Мне дали 56-го размера, а я же маленькая. Ничего, поменялась. Мы целыми днями стояли у окна, и смотрели, как мёртвых выносят, как вешают, как люди упали и идти не могут. Там не одна тысяча детей погибла – сколько их в том лесу закопано, до сих пор кости находят.
- Господи, как же у вас сил нашлось такое пережить?
- Да, пережила такой ужас, поэтому, наверное, долго и живу. Я сказала, чтобы, когда умру, книгу о Саласпилсе мне в гроб положили. Помню, как нас совсем голых гоняли в баню, по снегу, в феврале. Сестра моя старшая Аня братика держала на руках, прижавши к себе. Она погибла. Дизентерия у неё была, её и других, кто заболел, согнали в крематорий и там сожгли заживо, кинули в печь. Это мне свидетели рассказали, старшие. Я прихожу когда сейчас в Саласпилс, очень плохо себя чувствую – там земля смертью дышит. Плачу, без лекарств не могу. В апреле сорок третьего я и Рома уже неходячие были, доходили совсем. Смертность большая была в бараке. Немцы стали детей хозяевам-латышам за деньги раздавать, кому батраки нужны. Вот нас с Ромой и отдали, в кузов бросили и отвезли в Огре. Мама кричала – только не потеряй братика! Нас двоих долго не брали, а потом один взял, айзсарг. Я коров у него пасла, спали в разбитом сарае, после концлагеря это было счастье. Нас не били, но Рома пострадал. Нарвал горох с огорода, съел его. Хозяин взял его за шкирку, завёл на скотный двор, и сказал – ещё хоть раз что-то возьмёшь, я тебя здесь застрелю. И у моего брата в 5 лет половина головы поседела. Он из Саласпилса мало помнит, только больницу, где кровь брали, и как хозяин его убить обещал. Говорит – так далеко кажется, словно кино смотрел или сон приснился. Ромочка тогда прибежал ко мне, а я коров пасла. Я сорвала шаль с себя, завернула его, он босиком, в трусиках и маечке, а холодно, весна же. Он, бедный, говорить на долгое время перестал.
- Помните, как Красная Армия пришла?
- Конечно. Бои шли, бомбили, окна со стёклами выскакивали. Хозяева убежали. Я пошла в подвал, дверь от взрыва бомба захлопнуло, осколком ранило в ногу, я билась об дверь, была вся синяя, а потом боженька мне помог, выбралась. После этого пришли русские. Среди них был доктор, сделал мне уколы, и ногу спас – очень хорошо ко мне отнеслись. Говорят – девочка, что ж ты тут одна делаешь? Отвечаю – я из концлагеря, в Саласпилсе была, родителей моих угнали: я их очень-очень жду. Каждые 2 часа врач мне делал уколы. Но красноармейцы долго не задержались, в наступление шли. А родители мои никогда уже не вернулись, я и не знаю, где они похоронены. И они, и бабушка, и старшая сестра – все погибли. Я даже сейчас ночами слышу крики сестры, как её живьём жгут. Я инвалид первой группы, видите, ноги опухли, костыли. Но помню всё отлично, я с головой дружу.
- Вас обижает, что сейчас в Латвии говорят – дескать, в Саласпилсе зверств не было?
- Да как такую ложь произносить можно? Я слышу это, и кровью плачу. Я выросла, пошла поваром работать. Почему? После концлагеря никак наесться не могла, ужасно хотелось, и думала – буду готовить, хоть после пальцы оближу. Лишь о еде думала. Чудовищное время было, страшное. По-прежнему вижу, как наяву, выжженные номера на руках у женщин. Сапожник в Саласпилсе был один, странно себя вёл, контуженный - у него семью заперли в доме и сожгли заживо. Все люди в концлагере попали туда ни за что.
- Мало уже узников в живых осталось?
- Очень мало. А тех, кто помнит, как нас мучили нас в Саласпилсе – ещё меньше. И вот бывшая президент Латвии Вике-Фрейберга сказала, что девочки в концлагере все были проститутки, простите меня за некрасивое слово. Мол, их немцы спасли от расправы, поэтому в Саласпилс забрали. Да какая ж я проститутка, если мне всего семь лет от роду было? (плачет). Так мало времени прошло, и сколько лжи уже придумывают!
Мне дали 56-го размера, а я же маленькая. Ничего, поменялась. Мы целыми днями стояли у окна, и смотрели, как мёртвых выносят, как вешают, как люди упали и идти не могут. Там не одна тысяча детей погибла – сколько их в том лесу закопано, до сих пор кости находят.
- Господи, как же у вас сил нашлось такое пережить?
- Да, пережила такой ужас, поэтому, наверное, долго и живу. Я сказала, чтобы, когда умру, книгу о Саласпилсе мне в гроб положили. Помню, как нас совсем голых гоняли в баню, по снегу, в феврале. Сестра моя старшая Аня братика держала на руках, прижавши к себе. Она погибла. Дизентерия у неё была, её и других, кто заболел, согнали в крематорий и там сожгли заживо, кинули в печь. Это мне свидетели рассказали, старшие. Я прихожу когда сейчас в Саласпилс, очень плохо себя чувствую – там земля смертью дышит. Плачу, без лекарств не могу. В апреле сорок третьего я и Рома уже неходячие были, доходили совсем. Смертность большая была в бараке. Немцы стали детей хозяевам-латышам за деньги раздавать, кому батраки нужны. Вот нас с Ромой и отдали, в кузов бросили и отвезли в Огре. Мама кричала – только не потеряй братика! Нас двоих долго не брали, а потом один взял, айзсарг. Я коров у него пасла, спали в разбитом сарае, после концлагеря это было счастье. Нас не били, но Рома пострадал. Нарвал горох с огорода, съел его. Хозяин взял его за шкирку, завёл на скотный двор, и сказал – ещё хоть раз что-то возьмёшь, я тебя здесь застрелю. И у моего брата в 5 лет половина головы поседела. Он из Саласпилса мало помнит, только больницу, где кровь брали, и как хозяин его убить обещал. Говорит – так далеко кажется, словно кино смотрел или сон приснился. Ромочка тогда прибежал ко мне, а я коров пасла. Я сорвала шаль с себя, завернула его, он босиком, в трусиках и маечке, а холодно, весна же. Он, бедный, говорить на долгое время перестал.
- Помните, как Красная Армия пришла?
- Конечно. Бои шли, бомбили, окна со стёклами выскакивали. Хозяева убежали. Я пошла в подвал, дверь от взрыва бомба захлопнуло, осколком ранило в ногу, я билась об дверь, была вся синяя, а потом боженька мне помог, выбралась. После этого пришли русские. Среди них был доктор, сделал мне уколы, и ногу спас – очень хорошо ко мне отнеслись. Говорят – девочка, что ж ты тут одна делаешь? Отвечаю – я из концлагеря, в Саласпилсе была, родителей моих угнали: я их очень-очень жду. Каждые 2 часа врач мне делал уколы. Но красноармейцы долго не задержались, в наступление шли. А родители мои никогда уже не вернулись, я и не знаю, где они похоронены. И они, и бабушка, и старшая сестра – все погибли. Я даже сейчас ночами слышу крики сестры, как её живьём жгут. Я инвалид первой группы, видите, ноги опухли, костыли. Но помню всё отлично, я с головой дружу.
- Вас обижает, что сейчас в Латвии говорят – дескать, в Саласпилсе зверств не было?
- Да как такую ложь произносить можно? Я слышу это, и кровью плачу. Я выросла, пошла поваром работать. Почему? После концлагеря никак наесться не могла, ужасно хотелось, и думала – буду готовить, хоть после пальцы оближу. Лишь о еде думала. Чудовищное время было, страшное. По-прежнему вижу, как наяву, выжженные номера на руках у женщин. Сапожник в Саласпилсе был один, странно себя вёл, контуженный - у него семью заперли в доме и сожгли заживо. Все люди в концлагере попали туда ни за что.
- Мало уже узников в живых осталось?
- Очень мало. А тех, кто помнит, как нас мучили нас в Саласпилсе – ещё меньше. И вот бывшая президент Латвии Вике-Фрейберга сказала, что девочки в концлагере все были проститутки, простите меня за некрасивое слово. Мол, их немцы спасли от расправы, поэтому в Саласпилс забрали. Да какая ж я проститутка, если мне всего семь лет от роду было? (плачет). Так мало времени прошло, и сколько лжи уже придумывают!
(с) Zотов
BY ДВУГЛАВ
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
Update March 8, 2022: EFF has clarified that Channels and Groups are not fully encrypted, end-to-end, updated our post to link to Telegram’s FAQ for Cloud and Secret chats, updated to clarify that auto-delete is available for group and channel admins, and added some additional links. I want a secure messaging app, should I use Telegram? "Markets were cheering this economic recovery and return to strong economic growth, but the cheers will turn to tears if the inflation outbreak pushes businesses and consumers to the brink of recession," he added. You may recall that, back when Facebook started changing WhatsApp’s terms of service, a number of news outlets reported on, and even recommended, switching to Telegram. Pavel Durov even said that users should delete WhatsApp “unless you are cool with all of your photos and messages becoming public one day.” But Telegram can’t be described as a more-secure version of WhatsApp. Stocks dropped on Friday afternoon, as gains made earlier in the day on hopes for diplomatic progress between Russia and Ukraine turned to losses. Technology stocks were hit particularly hard by higher bond yields.
from us
