Верни его мне, Господи, живого,
Он каждое в моих молитвах слово,
Немеркнуще горящая свеча
На узком подоконнике из хвои,
Где до войны сидели обок двое
И дозревала лама-алыча,

С изогнутой сорвавшаяся ветки
На крышу металлической беседки,
Стропила – виноградная лоза –
Дворовость оживляющие кисти,
А мир вокруг, по-августовски чистый, –
То звон колоколов, а то азан

С высоких многогранных минаретов,
Лиловой предзакатностью прогретых,
Короны и стволы раскалены,
И я дышу не воздухом – надеждой,
Что скоро из-за острова на стрежень
Ты выплывешь из давешней войны.

И хорошо, раздумно все да ладно,
Молюсь и повторяюсь троекратно,
Срываю голос внутренний, хриплю,
Верни его мне, Господи, живого,
И я проговорю три божьих слова,
Три главных слова – “Я Тебя Люблю”...

Ты дальше горизонта, дольше века,
Сошедший с небиблейского ковчега
На землю заснеженную солдат,
Позиции срисовываешь вражьи,
А я смотрю прямые репортажи
Про твой разведывательный квадрат.

Глаза твои высматриваю зорко,
Мой неразоблаченный Рихард Зорге,
Задумчивые карие с дымком,
Но вновь не ты, другой душевладелец,
Рассказывает начерно о деле
Сугубо засекреченном, мужском.

Не слушаю, не слышу, не вникаю,
Да кто она, любимая такая,
Которая привета дождалась?
А мне опять надеяться, что скоро
Услышу я твой хрипловатый голос,
Увижу блеск твоих совиных глаз,

Расшторить окна, наблюдать запоем,
Как прорастает маковое поле,
Как солнце совершает оборот.
Ты дальше горизонта, дольше века,
Но нет роднее в мире человека,
И жду я третий... Нет, четвертый год.

и выпал снег, хорошая примета
для февраля – плодовым будет лето,
весна цветущей, осень затяжной,
как прежде, все народные прогнозы
сбылись и в год прошедший високосный,
еще вот место освобождено

от мин, гранат, снарядов, огнеметов,
передовая русская пехота
латала здесь разбитые пути,
растила жизнь – не прежнюю и будто
похожую на подлинное чудо,
вот дать ему бы только зацвести,

дозреть до ароматного налива,
и жизнь не жизнь – невиданное диво
распустится на матушке-земле,
где выпал снег сегодня, как и раньше
в Авдеевке, с того момента нашей,
сегодня мы уже в Новополе,

в Успеновке, в Разливе, в Часов Яре,
и повторится в точности сценарий
февральский прошлогодний, наравне
с ним будет снег, и мир под этим снегом,
рождающий по марту человека,
когда-то победившего в войне.

Встречает день остывшая земля –
И пеший ход, и шинные разгоны,
Сегодня двадцать третье февраля,
Мы праздник отмечаем... У иконы

Казанской Богоматери святой
На липовой глифической божнице,
В молитвах русский воин – сын Христов,
Его единокровная десница,

Далекая, и отчие дома
Притихли в ожидании заветном,
Подарки – два просительных псалма
Да служба, совершенная намедни,

Другим дарам не время, но они
Дождутся дорогого адресата,
И встретит мир героя искони,
Все дни его – непраздничные дни,
А будни фронтовые лишь солдата.

#СДнемЗащитникаОтечества!

то сказка на ночь с будничным концом
про “жили они счастливо и долго”,
и мир вокруг не Коган, а Рубцов
описывает сказовым словцом
из бархатного буквенного шелка

как будто бы, вплетает нити рек,
блескучие рассветы и закаты,
и присно в них счастливый человек
кромит свой переполненный сусек
совковой, а не штыковой лопатой,

пшеницу отделяет от овса,
а будни от суббот и воскресений,
он слезы льет не ради, а из-за
соринок, попадающих в глаза,
и к торжествам готовится весенним –

Восьмому марта, Празднику труда,
Дню космонавтики и Дню Победы,
и жизнь его понятна и проста,
что сказка на ночь, только быль не та,
рассказанная фронтовым поэтом,

злодей он – никого не пощадит,
зловонная холодная стремнина
стихи его, совсем не заводи,
в них дольше дни, змеистее пути,
и смерть частит, но вновь проходит мимо...

все хорошо на берегах полярных,
ты жив-здоров, я тоже, регулярно
рабочий день приветствую дождливый,
надеясь, что меня он осчастливит,
пусть не тобой, вернувшимся с Донбасса
до третьего Орехового спаса
на полотне, в разгаре хлебной жатвы
поклялся быть, а время помнит клятвы,
вассальные и брачные особо,
обеты “до победы” и “до гроба”,
как помню я, и каждой верю слепо,
все хорошо – на правом и на левом,
повсюду жизнь, но разность очевидна,
я снова в быт, ты – в боевую бытность,
и время – счет щетинистой кукушки
от первой до последней заварушки,
от вздоха и до выдоха земного,
от Мариуполя до Василькова,
от Волновахи до Красногоровки,
все хорошо – обычная зимовка,
но ты в строю на Масленой неделе,
я ем блины, ты – стылые тефтели
в канун поста – великого и просто,
тринадцатый неназванный апостол,
я честно жду, ты доблестно воюешь,
весной поди вернешься, зацелуешь,
расскажешь мне, ковалась как победа,
[а я жила как, чаяла привета]
зимы почти четыре да три лета...

Он раз в неделю ближе на три слова,
Мол, жив-здоров и любит дюже, словно
Разлуки нет и не было совсем,
А после – тишь тревожная, глухая,
И мир вокруг для ждущего стихает
Решительно на дней примерно семь,

А голоса – натянутые струны –
Звучат в предмолчаливые кануны
Не более тринадцати минут,
Молва и тут отметит несчастливость,
Но я, приметам всяким воспротивясь,
Отговорю за время то войну,

Отговорю идущую по следу
Тянуть происходящее до лета,
Весна – благоприятная пора
Для точки в затянувшемся разладе,
Повоевали года три – и хватит,
Очищенное выдай на-гора,

Ведь есть что – территории и люди,
И Бог один по чести всех рассудит
Когда-нибудь посмертно, не теперь,
Ну а пока неделя длится эта,
Я знака жду – письма/звонка/привета/
Засвета, побеждающего смерть.

Весна... Время (вс)помнить...

Я не прошу великого – ужель
оно само собою не случится,
Я здесь затем, чтоб за тебя молиться,
сбивать прицел, отпугивать мишень,

удобную для оптик Гопака,
“Що, снайпер, не дається оку русич?
Ти сам піди Иваныч или Юрьич,
а іноземним хвалишся БК”.

(Да было б чем...) И мой интервьюер
не говорит с ним, с оком Барад-дура,
Штык-молодец, а пуля точно дура –
немой тропарь дурачит глазомер

в который раз, заступники с небес
ведут тебя дорогой безопасной,
Я здесь, и ты ко мне придешь на Пасху,
и встречу я тебя:
“Христос Воскрес!”...

Радио "Гордость", 105.0 FM

https://www.xn--80agcbs0bbbkgnm4k.xn--p1ai/poets-of-donbass/…

а в воздухе пахнет живым петрикором,
то мартовский дождь поливает дороги,
я молча смотрю на проснувшийся город,
он смотрит в ответ горделиво и строго,
считает своих, собирает на смены
с домашним обедом и прессой вчерашней,
что делаешь ты, мой нездешний военный
в потрепанном, зимнем еще камуфляже?
что ешь и что пьешь, про какие печали
не пишешь ни мне ты, ни маме под вечер?
а помнишь, что было в том самом начале?
ни слова... девчонку стеснялся разведчик
и взглядом одним провожал до порога,
в четыре секунды рискуя раскрыться,
задумчивый парень из Владивостока
однажды позволил влюбить и влюбиться,
и смысл несерьезен у этих катренов,
одни сентименты, но завтра я снова
твоих стану ждать сообщений смиренно
и вслух перечитывать каждое слово...

Когда закончится война победой нашей,
отступит враг к своим исходным рубежам,
и кто-то важный обстоятельно расскажет
про всех, ее кто ежедневно приближал,
По федеральному, конечно же, каналу
чин при погонах все по факту объяснит,
пусть не бывал на передке, но генерал он
и по тэвэ привык вещать еще с Чечни
чуть больше, чем вести в суровую атаку
стрелковый взвод, недосыпать, недоедать,
и будут слушать говорящего зеваки,
передавая риффы из его цитат
все дальше в массы, поглощенные ямщиной:
– Как славно ведь все было сказано, с душой!
Но воевавший тихо вклинится мужчина:
– Война не сказка, чтоб кончаться хорошо.
Попросит слова и поведает иное,
оно суровее известного вдвойне:
– Когда закончится стояние земное,
поговорим мы с Богом честно о войне,
о том, что было там, на фронте, как к победе
мы шли почти четыре года, ширя шаг,
и пусть запомнят только это наши дети –
Война закончилась, и этим хороша,
а сколько павших, арифметика простая –
сложить да вычесть, нумеруя имена,
Когда закончится эфир, мы посчитаем,
Чего/Кого нам эта стоила война...

говори со мной, пиши мне письма,
винтик пускового механизма,
мой недососватанный солдат,
в полдень или в полночь без разбору
шли голосовые на повторе
весь освобождающийся март
от врагов и выпавшего снега,
человек, влюбленный в человека,
оного приветит с огневой.
принимаю – счастлива, смиренна,
ничего, что строго на военном,
главное – почувствовать его,
главное, что жив и боевит он,
по земной устойчивой орбите
движется асап навстречу мне,
краток сон, но тем, пожалуй, слаще,
как непродолжительный входящий:
- да!
- люблю!
- как тут? как на войне!
собираю брошенные камни,
думаю о смерти и о маме
[только бы увидеться вперед],
а пока – на опытные стрельбы,
тут со мной адыги, манси, сербы,
каждый – чертов русский патриот,
брат по духу, сердце боевое,
я тут не один, нас вечно двое –
видит Бог, отводит прочь беду.
говоришь и пишешь – отвечаю,
что люблю и бесперечь скучаю,
и навстречу каждый миг иду...

здесь слишком много света, режет глаз
сияние грядущего апреля,
и собирает ночь весенний пазл
из зрелых слов и зреющего хмеля,
щекочут тишь недлинные дожди,
рассвет необратим и неизбежен,
ты посмотреть скорее приходи
не на меня – на луг рассветный бежин
уже в траве, помятой и густой,
он что сукно, расшитое клеомой,
роняй, считая каждый лепесток
на “скоро” и “не скоро буду дома”,
поскольку про любовь все знаешь сам,
она верна, тоскует у порога,
где много света – значится, весна,
и счастья там должно быть тоже много,
оно твое, наряжено в фату
и сарафан из белого сатина,
ты на нечетном приходи счету,
чтобы сошлись мы скоро воедино...

любимая, я вижу этот свет,
он ближе стал на пару километров,
на пару городов и пару лет,
протоптаны таинственные недра,
разведана земная глубина
пехотным многочисленным отрядом,
вот только огорбатилась спина
у ратного подсудженского брата,
но нервы – нержавеющая сталь –
коррозии подземной не подвластны,
здесь каждый до безумия устал,
но приближает всенародный праздник,
шагами измеряя крестный ход
от мира и до мира, свет кольцуя,
любимая, лелей меня и холь,
за каждого, кого еще спасу я,
за нервную четвертую весну
и рапорты-послания под вечер,
любимая, выиграю войну –
наговорюсь и разом рассекречусь,
найду непроторенные пути,
пройду по ним охотником таежным,
увижу свет... любимая, свети,
весной все можно.

поверишь в равноденствие – и враз
длиннее дни, тревожнее приветы,
и времени избыточный запас
тебя не приближает – только лето
неяркое, но знойное, в пыли
непушкинской столичная брусчатка,
и солнце прорастает из земли
к утру, как желтоцветная лапчатка,
и тянется к высокому, оно
звезду катает медленно по кругу,
то в миллионный раз повторено
движение, вот только мы друг к другу
никак не подойдем, не согрешим
и не раскроем общие секреты,
поверишь в равноденствие – и жив,
часть родственной взволнованной души,
любовью, солнцем будто бы, согретой...

Ты редко плачешь,
Ты меня сильнее,
мой сын, мой мальчик,
не отец и не я,
а кто-то лучше точно и во всем,
Ты видишь мир
всегда в цвету и цвете,
а я с людьми
в неловком тет-а-тете,
и эту чушь мы целый век несем,
порядок слов
меняя поневоле,
а Ты свое
уверенно глаголешь,
не ведомое
даже мне пока,
Ты смысл весь
и вся моя глубинность
сейчас и здесь,
мой маленький мужчина,
заметный
даже бы издалека,
поскольку чист
по-детски, неопаслив
и можешь, как никто,
заполнить счастьем
пространство все
и время без труда,
мой мальчик, не
грусти, что ты особен,
ведь по весне
особенны мы оба,
от этого не деться никуда...

С днем рождения, мое главное стихотворение! ❤️