Forwarded from канавка
больше сотни эпизодов «Тома и Джерри», дюжина серий «Базз Лайтер из звездной команды», подборки «забавных котов» — обнаружил на днях невообразимый, потусторонний стриминг/файлообменник от Усамы бен Ладена. в 2017 году ЦРУ опубликовало материалы с компьютеров, изъятых из убежища бен Ладена в Абботаббаде после его убийства, «в целях дальнейшего углубления общественного понимания».
на общей странице архива описано, что не попало в публичный доступ: деликатное, поврежденное, защищенное авторским правом и тому подобное. агенты намекают на то, что была и порнография. в папке с фото советую обратить внимание на файлы с маркировкой dsc и dscn, очевидно, сброшенные с фотоаппарата: снимки из музеев и котики (приложил пару). в директории с видеофайлами впечатлился инструкцией по вязанию детских носочков крючком.
все файлы доступны здесь — https://www.cia.gov/library/abbottabad-compound/index.html. как и положено, из России этот стриминг работает только с VPN.
на общей странице архива описано, что не попало в публичный доступ: деликатное, поврежденное, защищенное авторским правом и тому подобное. агенты намекают на то, что была и порнография. в папке с фото советую обратить внимание на файлы с маркировкой dsc и dscn, очевидно, сброшенные с фотоаппарата: снимки из музеев и котики (приложил пару). в директории с видеофайлами впечатлился инструкцией по вязанию детских носочков крючком.
все файлы доступны здесь — https://www.cia.gov/library/abbottabad-compound/index.html. как и положено, из России этот стриминг работает только с VPN.
Господи, Боже мой(
https://variety.com/2025/film/news/david-lynch-dead-director-blue-velvet-twin-peaks-1236276106/
https://variety.com/2025/film/news/david-lynch-dead-director-blue-velvet-twin-peaks-1236276106/
Variety
David Lynch, Visionary Director of ‘Twin Peaks’ and ‘Blue Velvet,’ Dies at 78
Director David Lynch, who radicalized American film with with a dark, surrealistic artistic vision in films like 'Blue Velvet,' has died. He was 78.
You know about death, that it's just a change — not an end.
Never, never! Nothing will die.
The stream flows, the wind blows,
the cloud fleets, the heart beats.
Nothing will die.
Never, never! Nothing will die.
The stream flows, the wind blows,
the cloud fleets, the heart beats.
Nothing will die.
Январь 2016 года. Ранним утром читаю, что умер Дэвид Боуи, плачу. Плачу, потому что ушел кто-то, кто был для меня таким важным, как это обычно не бывает со знаменитостями, до которых у тебя нет шансов дотянуться, увидеться с ними, что-то сказать. И несмотря на это, он был таким важным, что, на самом деле был частью тебя. А ты об этом даже не подозревал.
Январь 2025 года. Поздним вечером читаю, что умер Дэвид Линч. Плачу. А потом прихожу в себя. И снова плачу. Потому что его смерть ощущается как очень личное событие: это умер кто-то родной, кто-то настолько близкий, что в момент, когда ты это узнаешь, что его больше нет, ты на мгновение не можешь дышать.
Но это и правда личная история. Он дал мне так много, как мало кто даст из знакомых — и он об этом даже не знал. И уж тем более ничего за это не просил. Просто его света и силы было так много, что он рассылал его по всем концам Вселенной — и уж точно не мог знать, как он отражается и куда летят эти лучи. Но без него я не был бы тем, кто я есть сейчас — жил бы совершенно другой жизнью. Но благодаря нему я обрел направление, нашел силы о которых не подозревал и инструменты, чтобы с этим миром как-то разбираться.
Лето 2017 года, я еще живу в Будапеште. Происходит что-то невероятное и невозможное: на экраны выходит третья часть «Твин Пикса» и я ею совершенно уничтожен. Просто размазан по этому гигантскому полотну, в котором находится место и для долгого восхищенного наблюдения за тем, как в пустом баре моют полы, и странному (но все же абсолютно логичному и кристально понятному) путешествию по миру бэконовского космоса, и для смеха. И страха. Я пишу о том, что вижу свои мысли, но когда добираюсь до восьмой серии, то взрываюсь вместе с ядерной бомбой. Мой текст о ней стал моим первым, который опубликован в журнале «Сеанс» — и для меня это становится событием, вехой, которую не обойти и не выкинуть. Из ядерного взрыва я выхожу другим человеком.
Вот несутся Лора Дерн и Николас Кейдж, они оба как будто танцуют за рулем. Вот мелькает дорожная разметка в размытом свете фар — возникает из темноты и в нее же уходят. Лора Палмер, похожая на творение художника Кристо — завернутая в целлофан, мертвая, но все равно прекрасная. Отрезанное ухо в траве, камера уходит ниже и ниже, там черви, смерть, гниение, зло. Одинокий фермер на газонокосилке едет по американским пасторальным пейзажем. Даги в зеленом пиджаке ищет кофе. И еще вспышки, вспышки, вспышки… Эти образы будут жить со мной, с вами, с каждым, кто их увидел — до самой смерти. Такова их сила.
Без Дэвида Линча я бы не встретил своего самого любимого человека — но пара фраз о нем, важная история о третьем сезоне Твин Пикса навсегда изменили судьбу. И кто знает, что было бы без него.
А для своего подкаста, который мыслился как рассказ о том, что зависает между правдой и полуправдой, как истории, которые кажутся нормальными, но за ними скрывается нечто совсем иное, я выбрал названием «Синий бархат» — и это еще один случай, когда ты чувствуешь, как много в тебе Линча. И до какой степени иногда даже язык на котором ты говоришь, мысли, которые ты думаешь — созданы им. Или предложены тебе — как старый друг, который подкидывает тебе информацию к размышлению.
Я не раз еще напишу о Линче — и в ближайшие дни, и позже. Но начать это прощание хочется сперва на личной ноте. Потому что это и правда был кто-то, кто стоял рядом, мог похлопать по плечу — или просто с тобой помолчать. И ты что-то понимал, кивал — и шел дальше. Художников с такой силой очень мало — но их мысли материальны и остаются в космосе навсегда.
Впрочем, почему прощание? Мне кажется, что на каком-то уровне я верю, что мы все с ним еще увидимся. Через 25 лет или позже — но эта встреча неизбежна. Беседует ли он сейчас с Дэвидом Боуи в виде облачка пара из чайничка или ловит Большую Рыбу, медитирует или скачет на коне по американской прерии — мы все там окажемся вновь.
Потому что смерть — это не конец, это лишь перемена. Поток несет нас, но иногда и в нем можно назначить свидание.
Январь 2025 года. Поздним вечером читаю, что умер Дэвид Линч. Плачу. А потом прихожу в себя. И снова плачу. Потому что его смерть ощущается как очень личное событие: это умер кто-то родной, кто-то настолько близкий, что в момент, когда ты это узнаешь, что его больше нет, ты на мгновение не можешь дышать.
Но это и правда личная история. Он дал мне так много, как мало кто даст из знакомых — и он об этом даже не знал. И уж тем более ничего за это не просил. Просто его света и силы было так много, что он рассылал его по всем концам Вселенной — и уж точно не мог знать, как он отражается и куда летят эти лучи. Но без него я не был бы тем, кто я есть сейчас — жил бы совершенно другой жизнью. Но благодаря нему я обрел направление, нашел силы о которых не подозревал и инструменты, чтобы с этим миром как-то разбираться.
Лето 2017 года, я еще живу в Будапеште. Происходит что-то невероятное и невозможное: на экраны выходит третья часть «Твин Пикса» и я ею совершенно уничтожен. Просто размазан по этому гигантскому полотну, в котором находится место и для долгого восхищенного наблюдения за тем, как в пустом баре моют полы, и странному (но все же абсолютно логичному и кристально понятному) путешествию по миру бэконовского космоса, и для смеха. И страха. Я пишу о том, что вижу свои мысли, но когда добираюсь до восьмой серии, то взрываюсь вместе с ядерной бомбой. Мой текст о ней стал моим первым, который опубликован в журнале «Сеанс» — и для меня это становится событием, вехой, которую не обойти и не выкинуть. Из ядерного взрыва я выхожу другим человеком.
Вот несутся Лора Дерн и Николас Кейдж, они оба как будто танцуют за рулем. Вот мелькает дорожная разметка в размытом свете фар — возникает из темноты и в нее же уходят. Лора Палмер, похожая на творение художника Кристо — завернутая в целлофан, мертвая, но все равно прекрасная. Отрезанное ухо в траве, камера уходит ниже и ниже, там черви, смерть, гниение, зло. Одинокий фермер на газонокосилке едет по американским пасторальным пейзажем. Даги в зеленом пиджаке ищет кофе. И еще вспышки, вспышки, вспышки… Эти образы будут жить со мной, с вами, с каждым, кто их увидел — до самой смерти. Такова их сила.
Без Дэвида Линча я бы не встретил своего самого любимого человека — но пара фраз о нем, важная история о третьем сезоне Твин Пикса навсегда изменили судьбу. И кто знает, что было бы без него.
А для своего подкаста, который мыслился как рассказ о том, что зависает между правдой и полуправдой, как истории, которые кажутся нормальными, но за ними скрывается нечто совсем иное, я выбрал названием «Синий бархат» — и это еще один случай, когда ты чувствуешь, как много в тебе Линча. И до какой степени иногда даже язык на котором ты говоришь, мысли, которые ты думаешь — созданы им. Или предложены тебе — как старый друг, который подкидывает тебе информацию к размышлению.
Я не раз еще напишу о Линче — и в ближайшие дни, и позже. Но начать это прощание хочется сперва на личной ноте. Потому что это и правда был кто-то, кто стоял рядом, мог похлопать по плечу — или просто с тобой помолчать. И ты что-то понимал, кивал — и шел дальше. Художников с такой силой очень мало — но их мысли материальны и остаются в космосе навсегда.
Впрочем, почему прощание? Мне кажется, что на каком-то уровне я верю, что мы все с ним еще увидимся. Через 25 лет или позже — но эта встреча неизбежна. Беседует ли он сейчас с Дэвидом Боуи в виде облачка пара из чайничка или ловит Большую Рыбу, медитирует или скачет на коне по американской прерии — мы все там окажемся вновь.
Потому что смерть — это не конец, это лишь перемена. Поток несет нас, но иногда и в нем можно назначить свидание.
«К концу семидесятых годов современникам казалось вполне очевидным, что Россия больна. Спорили лишь о том: какова болезнь и чем ее лечить? Категорические советы, пророчества и проклятья раздавались в стране и за границей, на полутайных собраниях, в многошумных газетах, модных журналах, в кинжальных подпольных листках. Одни находили причину темной российской хвори в оскудении национального духа, другие — в ослаблении державной власти, третьи, наоборот, в чрезмерном ее усилении, одни видели заразу в домашних ворах, иные в поляках, третьи в бироновщине, от которой Россия за сто лет не могла отделаться, а великий писатель полагал, что виноват маленький тарантул, piccola bestia, то бишь Биконсфильд, забежавший в Европу. Были и такие, что требовали до конца разрушить этот поганый строй, а что делать дальше, будет видно. Да что же происходило? Вроде бы все шло чередом: росли города, бурно раскидывались во все стороны железные дороги, дельцы нагребали состояния, крестьяне бунтовали, помещики пили чай на верандах, писатели выпускали романы, и все же с этой страной творилось неладное, какая-то язва точила ее. Всю Россию томило разочарование. Разочарованы были в реформах, разочарованы в балканской войне, власть разочаровалась в своих силах, народолюбцы разочаровались в народе. Появилось много людей, уставших жить. „Русская земля как будто потеряла силу держать людей!“ — говорил с горечью писатель, что стращал всех тарантулом».
Forwarded from Кенотаф
Неслучившееся
Встреча в парижском поезде — две женщины не видели друг друга почти полвека. Одинокий старик-поэт, все знакомые которого остались на страницах писем и поэтических сборников. И оба — тоскуют о том, что могло быть, но чего никогда не было. Егор Сенников в новом выпуске цикла «Расходящиеся тропы» рассказывает о том, что значит грустить о несделанном. Мыслей так много, что в один стандартный пост они не уместились – переходите по ссылке, чтобы прочитать выпуск целиком.
В квартире старого поэта завелся добровольный помощник. Скажем, секретарь — за этим эвфемизмом часто скрывается универсальный человек, который и мусор вынесет, и собаку выгуляет, заварит кофе, проследит за уборкой, а потом будет слушать бурчание пожилого человека, перебирающего в памяти образы давно умерших знакомых. Часто такие люди на что-то надеются: хотят не только кусочек чужой славы, но и мечтают стать кем-то равным — а может, чем черт не шутит, и литературным душеприказчиком.
Старика уже шесть десятилетий все знают как Рюрика Ивнева, а молодой помощник — начинающий украинский поэт Сергей Суша. Ивнев вспоминает, что Суша всех конкурентов за «тело» поэта оттеснил. А Ивнев пристроил молодого провинциала в Литинститут. И царственно принимал услуги сожителя-домработника. А тот (опять же, по словам 88-летнего старика Ивнева) наглел: требовал переписать на себя завещание, просил дорогие подарки. Потом из дома стали пропадать вещи: автографы Есенина, Луначарского, потом картина… В общем, секретаря Сушу изгнали.
Бывший секретарь потом плевался в Ивнева стихами:
Ты поучаешь,
Как достичь высот земных…
Но жалок тот, кто жизнь
Провел в тиши келейной,
Как пустоцвет, —
Ни для себя,
Ни для других.
Ивнев и сам когда-то начинал как такой же застенчивый секретарь у Луначарского. Второстепенный поэт, он, оказался всеобщим петербургским знакомым. И почти никто не отзывался о нем хорошо. Допустим, спишем на токсичность авторов (Гиппиус) или склонность к фантазиям (Георгий Иванов, автор великолепных, но недостоверных мемуаров о Серебряном веке). Но и официальная биография свидетельствует о неспособности сказать свое собственное слово.
Вот он приезжает в Петербург со своего Кавказа, постоянно козыряет своим дядей — тифлисским генерал-полицмейстером (родственные связи потом помогут избежать мясорубки Первой мировой), пишет стихи, в которых то пристает к революционерам 1905 года, то тут же в них разочаровывается, меняет маски, преображается в надрывного, карикатурного символиста, разбирается со своей сексуальной ориентацией…
После Октября 1917 года появляется в доме Луначарского, становится вдруг его секретарем и вообще раздувается от собственной важности — ну как же, шанс сам пришел в руки, если не получилось тогда, то получится сейчас. Ивнев рвется всюду, проводит митинги, агитирует за большевиков, заслуживает нелюбовь бывших знакомых, но и своим для большевиков не станет никогда; в 1955 году (столько воды утекло), его высмеивают в фельетоне «Крокодила», сравнивая его переводы и стихи с виршами безграмотного крестьянина. И в том же году над ним издеваются в эмигрантском американском издании «Новое русское слово» — какой-то старый знакомый пишет, что тот «ренегат» и отмазался от призыва на фронт, благодаря родственнице (а до того истерически написал прошение на имя императора, с просьбой освободить от службы).
Продолжение выпуска.
#сенников
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
Встреча в парижском поезде — две женщины не видели друг друга почти полвека. Одинокий старик-поэт, все знакомые которого остались на страницах писем и поэтических сборников. И оба — тоскуют о том, что могло быть, но чего никогда не было. Егор Сенников в новом выпуске цикла «Расходящиеся тропы» рассказывает о том, что значит грустить о несделанном. Мыслей так много, что в один стандартный пост они не уместились – переходите по ссылке, чтобы прочитать выпуск целиком.
В квартире старого поэта завелся добровольный помощник. Скажем, секретарь — за этим эвфемизмом часто скрывается универсальный человек, который и мусор вынесет, и собаку выгуляет, заварит кофе, проследит за уборкой, а потом будет слушать бурчание пожилого человека, перебирающего в памяти образы давно умерших знакомых. Часто такие люди на что-то надеются: хотят не только кусочек чужой славы, но и мечтают стать кем-то равным — а может, чем черт не шутит, и литературным душеприказчиком.
Старика уже шесть десятилетий все знают как Рюрика Ивнева, а молодой помощник — начинающий украинский поэт Сергей Суша. Ивнев вспоминает, что Суша всех конкурентов за «тело» поэта оттеснил. А Ивнев пристроил молодого провинциала в Литинститут. И царственно принимал услуги сожителя-домработника. А тот (опять же, по словам 88-летнего старика Ивнева) наглел: требовал переписать на себя завещание, просил дорогие подарки. Потом из дома стали пропадать вещи: автографы Есенина, Луначарского, потом картина… В общем, секретаря Сушу изгнали.
Бывший секретарь потом плевался в Ивнева стихами:
Ты поучаешь,
Как достичь высот земных…
Но жалок тот, кто жизнь
Провел в тиши келейной,
Как пустоцвет, —
Ни для себя,
Ни для других.
Ивнев и сам когда-то начинал как такой же застенчивый секретарь у Луначарского. Второстепенный поэт, он, оказался всеобщим петербургским знакомым. И почти никто не отзывался о нем хорошо. Допустим, спишем на токсичность авторов (Гиппиус) или склонность к фантазиям (Георгий Иванов, автор великолепных, но недостоверных мемуаров о Серебряном веке). Но и официальная биография свидетельствует о неспособности сказать свое собственное слово.
Вот он приезжает в Петербург со своего Кавказа, постоянно козыряет своим дядей — тифлисским генерал-полицмейстером (родственные связи потом помогут избежать мясорубки Первой мировой), пишет стихи, в которых то пристает к революционерам 1905 года, то тут же в них разочаровывается, меняет маски, преображается в надрывного, карикатурного символиста, разбирается со своей сексуальной ориентацией…
После Октября 1917 года появляется в доме Луначарского, становится вдруг его секретарем и вообще раздувается от собственной важности — ну как же, шанс сам пришел в руки, если не получилось тогда, то получится сейчас. Ивнев рвется всюду, проводит митинги, агитирует за большевиков, заслуживает нелюбовь бывших знакомых, но и своим для большевиков не станет никогда; в 1955 году (столько воды утекло), его высмеивают в фельетоне «Крокодила», сравнивая его переводы и стихи с виршами безграмотного крестьянина. И в том же году над ним издеваются в эмигрантском американском издании «Новое русское слово» — какой-то старый знакомый пишет, что тот «ренегат» и отмазался от призыва на фронт, благодаря родственнице (а до того истерически написал прошение на имя императора, с просьбой освободить от службы).
Продолжение выпуска.
#сенников
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
Teletype
Неслучившееся
Встреча в парижском поезде — две женщины не видели друг друга почти полвека. Одинокий старик-поэт, все знакомые которого остались...
Forwarded from Stuff and Docs
Каждый год 27 января я предлагаю всем прочитать этот текст моей мамы о блокаде. Вот и сегодня:
«С блокадой ты сталкиваешься совершенно случайно, десятилетия спустя, неожиданно: в юности подружка снимала комнату в большой коммуналке на Васильевском острове. И была там одна старуха – вредная, склочная, злая Баба-Яга, с вечными придирками, скандалами, руганью, с грязным языком.
И моя подруга однажды, не выдержав, крикнула ей – ну что ж вы злая-то такая! Что ж вам не живется-то, что ж вы все скандалите!
А та вдруг помолчала и говорит ей в ответ серьезно, без крика, задумчиво даже:
— Злая? Ну да, злая… Зато я в блокаду никого не съела. А вот баба, что жила в сорок втором году в твоей комнате — она съела. Она вот доообрая была.
Они не хотели говорить о блокаде, те, которые там были. Отмахивались, мрачнели лицом, отворачивались. Некоторые надевали непроницаемую маску и отвечали штампом – «ну как жили…Жили, работали, ждали победу! Трудно было. Но мы выстояли!» Скажут, а у самих то жилка вспухнет на виске, то мизинец мелко-мелко так задрожит, то глаза становятся такие…такие глаза, какие бывают у тех, кто видел то, чего нельзя видеть».
http://kashin.guru/2015/01/27/kody
«С блокадой ты сталкиваешься совершенно случайно, десятилетия спустя, неожиданно: в юности подружка снимала комнату в большой коммуналке на Васильевском острове. И была там одна старуха – вредная, склочная, злая Баба-Яга, с вечными придирками, скандалами, руганью, с грязным языком.
И моя подруга однажды, не выдержав, крикнула ей – ну что ж вы злая-то такая! Что ж вам не живется-то, что ж вы все скандалите!
А та вдруг помолчала и говорит ей в ответ серьезно, без крика, задумчиво даже:
— Злая? Ну да, злая… Зато я в блокаду никого не съела. А вот баба, что жила в сорок втором году в твоей комнате — она съела. Она вот доообрая была.
Они не хотели говорить о блокаде, те, которые там были. Отмахивались, мрачнели лицом, отворачивались. Некоторые надевали непроницаемую маску и отвечали штампом – «ну как жили…Жили, работали, ждали победу! Трудно было. Но мы выстояли!» Скажут, а у самих то жилка вспухнет на виске, то мизинец мелко-мелко так задрожит, то глаза становятся такие…такие глаза, какие бывают у тех, кто видел то, чего нельзя видеть».
http://kashin.guru/2015/01/27/kody
Кашин
Блокадные коды | Кашин
Сегодня «Кашин» отмечает главную петербургскую дату — годовщину снятия блокады Ленинграда, — и предлагает вашему вниманию подборку фотографий, дающих представление о том, как это выглядело. Поборку блокадных фотографий и газетных вырезок можно посмотреть…
Forwarded from Документальное прошлое: ГА РФ
Изменение имен. Обсуждение Земли Николая II
Ф.З3977. Оп.1. Д.98. Л.44.
Нарисованная карандашом таблица с обсуждением переименования Земли Николая II (ныне архипелаг Северная Земля) и отдельных малых островов, состояшееся в 1925 году в Москве.
Северная Земля была официально открыта в 1913 году русской географической экспедицией Бориса Вилькицкого и названа первооткрывателями Землей Николая II.
Для коммунистического руководства сохранение прежнего топонима было нонсенсом. В документе можно видеть разные проекты переименований. В частности Реввоенсовет предлагал более иделогические названия: Северная Земля СССР для Земли Николая II и остров Пролетарской диктатуры для Цесаревича Алексея. Административная комиссия ВЦИК предпочла более нейтральные наименования Северная Земля и остров Малый Таймыр, что в итоге и было принято.
В Кремле обсуждали и необходимость переименования острова Врангеля (вызывавшие понятные ассоциации с одним из белогвардейских вождей), однако оставили название без изменений.
Ф.З3977. Оп.1. Д.98. Л.44.
Нарисованная карандашом таблица с обсуждением переименования Земли Николая II (ныне архипелаг Северная Земля) и отдельных малых островов, состояшееся в 1925 году в Москве.
Северная Земля была официально открыта в 1913 году русской географической экспедицией Бориса Вилькицкого и названа первооткрывателями Землей Николая II.
Для коммунистического руководства сохранение прежнего топонима было нонсенсом. В документе можно видеть разные проекты переименований. В частности Реввоенсовет предлагал более иделогические названия: Северная Земля СССР для Земли Николая II и остров Пролетарской диктатуры для Цесаревича Алексея. Административная комиссия ВЦИК предпочла более нейтральные наименования Северная Земля и остров Малый Таймыр, что в итоге и было принято.
В Кремле обсуждали и необходимость переименования острова Врангеля (вызывавшие понятные ассоциации с одним из белогвардейских вождей), однако оставили название без изменений.
Forwarded from Сьерамадре
пересматривая «Гроздья гнева», обнаружил фантом Дэвида Кэрредина. в фильме у Форда играет его отец, Джон, но играет другую роль и в другом возрасте. и похож куда меньше. актерская династия дальше этого вспять не идёт, дед Дэвида был журналистом.
мне нередко мерещатся двойники там, где их в помине нет (как Богарду в «Отчаянии»), поэтому со своей находкой написал Егору: «на кого, по-твоему, похож?». а Егор мне в ответ: «на Басова чуточку!». я уже расстроился из-за ложного узнавания, а потом выяснилось, что Егор подумал, чего это я присылаю Дэвида Кэрредина и спрашиваю, на кого тот похож.
в общем, не мог не сделать хоть чего-то с этой мимолётной находкой:
https://www.group-telegram.com/etokanavka/17
мне нередко мерещатся двойники там, где их в помине нет (как Богарду в «Отчаянии»), поэтому со своей находкой написал Егору: «на кого, по-твоему, похож?». а Егор мне в ответ: «на Басова чуточку!». я уже расстроился из-за ложного узнавания, а потом выяснилось, что Егор подумал, чего это я присылаю Дэвида Кэрредина и спрашиваю, на кого тот похож.
в общем, не мог не сделать хоть чего-то с этой мимолётной находкой:
https://www.group-telegram.com/etokanavka/17
Telegram
канавка
блажь.