Telegram Group Search
Расследование происходит на фоне города, клубящегося то ли бэтменовскими, то ли родригесовскими туманами. Ни до супергероики (хотя тут и появляется оживший монстр из местного маппет-шоу), ни до графичности «Города грехов» сериал не доходит, да и в целом ни одну линию во всю мощь не разворачивает — а речь там идет и о клубешнике, в котором можно достать и дозу, и любовника; и о проблеме ВИЧ, и о нетерпимости к гей-парам, о бездомных, коррупции (ну это вы уже поняли), подземном городе бедняков и наркозависимости — но мне даже нравится такая недосказанность. Сериал больше напоминает набросок. Центральным образом в нем становится карта, нарисованная Эдгаром цветными мелками на стене подвала, такой же картой становится и весь сериал. Образ 1980-х тоже создается отдельными штрихами. Художники явно не гонятся за конкретными приметами эпохи и быта, но видео-кассеты, бомберы, оправы очков и безвременно зависшее в клубе диско — все это создает именно что ее образ. Короче, отличный мини-сериал на пару вечеров.
Ничего не написала про Джину Роулендс. В четверг сидела строчила про Нортона (текст про которого так еще и не вышел). Но когда вчера прочитала про смерть Делона, совсем стало не по себе. Стала вспоминать, как мы познакомились, как жили с ними все эти годы.
Я обоих увидела достаточно поздно, Делона — в старших классах, Джину Роулендс — так вообще в университете. Я ж говорю, не была я синефилкой. С Роулендс моментально какая-то магия произошла. Магия непонимания! Что это за игра, что это за кино такое (Кассаветиса), в котором она ни на секунду не замирает, в котором она — как дыхание, как соприкосновение кожи и воздуха, вибрирует и присутствует. И плакат этот помните, к «Женщине под влиянием»… Смазанный такой, удивительный (может, даже и не тот, что у меня тут на картинке, а какой-то мною выдуманный).

За все прошедшие годы, за многие с ней фильмы, понимаю, что дистанцию так и не обрела, чтобы что-то рассудочное тут написать. Проблема еще в том, что я ведь никогда и не писала ни про нее, ни про Кассаветиса, не привыкла говорить о них буквами, точками, тире… Так и осталась там, в этом шуме, во впечатлении, не смея оторвать взгляд от потока движения, жизни, боли и сияния.
Про Делона тоже хочется подумать. Первый мой фильм с ним был «Затмение» Антониони. И это оказалось как-то очень правильно. Потом я посмотрела Висконти, но там Делон совсем уж божество. Потом пошли Мельвиль и Клеман. Да и у них он не отставал, еще и обзавелся притягательной криминальной аурой. А вот что сегодня мне показалось совсем уж не правильно, так это то, что с середины 1970-х я ничего с ним и не видела. Да и до того времени — только, может, пятую часть от всех работ. Делон остался в моем создании каким-то фетишем великих. Хотя, нет, не только, вот вспомнила еще один фильм с ним, который очень люблю.

Депрессивный семидесятнический «Первая ночь покоя» Дзурлини. Делон там играет несчастного профессора филологии с щетиной на лице. И очень эта щетина там нужна. Она пробивает божественность, замкнутость, трагическую оболочку. Делон в фильме уязвим, а мир — равнодушен. Не раз за фильм, не только в финале. Ежеминутно.
Просто время от времени это необходимо повторять. Майя Туровская — богиня.

Сижу, читаю Паперного. Он тут рассказывает про их с Туровской совместный проект и временами ударяется в воспоминания. Цитирует много «Зубы дракона», продолжает вслед за своей учительницей список фильмов под заглавием SOV-AM (помните, я как -то рассказывала — сравнение голлиудского и советского кино)…

Просматриваю реплики Туровской об актерах и фильмах и с восторгом думаю: вот ведь так я и написала в статье неделю назад, ровно так и написала! И чувствую гордость, что сама додумалась. А потом, еще через минуту, начинаю сомневаться. Наверное, у Туровской когда-то и вычитала, и так оно в меня вросло, что стало уже и частью меня. А пусть бы и так. Немного богического сияния никому не повредит. Я всегда ровно так и чувствую, когда ее читаю, что она своим этим сиянием делится. И с благодарностью принимаю.
А у нас тут новый выпуск. Решили обсудить летние блокбастеры — и обсудили! «Фуриоса», «Смерчи» и «Дэдпул» — та-дам!
Сижу уже который день отсматриваю советскую послевоенную прессу, и ни разу не появилось там ничего, чем хотелось бы поделиться. Какая-то воронка зла. Я эти «Советское искусство», «Культуру и жизнь» да «Правду» и виню в том, что сегодня разболелась.

Тут еще годовщина со дня смерти моей еврейской бабушки, папиной мамы. А она ведь как раз была из семьи врачей, 1933 года рождения. Я у нее никогда лично не спрашивала про дело врачей, не понимала, не думала, не связывала большую и страшную историю с нашими интимными посиделками. Не по глупости, просто потому, что очень уж хорошо меня (да и самих себя) оберегали от этого морока прошлого.

Спросила совсем недавно, у мамы. Мама рассказала, что прадедушке помогли: с высокой должности в высоком черноморском санатории быстренько его перенаправили в маленький Гродно. Там бабушка встретила дедушку, потом родился папа, потом, вон, с мамой повстречался. Потом и я родилась. Такое вот и мое тоже дело врачей получается, ну или просто — залечь на дно в Гродно.
И все-таки, поднажав, кое-что среди мертвого языка постановлений и партийных собраний отыскала! Вот, например, «Правила хорошего тона» от театрального режиссера, сценографа, художника и публициста Николая Акимова (в сентябрьском «Советском искусстве» 1945 года):

“На творческой дискуссии:

▪️Не бойся выступать первым. Если у тебя есть, что поведать человечеству, тем скорее оно это узнает. Если абсолютно нечего сказать, старайся попасть в число ораторов, которые за поздним временем слова не получают.

▪️Никогда не говори, начиная свою речь: «Товарищи, я очень волнуюсь». Если твое волнение поможет тебе выступить с блеском, не надо заранее раскрывать секрет успеха. Если оно, наоборот, помешает, тут уже ничем не поможешь.

▪️Поскольку наиболее оживленный обмен мнениями возникает во время перерывов, в курительной комнате, перерывы нужно делать длиннее, а заседания короче”.

Берем?
Акимов потом по заявкам читателей такую же инструкцию и для театральных критиков написал. Хотя, кажется, и кинокритикам она вполне сгодится:

🔹Если большую часть своей рецензии ты заполнил пересказом содержания пьесы, будь джентльменом и перешли свой гонорар ее автору.

🔸Хронически расходясь во мнении со зрительным залом, знай, что рано или поздно одному из вас придется уступить.
Если ты умнее — уступи первый.

🔹В наше время актеры перестали работать под суфлера. В этом бери с них пример
.
Мне сегодня приснился Джек Николсон. Он был за рулем. Я с заднего сидения оправдывалась перед ним, что написала его портрет, даже не взяв у него интервью. Рядом с ним с неодобрительным выражением на лице сидела то ли Нея Зоркая, то ли Майя Иосифовна, то ли Бетт Дэвис.

Я всё.
Да, кстати, мы вот всегда так чинно говорим про трилогию о Максиме Козинцева и Трауберга. А про Фридриха Эрмлера 1930-1940-х как-то и не говорим вовсе. А они там, между прочим, собственные франшизы вовсю фигачили. С Максимом и так понятно! У Эрмлера же явно была идея национальной франшизы Великие. Смотрите сами, тут и его «Великий Гражданин» 1939-го, и «Великий перелом» 1945-го, и «Великая сила» 1949-го. Но что еще круче, все это разворачивалось в киновселенной «Ленфильм»! Как иначе объяснить появление Максима в «Великом Гражданине». Он туда, кстати, и свою музыкальную тему приносит, чтобы уж точно не спутали — тот ли Максим. А мы вон с Денисом в нашем подкасте заливаем… летний блокбастер, рождение франшиз, Марвел.

Ленфильм. Ленфильм, родненький.

На фото: Чирков с хитрющим лицом напевает «Крутится, вертится шар голубой» из трилогии о Максиме, чтобы его хозяюшка из «Великого гражданина» поскорее признала.
Вообще, мне сегодня мой двоюродный дедушка, которого я всю жизнь зову дядей Димой, прислал поздравления в честь дня российского/советского кино. Дело тут не в патриотизме, просто мы с ним один ВУЗ заканчивали: в его время это был ЛИКИ (Ленинградский Институт Киноинженеров), в мое — СПбГУКиТ (Университет Кино и Телевидения). Сейчас это, вроде, ГИКиТ. Вот я и предпочитаю думать о сегодняшнем дне, как о празднике своей студенческой кинобытности (и дяди Диминой тоже).

Ну и Ленфильм — в сердце. И тот, о котором читал нам лекции Багров, и тот, в соседнем доме с которым я жила и бегала по субботам в киношколу лекции читать.

А фотографии, это мы с дядей Димой сделали, с разницей в 50 с лишним лет. Улица Правды, 13.
Мы хоть и не в Венеции, но к просмотру Beetlejuice Beetlejuice готовимся вовсю. Посмотрели вчера «Мрачные тени» Бёртона. В первый раз. А там, прикиньте, солтбёрновская обстановочка вовсю. «Солтберн» ничем выдающимся, конечно, не одарил, помимо возможности два часа наблюдать за Кэоганом в антураже Рипли, но семейные посиделки с «бедной дорогой» Памелой (Кэри Маллиган) все ж вызывали у меня радостное предвкушение.

В «Тенях» тоже своя Памела есть, кто помнит!
Ох, ко мне приехала погостить любимая сестренка, и понес вихрь. В промежутках только и успеваю по слайдику в день на грядующую конференцию готовить. А оттуда взирают Цехановские, Косматовы, Андриканисы и, вот, Савченко! Всем любви.
Снова сентябрь, снова набор в лучшую ШИКИ на курс по киножурналистике. Ну вы знаете, люблю школу всем сердцем, читаю несколько занятий по истории кино, рассказываю про цвет (при любом удобном случае). Если знакомые и знакомые знакомых хотят научиться говорить и писать о кино, что-то разузнать из истории и теории — им точно сюда.
2024/12/19 12:38:17
Back to Top
HTML Embed Code: