Лео была рядом со своей старшей сестрой, когда произошла авария, и она помнит больницу, в которой умерла Нина, но тот момент, когда в машину влетел пьяный водитель, у Лео словно вырезали из памяти. Парень Нины Ист аварию помнит, но не хочет рассказывать Лео, как всё произошло; очевидно, что ему особенно больно, ведь за рулем в ту ночь был он. Лео, Ист, родители Нины, все должны научиться жить заново и двигаться дальше.
Книги о том, как пережить уход близких, в Popcorn Books, конечно, выходили и раньше, но такого я не помню. «Ровно год» Робин Бенуэй начинается через год после ДТП, а дальше повествование движется обратно во времени, как у Ноэ в «Необратимости», перемещаясь в важные для сюжета дни. Выглядит эффектно, когда сперва ты видишь последствия каких-то поступков, а в следующей главе, посвященной предшествующим событиям, тебе показывают, что произошло. Такой «детектив наоборот»: само собой, в последних главах, где Нина еще жива, скрыт твист, после которого сразу хочешь перечитать всё уже другими глазами.
Лео была рядом со своей старшей сестрой, когда произошла авария, и она помнит больницу, в которой умерла Нина, но тот момент, когда в машину влетел пьяный водитель, у Лео словно вырезали из памяти. Парень Нины Ист аварию помнит, но не хочет рассказывать Лео, как всё произошло; очевидно, что ему особенно больно, ведь за рулем в ту ночь был он. Лео, Ист, родители Нины, все должны научиться жить заново и двигаться дальше.
Книги о том, как пережить уход близких, в Popcorn Books, конечно, выходили и раньше, но такого я не помню. «Ровно год» Робин Бенуэй начинается через год после ДТП, а дальше повествование движется обратно во времени, как у Ноэ в «Необратимости», перемещаясь в важные для сюжета дни. Выглядит эффектно, когда сперва ты видишь последствия каких-то поступков, а в следующей главе, посвященной предшествующим событиям, тебе показывают, что произошло. Такой «детектив наоборот»: само собой, в последних главах, где Нина еще жива, скрыт твист, после которого сразу хочешь перечитать всё уже другими глазами.
After fleeing Russia, the brothers founded Telegram as a way to communicate outside the Kremlin's orbit. They now run it from Dubai, and Pavel Durov says it has more than 500 million monthly active users. Given the pro-privacy stance of the platform, it’s taken as a given that it’ll be used for a number of reasons, not all of them good. And Telegram has been attached to a fair few scandals related to terrorism, sexual exploitation and crime. Back in 2015, Vox described Telegram as “ISIS’ app of choice,” saying that the platform’s real use is the ability to use channels to distribute material to large groups at once. Telegram has acted to remove public channels affiliated with terrorism, but Pavel Durov reiterated that he had no business snooping on private conversations. Emerson Brooking, a disinformation expert at the Atlantic Council's Digital Forensic Research Lab, said: "Back in the Wild West period of content moderation, like 2014 or 2015, maybe they could have gotten away with it, but it stands in marked contrast with how other companies run themselves today." What distinguishes the app from competitors is its use of what's known as channels: Public or private feeds of photos and videos that can be set up by one person or an organization. The channels have become popular with on-the-ground journalists, aid workers and Ukrainian President Volodymyr Zelenskyy, who broadcasts on a Telegram channel. The channels can be followed by an unlimited number of people. Unlike Facebook, Twitter and other popular social networks, there is no advertising on Telegram and the flow of information is not driven by an algorithm. Such instructions could actually endanger people — citizens receive air strike warnings via smartphone alerts.
from es
