***
Каждой ночью к незаснувшим
В дом приходят злые волки.
Я лежу и притворяюсь,
Что не чую волчью шерсть.
Если волка кормят ноги,
Спрячу их под одеяло:
Пусть помучается серый,
Прежде чем достать и съесть.

АННА ПОДКОРЫТОВА

АЛИК ЯКУБОВИЧ

АЛИК ЯКУБОВИЧ

***
Прикупил ковëр красивый
и привëз его на дачу,
и к стене пустой, счастливый,
на шурупы прифигачил.

Потому что та стена
называется холодной.
Потому что времена
непростые. Век негодный.

Так на севере всегда
согревались. Было страшно.
Ели кашу изо льда,
из огня варили кашу.

Толстокожие ковры
с потолка сползали на пол.
Моль съедали комары.
Комаров съедали папы.

Мамы плакали с детьми,
потому что есть хотели.
Выживали из семи
человека два в артели.

ИГОРЬ КУНИЦЫН

За беспризорным детством босиком
бежать, бежать следов не оставляя.
И покурить за дедовским сараем -
дым выпуская тоненьким кольцом.
Так невесомы помыслы мои,
а сны однообразны и бессвязны.
Я мог родиться где-нибудь под Вязьмой,
как плод случайной и слепой любви.
А всё же горько думать о былом -
перебирать события и числа.
Нет кажется в том никакого смысла,
но до конца не отпускает отчий дом.
Особенно в часы ночные я,
вновь возвращаюсь мыслено к истокам
и узнаю в мальчишке босоногом,
бегущего, счастливого себя.


11.10.2024.Шаг

***
В небе гром гудит,
тучи ворохом...
Жизнь тревожная
пахнет порохом.
Пахнет нечистью
вся история,
из степей несет
крематорием.
Трупный дух кругом
ночь развесила...
Только ты — одна —
пахнешь весело!
Ты душистая,
ароматная,
днем жасминная —
ночью мятная...
Славлю жизнь свою
распропащую...
Пахнет женщиной
н а с т о я щ е ю!
Пахнет женщиной,
не старухою...
— Дай понюхаю!
Дай понюхаю!..
Эх ты собственник,
эх владелец ты, —
недостоин ты
энтой прелести!
Ты же скупостью
вгонишь в гроб ее...
Дай потрогаю!
Дай попробую!..
Извини, толпа,
схлынь немножечко!
Заимей свою —
ешь хоть ложечкой...
Хоть горстями жри,
хоть разбрасывай...
А чужой любви
не выпрашивай!

АРКАДИЙ КУТИЛОВ

***
Сгубили Красненькую Шапочку,
Сгубили волки ни за грош.
Сперва ей объясняли вкрадчиво,
Как отдых в рощице хорош.

Потом раскинули скатерочку
И делать начали чок-чок.
Понравился невинной девушке
Под шоколадку коньячок.

Конечно, волки ей представились
Людьми театра и кино.
Потом на брудершафт с ней выпили,
Сказав, что так заведено.

Потом к ней прикасаться начали -
Сперва по-дружески, слегка;
Потом поставили в позицию
И в ход пустили три смычка.

Она сначала лишь хихикала,
Потом опомнилась, и хвать -
Она уже отнюдь не девушка,
Всё это в прошлом, так сказать.

А в настоящем есть участие
В свирепом волчьем кутеже,
И перед падшими подругами
Ей нечем чваниться уже.

В ответ на слезы три обманщика
В ухмылке разевают пасть,
И остается путь единственный:
Безумно, беспредельно пасть.

Вот так и поступают барышни
С доисторических времен.
Читать морали мне несвойственно,
И ни к чему. Какой резон?

Уходят царства и народности,
Почиют крепости в золе,
И только девичья доверчивость
Непреходяща на Земле.


АНДРЕЙ ДОБРЫНИН

***
Пацан, кусок сибирской плоти,
я имя вам не назову,
на злобно ржущем самолёте
внаполеонился в Москву.

Он покорил Иркутск сначала,
взорвал овации в Чите...
А вот Москва... Москва молчала.
Масштабы, видимо, не те...

Пегас от страсти обезножел,
сарказм прижился на губе...
Я лез из кожи, рвал одёжи,
стихами рожу бил толпе...

По вытрезвителям мотался —
был в них всегда желанный гость...
И вот по пьянке затесался
на тот Ваганьковский погост.

Напиток бешеной коровы,
редиска, лук да каравай...
— Есенин, здравствуй!
— Ну, здорово...
— Давай-ка выпьем!..
— Разливай...

Стакан — в себя,
стакан — в могилу —
земля темнела от вина...
А я шептал:
— Серёжа, милый,
не признает меня страна!..

— Не признает?.. Знать, любит мало.
Ты брось на зеркало пенять...
Ведь и меня не признавала —
петля заставила признать...

Я бросил кость эпохе-дуре,
всобачил в памятник грехи...
Но был бы жив, сейчас бы в МУРе
лежали все мои стихи...

— Ты предлагаешь?..
— Предлагаю...
— И будет слава?..
— Как не быть...
А ночь зелёная такая,
что дико хочется завыть...

Но встало утро над погостом
во всю ваганьковскую ширь,
и кто-то мне напомнил просто:
— Комедиант, езжай в Сибирь!..

Комедиант, как верно, верно!..
А я-то думал, что поэт...
Оглоблей-истиной по нервам
меня хватил какой-то дед...

Он был не пьян, но чуть с похмелья,
зато величествен, как шах:
— Есенин я.... Зовут Емеля...
А здесь я вроде в сторожах...

Гони полтинник за знакомство
да рупь за добрый моё совет:
комедиант, езжай до Омска
и позабудь, что ты — поэт!..

... С бедой, с обидой и с позором,
с душой, как нищенской сумой,
пацан на поезде нескором
тихонько тащится домой...

АРКАДИЙ КУТИЛОВ

***
не все раны могут зарубцеваться
со временем

в детстве в лагере мне было грустно
по пути в столовую я упала
и напоролась коленкой
на стекляшку изумрудного цвета
некогда было уже возвращаться
вожатый
взял меня на руки и понëс
пока не добыли зелëнку

на обратном пути
ещё и сандалик порвался
зацепившись за корни еловые на тропе
вожатый
взял меня на руки и понёс
тепло усмехнувшись:
любишь ты, чтобы тебя на руках носили

у меня на том месте
и по сей день осталась
незаживающая улыбка

***
нелепый шмель врезается в губу
не жалом слава богу только боком
а я иду мне это по плечу

потом ещё бегу ещё немного

потом бегу и далее лечу
и если тот полёт выходит боком
шмелём нелепым тыкаюсь в губу
и, слава богу, —
богу.

***
однажды в детстве
на олимпиаде по физике
за круглым столом мы сидели с мальчишками
перебрасываясь идеями для задач
пикируясь остротами
давясь смешками

я всегда ощущала себя
вовсе не девочкой
мышастым невзрачным облачком
но сегодня было не до себя

а когда все встали из-за стола
с него покатился обгрызанный ластик
с нацарапанным «эля»
кривым мальчишеским почерком

ЭЛИНА ЧЕРНЕВА

***
Незадолго до кончины
отец,
превозмогая боль,
тщательно расставил
дрова в сарае.

...Последнее,
что он успел сделать
для гармонии мира.

АРВО МЕТС

***
Мелодия становится цветком,
Он распускается и осыпается,
Он делается ветром и песком,
Летящим на огонь весенним мотыльком,
Ветвями ивы в воду опускается...

Проходит тысяча мгновенных лет,
И перевоплощается мелодия
В тяжелый взгляд, в сиянье эполет,
В рейтузы, в ментик, в «Ваше благородие»,
В корнета гвардии — о, почему бы нет?..

Туман... Тамань... Пустыня внемлет Богу.
— Как далеко до завтрашнего дня!..

И Лермонтов один выходит на дорогу,
Серебряными шпорами звеня.

1921

ГЕОРГИЙ ИВАНОВ

Напрасный труд — нет, их не вразумишь.
Чем либеральней, тем они пошлее,
Цивилизация — для них фетиш,
Но недоступна им ее идея.
Как перед ней ни гнитесь, господа,
Вам не снискать признанья от Европы:
В ее глазах вы будете всегда
Не слуги просвещенья, а холопы.

Фёдор Тютчев
1867 г.

ЕВГЕНИЙ КРОПИВНИЦКИЙ

***
И в этом городе уже
Звучит не речь, но джаз.
Сам Бабель тут настороже
И гоголевский фас.

Стоят без кожи в ряд платаны.
Я тот мальчишка голоштанный,
Что выбежал из арки на брусчатку,
На запах ягодный и сладкий

На черноморских берегах.
Кошачий хвост в порту виляет.
Но рыба вся про это знает
И потому сидит в сетях.

25 июня 2015 года

АНТОН ШАГИН

Машина изрыгает дым и пламя,
а издаёт шипение и вой.
Работаешь не то чтобы руками,
но точно не одною головой.

Не то чтоб шило поменяв на мыло,
за пару смен нащупал колею.
Меня за то работа и любила,
что делаю её, а не делю,

стаканом пью её, а не рюмахой,
и как у нас положено — до дна.
Читатель не дождётся рифмы этой —
такая рифма нахуй не нужна.

Поэт по жизни лодырь и бездельник,
ему бы тыкать пальцем в телефон.
Однако, телефоны стоят денег,
еда и сигареты стоят денег,
квартиры стоят ебанутых денег,
а труд его почти не стоит денег,
а сам он вообще не стоит денег,
и даром никому не сдался он.

***
Общежития красный кирпич,
Ткацкой фабрики чёрные трубы.
На значке октябрёнка Ильич
Сжал покрытые золотом губы.

У порога товарищи ждут,
На часах половина восьмого.
Нам до школы пятнадцать минут,
Девять лет до звонкка выпускного.

Мы без шапок — плевать на мороз!
Мы отважны — уже октябрята!
Снег укутал ключицы берёз,
Лёг на медные плечи солдата.

Он задумчиво смотрит вперёд,
Как архангел на иконостасе.
Нам до школы один поворот,
Тридцать лет до войны на Донбассе.

ВАЛЕРИЙ МАККАВЕЙ

ЕВГЕНИЙ ЧЕПУРНЫХ

Александру Литвинову

Светит что-то дальнее из детства
и всю ночь покоя не даёт —
как ты там, в цветочном королевстве,
в пароход влюблённый самолёт?

Ах, какое огненное лето —
жар июлем льётся через край...
Девочка с серебряною флейтой,
милая, прошу тебя, — играй.

Я ещë увижу тебя.
Я ещë коснусь твоих волос.

Этот мир для тех, что поплечистей,
тех, что ловят пули налету.
Ангел в небо лестницу начистил —
жаль марать такую красоту.

***
Ох и нервы – таскать эти крылья
По Покровке и по Сенной…
В нашем городе быть не первым –
Всё равно что сравняться с землёй.
Я его расписал стихами,
Я ему подарил закат,
И одной разведённой даме
Я устраивал звездопад.
Мне уже ничего не надо,
Я почти похож на себя,
Но опять счастливым билетом
Награждает кондуктор меня.

***
Ах, ты, молодость, пьяная птица, –
Эдик, Мишка, Серёга и я,
Нам завидует третья столица
Тридцать первого декабря.
И девчонка со смелым телом
Не моргая смотрит в глаза,
И я падаю неумело
В её первые небеса.
Жизнь не сильно нас покалечила,
Может, нам с тобою везёт,
В общем, милый друг, собирайся,
И поехали в Новый год.

АЛИК ЯКУБОВИЧ

РАЗБОРКИ ПОЭТОВ
Две группировки поэтов на стрелку примчались —
сферы влиянья решили делить пацаны.
«“Букера” вам не видать и поездок к славистам», —
брызжа слюной, говорил метаметафорист.

А маньерист Степанцов отвечал ему внятно:
«Плесень, засунь себе в жопу все эти дела.
Клубы московские — вот наша сфера влиянья,
также гастроли по русским большим городам».

«Ну, а журналы? — спросил верлибрист неопрятный, —
я “Новый мир” или “Знамя” имею в виду.
Это, запомните, наша кормушка, бля буду,
нам там печататься, воли мне век не видать!»

«Слушай, козёл, ты рамсы, очевидно, попутал, —
сплюнув, Добрынин ощерился, выставил ствол, —
всех этих ваших журналов не видно в продаже,
и на хера ты нам тут засираешь мозги? —

«Так, ну а тёлки? — в ответ прошипел неопрятный, —
к вам наши тёлки бегут, вы моднее, чем мы...»
«Сука, заткни свою пасть, — вдруг вмешался Григорьев, —
помни, штемпяра, мы девочек вам не дадим.

Сделали правильный выбор девчонки России,
вашими книжками жопу они подотрут.
Им бы нормальной поэзии, как и поэтов...
Хули уставился? Ты за базар отвечай!»

«Правильно мыслишь, Костян», — Степанцов ухмыльнулся
и, развернувшись, врага в грудь ударил ногой.
Тут же пальбу из стволов маньеристы открыли.
Ясно, в натуре, конкретный замес начался.

Через минуту со стрелки уехали джипы,
лишь горы трупов остались на площади гнить...
Так маньеристы соперников всех загасили,
всем показав, кто реально в стихах держит масть.

РАЗБОРКИ ПОЭТОВ — 2
Раз маньеристы пришли в ЦДЛ всей компашкой,
Чтоб на людей посмотреть и себя показать.
Полон был весь ЦДЛ отморозков и штемпов,
Не было там куртуазной реальной братвы.
«Чё вам здесь надо? — какой-то возник петушила. —
Нынче концерт знаменитостей, вам не чета.
Лучше идите домой подобру-поздорову...»
Но от Добрынина по́ лбу удар получил.
В зал маньеристы вошли и слегка охуели —
Ба, конъюнктурщики только на сцене сидят!
И рассуждают они с важным видом, уныло,
О литпроцессе в стране, засыпая почти.
Зло усмехнувшись, взошли маньеристы на сцену.
Зал зашептался: «Сейчас что-то будет, ой бля!..»
Точно — старпёрам “козу” показав и пальцовку,
Их зашугав, захватили друзья микрофон.
Дико взревев, Вознесенский, Аксёнов и Битов
С Беллою вместе вскочили со стульев своих.
«Бей куртуазов!» — вопили Пелевин и Евтух —
Но напоролись они на ответный железный кулак.
В зале, естественно, тоже мочилово вышло —
Нет, убивалово даже! Старухи дрались
С юными дамами за чистоту идеалов,
Опыт на молодость кинулся, кто победит?
Ну, а на сцене всё кончилось быстро и просто,
Всех старичков преуспевших побил Степанцов.
Дольше всего с Ахмадулиной дрался Добрынин —
Стерва лягалась, его норовя укусить.
И наконец маньеристы устроили чтенье —
Зал веселился и “браво” поэтам кричал...
После концерта к ним еле пробились девчонки,
Cтали автографы брать, поцелуями их осыпать.
А конъюнктурщики тупо валялись повсюду,
Лишь чуть попозже на выход, кряхтя, поползли.
«Вот, посмотрите, Андрэ и Костян, на дебилов, —
Евтуха в бок напоследок Вадюха пинал. —
Ну, маромойки, ботва, убирайтесь отсюда!
Если увижу вас здесь, всем устрою сиктым!»
«Верно, братуха, — Добрынин сказал Степанцову, —
и кто есть кто, видят все после тёрки такой.
Просто реально старпёров закончилось время,
просто реально пора нам над миром взорлить!»

КОНСТАНТЭН ГРИГОРЬЕВ