А. Прошаков. Прием стеклотары

По прошествии какого-то отрезка жизни, некоторые дни и даже годы, наполненные событиями существования, память удаляет из моей жизни.

Это примерно, как… ну, вы знаете, когда после умершего человека остаются вещи. И вам приходится их перебирать, и что-то ветхое, затертое и заношенное умершим, вы без сожаления, даже с облегчением, выкидываете. Оставляете то, что действительно напоминало бы вам об усопшем, ну или хотя бы приносило практическую пользу. Да вот хоть прям в быту.

Вот так и с прожитыми годами поступает наша память. Помнит самое нужное. И не обязательно это будет хорошее и счастливое, от худого тоже никак не избавиться. Эх, да что там от худого, без горя и то не получается у человека прожить. Прожить и не помнить это треклятое всеми горе. Но как есть.

Зато от встреч с серыми и затхлыми людьми память человека избавляется. Потому как это самое страшное — заполнять свою память этой изображающей из себя что-то массой.

Удивительная вещь эта память. Вот лицо женщины, моющей полы в областной администрации помню. Буфетчицу и её терпеливую улыбку там же помню. Быстрый взгляд и расторопное молчание личного водителя губернатора - да, а самого как-то нет, расплывчато. Хотя, если посмотрю местные новости, то, конечно вспомню. Замов его, тех, кто достался от предыдущего, очень хорошо помню, а вот всех, которых он привез с собой - опять нет, совсем серая и вязкая масса.

Зато скотников, доярок, механизаторов, рабочих МТМ и стройчасти помню, даже которых давно нет. Даже их голоса, шутки, и манеру материться. Господи, да что я только не помню. И сальные шутки Пешикова и язвительные Ларина. И безумную страсть к тяжёлой работе Кости Акджигитова и Толи Полищука, впрочем, как и выпить. Пастухи — это люди из особого мира. Их запомнить проще простого... Впрочем, если вдруг встречу кого-то из своего хутора, понурого от прожитой жизни, смогу вспомнить его молодым.

А ещё я помню всех старух и стариков, где-то наверное с года так 1970. Хотя те старики и старухи были тогда помоложе, чем я сегодня. Странно, но похорон помню больше чем свадеб.

Покойный, которого все знали как Толик Абрикос, был покалеченный, скрюченный, и от того маленького роста. Светлым осенним днем, с желтоватым плюшевым ликом, подрумянненым его сожительницей Анютой-Цыганкой, он лежал в огромном величественном гробу, который и его самого делал солидным. На ногах у него были огромные ботинки, что твои клоунские, только лакированные. Степной ветер, какой бывает, когда порывами гонит тучи без дождей, шевелил на усопшем эти самые ботинки. Мне казалась, что один даже пытался лягнуть стоявшего рядом, опершись на совковую лопату, Саню Демешу. Из-за того, что тот не поделился с ним водкой. Что было в общем-то справедливо: где бы этот Демеша еще выпил водки, не умри Абрикос?

Да ещё помню, Цыганка спросила, перед тем как закрыть гроб, у почти двухметрового, стоящего на костылях, одноногого Миши Слона;
- Ты тухли-то свои забирать будешь?
Когда-то лучший танцор, Миша поправил картуз, махнул рукой, словно хотел щёлкнуть по каблуку так же, как начинал раньше "цыганочку с выходом", сказал:
-Няхай яму остаються, яму нужней, я-то своё аттанцавал.

Казалась бы, вот что бы мне не вспомнить, про новый год весёлое? Ну, как есть. А хотел просто поздравить с Новым Годом. Пожелать чего-то, не банального "всего наилучшего и надежды на будущее". В нашем дисидентском случае, это вещь безнадежная и унылая. Да ещё отягощенная двадцатью килограммами лично упакованного "багажа памяти", ну и, само-собой, ручной кладью постоянных размышлений.

И все же, и все же, все-таки я Россиянин, со всеми отсюда вытекающими. А потому, где-то внутри, я надеюсь, как и вы, все, которые остались там, надеюсь на лучшее.
Ну, примерно, как безногий Миша Слон был уверен, что там, где-то, по чьей-то воле и милости, мёртвому Абрикосу его лакированные полуботинки пригодятся.

С Новым годом. И будьте уверены, мы ещё станцуем на их похоронах.

www.group-telegram.com/us/empty_clear_bottles.com/3591

1.8K viewsedited  Dec 31 at 09:19

По прошествии какого-то отрезка жизни, некоторые дни и даже годы, наполненные событиями существования, память удаляет из моей жизни.

Это примерно, как… ну, вы знаете, когда после умершего человека остаются вещи. И вам приходится их перебирать, и что-то ветхое, затертое и заношенное умершим, вы без сожаления, даже с облегчением, выкидываете. Оставляете то, что действительно напоминало бы вам об усопшем, ну или хотя бы приносило практическую пользу. Да вот хоть прям в быту.

Вот так и с прожитыми годами поступает наша память. Помнит самое нужное. И не обязательно это будет хорошее и счастливое, от худого тоже никак не избавиться. Эх, да что там от худого, без горя и то не получается у человека прожить. Прожить и не помнить это треклятое всеми горе. Но как есть.

Зато от встреч с серыми и затхлыми людьми память человека избавляется. Потому как это самое страшное — заполнять свою память этой изображающей из себя что-то массой.

Удивительная вещь эта память. Вот лицо женщины, моющей полы в областной администрации помню. Буфетчицу и её терпеливую улыбку там же помню. Быстрый взгляд и расторопное молчание личного водителя губернатора - да, а самого как-то нет, расплывчато. Хотя, если посмотрю местные новости, то, конечно вспомню. Замов его, тех, кто достался от предыдущего, очень хорошо помню, а вот всех, которых он привез с собой - опять нет, совсем серая и вязкая масса.

Зато скотников, доярок, механизаторов, рабочих МТМ и стройчасти помню, даже которых давно нет. Даже их голоса, шутки, и манеру материться. Господи, да что я только не помню. И сальные шутки Пешикова и язвительные Ларина. И безумную страсть к тяжёлой работе Кости Акджигитова и Толи Полищука, впрочем, как и выпить. Пастухи — это люди из особого мира. Их запомнить проще простого... Впрочем, если вдруг встречу кого-то из своего хутора, понурого от прожитой жизни, смогу вспомнить его молодым.

А ещё я помню всех старух и стариков, где-то наверное с года так 1970. Хотя те старики и старухи были тогда помоложе, чем я сегодня. Странно, но похорон помню больше чем свадеб.

Покойный, которого все знали как Толик Абрикос, был покалеченный, скрюченный, и от того маленького роста. Светлым осенним днем, с желтоватым плюшевым ликом, подрумянненым его сожительницей Анютой-Цыганкой, он лежал в огромном величественном гробу, который и его самого делал солидным. На ногах у него были огромные ботинки, что твои клоунские, только лакированные. Степной ветер, какой бывает, когда порывами гонит тучи без дождей, шевелил на усопшем эти самые ботинки. Мне казалась, что один даже пытался лягнуть стоявшего рядом, опершись на совковую лопату, Саню Демешу. Из-за того, что тот не поделился с ним водкой. Что было в общем-то справедливо: где бы этот Демеша еще выпил водки, не умри Абрикос?

Да ещё помню, Цыганка спросила, перед тем как закрыть гроб, у почти двухметрового, стоящего на костылях, одноногого Миши Слона;
- Ты тухли-то свои забирать будешь?
Когда-то лучший танцор, Миша поправил картуз, махнул рукой, словно хотел щёлкнуть по каблуку так же, как начинал раньше "цыганочку с выходом", сказал:
-Няхай яму остаються, яму нужней, я-то своё аттанцавал.

Казалась бы, вот что бы мне не вспомнить, про новый год весёлое? Ну, как есть. А хотел просто поздравить с Новым Годом. Пожелать чего-то, не банального "всего наилучшего и надежды на будущее". В нашем дисидентском случае, это вещь безнадежная и унылая. Да ещё отягощенная двадцатью килограммами лично упакованного "багажа памяти", ну и, само-собой, ручной кладью постоянных размышлений.

И все же, и все же, все-таки я Россиянин, со всеми отсюда вытекающими. А потому, где-то внутри, я надеюсь, как и вы, все, которые остались там, надеюсь на лучшее.
Ну, примерно, как безногий Миша Слон был уверен, что там, где-то, по чьей-то воле и милости, мёртвому Абрикосу его лакированные полуботинки пригодятся.

С Новым годом. И будьте уверены, мы ещё станцуем на их похоронах.

BY А. Прошаков. Прием стеклотары