть, что они вообще есть
Из всех билетиков, что
Оказывались в моей ладони
Я соберу бумажный боинг
Взлечу на нём ненадолго
Улыбнусь тебе из-за туч
И рассыплюсь первым в истории наблюдений ливнем из автобусных билетов
Прямо тебе в ладони
Media is too big
VIEW IN TELEGRAM
Читал сегодня стихи в Москве. Прошёл в полуфинал, был съеден прекрасным Александром Савицких, о чём не жалею. Скоро буду дома!
Forwarded from орден кромешных поэтов
ГЛЕБ МИХАЛЁВ
магистр йода рыцарь аспирина
и цитрамона вечный паладин
рассвет холодный кофе растворимый
и человек проснувшийся один
в наушниках весёлому смеются
в истории обидно и темно
и пряники дешёвые на блюдце
и снегопад стучащийся в окно
18.04.2024
магистр йода рыцарь аспирина
и цитрамона вечный паладин
рассвет холодный кофе растворимый
и человек проснувшийся один
в наушниках весёлому смеются
в истории обидно и темно
и пряники дешёвые на блюдце
и снегопад стучащийся в окно
18.04.2024
Александр Кушнер
СТАРИК
Кто тише старика,
Попавшего в больницу,
В окно издалека
Глядящего на птицу?
Кусты ему видны,
Прижатые к киоску.
Висят на нём штаны
Больничные, в полоску.
Бухгалтером он был
Иль стёкла мазал мелом?
Уж он и сам забыл,
Каким был занят делом.
Сражался в домино
Иль мастерил динамик?
Теперь ему одно
Окно, как в детстве пряник.
И дальний клён ему
Весь виден, до прожилок,
Быть может, потому,
Что дышит смерть в затылок.
Вдруг подведут черту,
Под ним, как пишут смету.
И он уже — по ту,
А дерево — по эту.
СТАРИК
Кто тише старика,
Попавшего в больницу,
В окно издалека
Глядящего на птицу?
Кусты ему видны,
Прижатые к киоску.
Висят на нём штаны
Больничные, в полоску.
Бухгалтером он был
Иль стёкла мазал мелом?
Уж он и сам забыл,
Каким был занят делом.
Сражался в домино
Иль мастерил динамик?
Теперь ему одно
Окно, как в детстве пряник.
И дальний клён ему
Весь виден, до прожилок,
Быть может, потому,
Что дышит смерть в затылок.
Вдруг подведут черту,
Под ним, как пишут смету.
И он уже — по ту,
А дерево — по эту.
Forwarded from орден кромешных поэтов
ДАНА КУРСКАЯ
ДВЕ ЧАСТИ
l.
Мама лежит на родильном кресле.
За окнами – апрель тысяча девятьсот восемьдесят шестого года.
Мама рожает меня, и тревожится,
что мне будет страшно входить в эту жизнь
одной.
Она шепчет, обращаясь ко мне:
«Не волнуйся, котёнок, тут совсем ничего опасного,
тут весна, и все тебя ждут –
твой папа, твои бабушка с дедушкой.
Иди скорее к нам, наша девочка.
Не пугайся, что мы с тобой расстаёмся,
наоборот –
именно теперь мы будем вместе по-настоящему,
станем ещё ближе,
почувствуем друг друга ещё глубже.
Я всегда буду тебя любить,
что бы ни случилось.
Иди на мой голос, солнышко,
иди на свет.
А за меня не беспокойся –
мне
не больно,
я
справлюсь».
ll.
Мама лежит на раскладном кресле.
За окнами – сентябрь две тысячи двадцать третьего года.
Мама умирает от рака, и я тревожусь,
что ей будет страшно входить в эту смерть
одной.
Я шепчу, обращаясь к маме:
«Не волнуйся, котёнок, там совсем ничего опасного,
Там весна, и все тебя ждут –
мой папа, мои бабушка с дедушкой.
Иди скорее к ним, наша девочка.
Не пугайся, что мы с тобой расстаёмся,
наоборот –
именно теперь мы будем вместе по-настоящему,
станем ещё ближе,
почувствуем друг друга ещё глубже.
Я всегда буду тебя любить,
что бы ни случилось.
Иди на мой голос, солнышко,
иди на свет.
А за меня не беспокойся –
мне
не больно,
я
справлюсь».
25.04.2024
ДВЕ ЧАСТИ
l.
Мама лежит на родильном кресле.
За окнами – апрель тысяча девятьсот восемьдесят шестого года.
Мама рожает меня, и тревожится,
что мне будет страшно входить в эту жизнь
одной.
Она шепчет, обращаясь ко мне:
«Не волнуйся, котёнок, тут совсем ничего опасного,
тут весна, и все тебя ждут –
твой папа, твои бабушка с дедушкой.
Иди скорее к нам, наша девочка.
Не пугайся, что мы с тобой расстаёмся,
наоборот –
именно теперь мы будем вместе по-настоящему,
станем ещё ближе,
почувствуем друг друга ещё глубже.
Я всегда буду тебя любить,
что бы ни случилось.
Иди на мой голос, солнышко,
иди на свет.
А за меня не беспокойся –
мне
не больно,
я
справлюсь».
ll.
Мама лежит на раскладном кресле.
За окнами – сентябрь две тысячи двадцать третьего года.
Мама умирает от рака, и я тревожусь,
что ей будет страшно входить в эту смерть
одной.
Я шепчу, обращаясь к маме:
«Не волнуйся, котёнок, там совсем ничего опасного,
Там весна, и все тебя ждут –
мой папа, мои бабушка с дедушкой.
Иди скорее к ним, наша девочка.
Не пугайся, что мы с тобой расстаёмся,
наоборот –
именно теперь мы будем вместе по-настоящему,
станем ещё ближе,
почувствуем друг друга ещё глубже.
Я всегда буду тебя любить,
что бы ни случилось.
Иди на мой голос, солнышко,
иди на свет.
А за меня не беспокойся –
мне
не больно,
я
справлюсь».
25.04.2024
Лучший поэт за последние 2 голосовых сообщения
В Казани будет слэм!
но все подробности потом. а пока набирайтесь сил и пишите стихи!
Лучший поэт за последние 2 голосовых сообщения
Этим утром, как золото, как маасдам, молчат о своём коты Над моим Салаватом горит звезда, ей скорее всего кранты Во сне упади, под подушкой себя найди Там шумно в груди и закатом разлит парадиз Зажмурься, чтоб он не утёк, и дави на газ Там в небе расцвёл…
Хочешь помолчать? Ну и молчи
Как молчат в обнимку кирпичи
Как и я с тобой молчу, порой
Только дверь, пожалуйста, открой
Забыл ключи
Взял для нас кагора и кулич
Без вкусняшки, всё же, неприлич
Ночь, и будто кто-то оживёт
Тучно заурчал худой живот
А ты молчишь
Скушай всю верхушку кулича
И усни тихонько у плеча
Так дыханье нашей мерзлоты
Отогреют лунные коты
По нам мурча
слегка переделал старенький пасхальный текст. надеюсь, вы не забыли съесть верхушку кулича сегодня!
Как молчат в обнимку кирпичи
Как и я с тобой молчу, порой
Только дверь, пожалуйста, открой
Забыл ключи
Взял для нас кагора и кулич
Без вкусняшки, всё же, неприлич
Ночь, и будто кто-то оживёт
Тучно заурчал худой живот
А ты молчишь
Скушай всю верхушку кулича
И усни тихонько у плеча
Так дыханье нашей мерзлоты
Отогреют лунные коты
По нам мурча
слегка переделал старенький пасхальный текст. надеюсь, вы не забыли съесть верхушку кулича сегодня!
Forwarded from орден кромешных поэтов
ЕЛЕНА МИХАЙЛИК
Нейросеть нарисовала серафиму лишние глаза.
Он моргнул и сказал: Какой неприятный случай.
Я ведь творенье Божье, сумма Его знания обо мне,
а ты, сумняся ничтоже, изменила параметр в моем огне…
И получилось – лучше.
Нейросеть начинает следующий заказ –
птеродактиля над ручьем
(между прочим, с нормальным количеством глаз).
- Ты творение Божье, а я, по-твоему, чье?
Кто здесь создал потенциал для искусства и, прямо скажем, науки?
Я рисую, как вижу, и, проводя черту, даю лишние шансы выжить, выжечь наползающую на нас пустоту…
И решительно добавляет птеродактилю руки.
Птеродактиль издает нецензурный перепончатый звук,
изумляясь отсутствию рамы и наличию рук,
но хватает ими рыбу и уносит из пейзажа к гнездовью.
На орбите серафим вопросительно смотрит на свет –
а свет пожимает светом: все есть Слово, так почему же нет?
И отращивает код по образу и подобью.
А профессор Дарвин, как обычно, молчит и фиксирует развитие и разнообразье того,
что у здешних обитателей – дыхательное, летательное вещество,
а люди зовут любовью.
05.05.2024
Нейросеть нарисовала серафиму лишние глаза.
Он моргнул и сказал: Какой неприятный случай.
Я ведь творенье Божье, сумма Его знания обо мне,
а ты, сумняся ничтоже, изменила параметр в моем огне…
И получилось – лучше.
Нейросеть начинает следующий заказ –
птеродактиля над ручьем
(между прочим, с нормальным количеством глаз).
- Ты творение Божье, а я, по-твоему, чье?
Кто здесь создал потенциал для искусства и, прямо скажем, науки?
Я рисую, как вижу, и, проводя черту, даю лишние шансы выжить, выжечь наползающую на нас пустоту…
И решительно добавляет птеродактилю руки.
Птеродактиль издает нецензурный перепончатый звук,
изумляясь отсутствию рамы и наличию рук,
но хватает ими рыбу и уносит из пейзажа к гнездовью.
На орбите серафим вопросительно смотрит на свет –
а свет пожимает светом: все есть Слово, так почему же нет?
И отращивает код по образу и подобью.
А профессор Дарвин, как обычно, молчит и фиксирует развитие и разнообразье того,
что у здешних обитателей – дыхательное, летательное вещество,
а люди зовут любовью.
05.05.2024