Renovatio 4.0 в лицах
Nunc est bibendum, nunc pede libero
Pulsanda tellus, nunc Saliaribus
Ornare pulvinar deorum
Tempus erat dapibus, sodales.
Друзья! Мы зовем вас присоединиться к нашему интеллектуальному празднику, секции Renovatio 4.0 (проходит в рамках конференции «Новые стратегии философского поиска в XXI веке»). Поговорим о том, как ели, пили и упражнялись в Античности, о компьютерных метафорах и прометеевщине, о Горации и Ницше, а ещё — об историческом фехтовании и средневековом бое, без которых исследуемые нами эпохи непредставимы.
Сегодня последний день подачи заявок, зарегистрироваться в качестве слушателя или автора можно здесь. Напоминаем вам о том, что без регистрации вы не сможете посетить мероприятие, поскольку в МГУ им. М.В. Ломоносова действует система пропусков. На данный момент нам поступило 47 заявок от авторов и слушателей, чему мы очень рады!
Команда Renovatio благодарна за вашу поддержку! Мы ждем всех и каждого, а пока — знакомим вас с лицами нашей секции.
Nunc est bibendum, nunc pede libero
Pulsanda tellus, nunc Saliaribus
Ornare pulvinar deorum
Tempus erat dapibus, sodales.
Друзья! Мы зовем вас присоединиться к нашему интеллектуальному празднику, секции Renovatio 4.0 (проходит в рамках конференции «Новые стратегии философского поиска в XXI веке»). Поговорим о том, как ели, пили и упражнялись в Античности, о компьютерных метафорах и прометеевщине, о Горации и Ницше, а ещё — об историческом фехтовании и средневековом бое, без которых исследуемые нами эпохи непредставимы.
Сегодня последний день подачи заявок, зарегистрироваться в качестве слушателя или автора можно здесь. Напоминаем вам о том, что без регистрации вы не сможете посетить мероприятие, поскольку в МГУ им. М.В. Ломоносова действует система пропусков. На данный момент нам поступило 47 заявок от авторов и слушателей, чему мы очень рады!
Команда Renovatio благодарна за вашу поддержку! Мы ждем всех и каждого, а пока — знакомим вас с лицами нашей секции.
О «вечном законе»
О муж! Внимай!
Что говорит глубь-полночь, знай!
«Спала... был срок, —
Глубокий сон разбил звонарь: —
О, мир глубок,
И глубже, чем дню дан намек.
Скорбь — мир глубин —,
Но радость глубже в мир вошла:
Стон скорби: «Сгинь!»
Но радость к вечности стрела —,
— к глубокой вечности стрела!»
Ф. Ницше, Так говорил Заратустра (пер. Я. Э. Голосовкера)
Проблема вечности преследует и мучает человечество на протяжении всей его истории. Споры о непреложных истинах (или Истине), о возникновении и конце Вселенной, о непреходящем смысле человеческой жизни – всё это разные преломления одного и того же вопроса: существует ли что-либо вечное, что оно, и как вечность соотносится с конечностью человеческого существования? В правовом измерении категория вечности обсуждается в рамках топоса вечного закона.
В «Никомаховой этике» Аристотель постулирует непреходящее единство Справедливого, Законного и Равного. Основывающийся на этом единстве объективный правопорядок («естественная справедливость») соответствует устроению человеческой природы и служит образцом для всякого человеческого законодательства («законодательная справедливость»). Цицерон утверждает божественное, т. е. безначальное и непреходящее происхождение природного (естественного) закона, который определяет рамки истинного и ложного и формулирует соответствующие поведенческие предписания. Сенека объясняет постигаемость вечного естественного закона человеческим разумом «иконичностью» последнего (разум человека является образом мирового разума) и возводит следование естественному закону в ранг наивысшей этической максимы. Марк Аврелий предупреждает о бесперспективности и бессмысленности противодействия естественному закону: вред будет причинён лишь самому бунтарю, в то время как объект его нападок, будучи неизменяемым, не претерпит ни малейшего ущерба. Принципиально иную позицию занимает Эпикур, который придерживается релятивистско-утилитаристского взгляда на справедливость: человеческие понятия о справедливости разнятся, а критерием справедливого является общественная польза. Из этого следует, что консенсус в отношении справедливости возникает путем заключения членами общества соответствующих договорённостей, что исключает существование какого-либо вечного закона, о котором некому договариваться.
Множество уточнений и конкретизаций параметров и критериев даёт Августину возможность предложить дефиницию вечного закона как закона, который в качестве высшего установления справедливости предписывает устроение мироздания в соответствии с естественным порядком (qua iustum est ut omnia sint ordinatissima), причём Августин, как и Аристотель, считает вечный закон образцом для законотворческой деятельности человека. В свою очередь, понятие естественного порядка объясняется, исходя из антропологической перспективы. Устроение человека соответствует «порядку», если его устремления подчинены разуму, следовательно, естественным порядком следует, по мысли Августина, признать такую космологическую структуру, которую возглавляет рациональное начало, подчиняющее себе все прочие силы.
О муж! Внимай!
Что говорит глубь-полночь, знай!
«Спала... был срок, —
Глубокий сон разбил звонарь: —
О, мир глубок,
И глубже, чем дню дан намек.
Скорбь — мир глубин —,
Но радость глубже в мир вошла:
Стон скорби: «Сгинь!»
Но радость к вечности стрела —,
— к глубокой вечности стрела!»
Ф. Ницше, Так говорил Заратустра (пер. Я. Э. Голосовкера)
Проблема вечности преследует и мучает человечество на протяжении всей его истории. Споры о непреложных истинах (или Истине), о возникновении и конце Вселенной, о непреходящем смысле человеческой жизни – всё это разные преломления одного и того же вопроса: существует ли что-либо вечное, что оно, и как вечность соотносится с конечностью человеческого существования? В правовом измерении категория вечности обсуждается в рамках топоса вечного закона.
В «Никомаховой этике» Аристотель постулирует непреходящее единство Справедливого, Законного и Равного. Основывающийся на этом единстве объективный правопорядок («естественная справедливость») соответствует устроению человеческой природы и служит образцом для всякого человеческого законодательства («законодательная справедливость»). Цицерон утверждает божественное, т. е. безначальное и непреходящее происхождение природного (естественного) закона, который определяет рамки истинного и ложного и формулирует соответствующие поведенческие предписания. Сенека объясняет постигаемость вечного естественного закона человеческим разумом «иконичностью» последнего (разум человека является образом мирового разума) и возводит следование естественному закону в ранг наивысшей этической максимы. Марк Аврелий предупреждает о бесперспективности и бессмысленности противодействия естественному закону: вред будет причинён лишь самому бунтарю, в то время как объект его нападок, будучи неизменяемым, не претерпит ни малейшего ущерба. Принципиально иную позицию занимает Эпикур, который придерживается релятивистско-утилитаристского взгляда на справедливость: человеческие понятия о справедливости разнятся, а критерием справедливого является общественная польза. Из этого следует, что консенсус в отношении справедливости возникает путем заключения членами общества соответствующих договорённостей, что исключает существование какого-либо вечного закона, о котором некому договариваться.
Множество уточнений и конкретизаций параметров и критериев даёт Августину возможность предложить дефиницию вечного закона как закона, который в качестве высшего установления справедливости предписывает устроение мироздания в соответствии с естественным порядком (qua iustum est ut omnia sint ordinatissima), причём Августин, как и Аристотель, считает вечный закон образцом для законотворческой деятельности человека. В свою очередь, понятие естественного порядка объясняется, исходя из антропологической перспективы. Устроение человека соответствует «порядку», если его устремления подчинены разуму, следовательно, естественным порядком следует, по мысли Августина, признать такую космологическую структуру, которую возглавляет рациональное начало, подчиняющее себе все прочие силы.
Наиболее разработанную концепцию вечного закона предлагает в своей «Сумме теологии» Фома Аквинский. Его исходная посылка заключается в утверждении существования божественного вечного закона (lex aeterna), который устанавливает непреложные основы бытия. Вместе с тем Фома предлагает и телеологический, т. е. аристотелевский ракурс: вечный закон преследует цель воссоединения человека с Богом и получает своё эсхатологическое завершение после окончательного установления богочеловеческой синергии. Напротив, любое законодательство падшего человечества заключает в себе червоточину несовершенства по причине грехопадения и потому никогда не сможет преодолеть рамки конечного. Кроме того, действие человеческих законов ограничено и по той причине, что они регулируют вопросы посюстороннего благополучия и жизнеобеспечения, которые не относятся к сфере вечного и непреходящего. Системный подход Фомы проявляется в том, что он выстраивает иерархию вселенского законодательства, очерчивает сферы действия и адресатов на всех его уровнях. Так, наивысший вечный (он же божественный) закон предназначен для человека как венца творения и обладателя свободной воли. Прочие, не обладающие свободой воли создания подчиняются естественному закону, который представляет собой проявление божественного провидения и открывает возможность участия в вечном законе (здесь Фома отклоняется от античной традиции терминологического отождествления естественного закона с законом вечным, «место» которого уже занято законом Бога). Человеческий разум постигает акты естественного закона и формулирует собственные законы для управления общественно-политическими реалиями, которые, впрочем, должны неизбежно подвергнуться ревизии, уступить место новым законам и кануть в Лету.
ю.с.
#renovatio_disquisition
ю.с.
#renovatio_disquisition
Возделывание отцовских пашен
«gaudentem patrios findere sarculo
agros...»
«Того, кто радуется от рассечения мотыгой отцовских пашен...»
Ярчайшую противоположность зажиточному владельцу обильных пшеницей земель Северной Африки, который безо всякого труда пожинает свои плодороднейшие поля, представляет худой крестьянин, тягостно возделывающий своими руками собственный крошечный участок земли, доставшийся ему от отца и располагающийся у самого берега.
«...Attalicis condicionibus
numquam demoveas...»
«...не удастся сдвинуть с места <…> даже обещанием богатств царя Аттала...»
Разберем упоминаемое здесь некоторое «положение Аттала». Скорее всего, поэт говорит о пергамском царе Аттале III, который слыл богатейшим из живших во втором веке до н.э. правителей. Мнение, закрепившееся в римском менталитете о нем, вполне сопоставимо с тем, как представляли себе Персидских или Лидийских царей (например, Креза) греки, жившие в 6—4 вв. до н. э. Знаменит Аттал III также и тем, что в 133 г. до н.э. завещал римскому народу свои богатства, а в придачу к ним и все свое немаленькое Пергамское царство. За это наследство римлянам пришлось изрядно побороться, но в результате благодаря нему в Рим постепенно начали стекаться несметные богатства, которые впервые и познакомили populus romanus с сокровищами царей востока. Эти события имели в первую очередь далекоидущие социальные последствия.
Что же до смысла, закладываемого Горацием в это место, то лучше всего предоставить слово схолиастам, растолковывающим его. Акрон пишет: «Поэт говорит, что подобно тому как того, кому однажды понравилось земледелие и кто начал собирать зерно со своих полей, никакими сокровищами не удастся убедить стать моряком, так и того, кому пришлось по душе лирическое призвание, ничто переубедить не в силах; как гласит поговорка – сколько людей, столько и мнений». А Порфирион в своей схолии лишь подтверждает сказанное: «Кажется, что всякий, кто привык возделывать собственное поле, никогда не тронется с места ради того, чтобы пуститься в мореплавание, даже если ему будут обещаны поистине царские богатства». В конечном счете, каждый человек обладает собственным призванием. Тот, кто радуется от возделывания отцовских пашен вряд ли когда-нибудь двинется с веками и поколениями лелеемого куска земли, мечтая о жизни странствующего по морям и землям купца.
«...ut trabe Cypria
Myrtoum pavidus nauta secet mare»
«...чтобы он на кипрском корабле, как пугливый моряк, рассекал Миртойское море...»
Использование trabs (букв. «доска») вместо более привычного слова navis («корабль») является вполне употребительной в латинском языке метонимией. Любопытно, что и по сей день разновидность средиземноморских кораблей именуется слово, происходящим от trabs, а именно «требака».
Что же касается того, что наша «доска» кипрская, то здесь тоже можно сделать некоторые незначительные замечания. Известно, что в античности Кипр славился своими лесами и развитым кораблестроением, а из кипрских деревьев могли делать корабельные гвозди, мачты и прочие элементы конструкции корабля.
«gaudentem patrios findere sarculo
agros...»
«Того, кто радуется от рассечения мотыгой отцовских пашен...»
Ярчайшую противоположность зажиточному владельцу обильных пшеницей земель Северной Африки, который безо всякого труда пожинает свои плодороднейшие поля, представляет худой крестьянин, тягостно возделывающий своими руками собственный крошечный участок земли, доставшийся ему от отца и располагающийся у самого берега.
«...Attalicis condicionibus
numquam demoveas...»
«...не удастся сдвинуть с места <…> даже обещанием богатств царя Аттала...»
Разберем упоминаемое здесь некоторое «положение Аттала». Скорее всего, поэт говорит о пергамском царе Аттале III, который слыл богатейшим из живших во втором веке до н.э. правителей. Мнение, закрепившееся в римском менталитете о нем, вполне сопоставимо с тем, как представляли себе Персидских или Лидийских царей (например, Креза) греки, жившие в 6—4 вв. до н. э. Знаменит Аттал III также и тем, что в 133 г. до н.э. завещал римскому народу свои богатства, а в придачу к ним и все свое немаленькое Пергамское царство. За это наследство римлянам пришлось изрядно побороться, но в результате благодаря нему в Рим постепенно начали стекаться несметные богатства, которые впервые и познакомили populus romanus с сокровищами царей востока. Эти события имели в первую очередь далекоидущие социальные последствия.
Что же до смысла, закладываемого Горацием в это место, то лучше всего предоставить слово схолиастам, растолковывающим его. Акрон пишет: «Поэт говорит, что подобно тому как того, кому однажды понравилось земледелие и кто начал собирать зерно со своих полей, никакими сокровищами не удастся убедить стать моряком, так и того, кому пришлось по душе лирическое призвание, ничто переубедить не в силах; как гласит поговорка – сколько людей, столько и мнений». А Порфирион в своей схолии лишь подтверждает сказанное: «Кажется, что всякий, кто привык возделывать собственное поле, никогда не тронется с места ради того, чтобы пуститься в мореплавание, даже если ему будут обещаны поистине царские богатства». В конечном счете, каждый человек обладает собственным призванием. Тот, кто радуется от возделывания отцовских пашен вряд ли когда-нибудь двинется с веками и поколениями лелеемого куска земли, мечтая о жизни странствующего по морям и землям купца.
«...ut trabe Cypria
Myrtoum pavidus nauta secet mare»
«...чтобы он на кипрском корабле, как пугливый моряк, рассекал Миртойское море...»
Использование trabs (букв. «доска») вместо более привычного слова navis («корабль») является вполне употребительной в латинском языке метонимией. Любопытно, что и по сей день разновидность средиземноморских кораблей именуется слово, происходящим от trabs, а именно «требака».
Что же касается того, что наша «доска» кипрская, то здесь тоже можно сделать некоторые незначительные замечания. Известно, что в античности Кипр славился своими лесами и развитым кораблестроением, а из кипрских деревьев могли делать корабельные гвозди, мачты и прочие элементы конструкции корабля.
Обратим внимание и на один весьма важный троп. Перед нашими глазами проходит ряд географических наименований (Cypria-Myrtoum-Icariis). Они задают, во-первых, характерно горациевскую образную конкретику, которая выражается в постановке индивидуальных имен вместо общих понятий, во-вторых, здесь мы становимся свидетелями унаследованной от ученой эллинистической поэзии фигуры речи, цель которой состоит в том, чтобы занять и увлечь образованного читателя посредством разнообразных отсылок на географические имена, а частенько и на мифологические сюжеты.
Собственно, Миртойское море. Оно приобрело свое название от небольшого островка под названием Миртос, упоминаемого Плинием. В древности было печально известно своей опасностью для моряков. Сегодня это название вышло из употребления.
На кипрском корабле «боязливый моряк» рассекает (secet) по просторам моря, в то время как «радующийся крестьянин» тоже рассекает (findere), но отцовскую землю. Эта характерная для римской поэзии антитеза в целом чрезвычайно органично вплетается Горацием в пеструю ткань своего столь разнообразного стиха.
и.ф.
#renovatio_disquisition
Собственно, Миртойское море. Оно приобрело свое название от небольшого островка под названием Миртос, упоминаемого Плинием. В древности было печально известно своей опасностью для моряков. Сегодня это название вышло из употребления.
На кипрском корабле «боязливый моряк» рассекает (secet) по просторам моря, в то время как «радующийся крестьянин» тоже рассекает (findere), но отцовскую землю. Эта характерная для римской поэзии антитеза в целом чрезвычайно органично вплетается Горацием в пеструю ткань своего столь разнообразного стиха.
и.ф.
#renovatio_disquisition
In vino veritas
Что есть истина?
Рим отвечает просто. Сказано: «In vino veritas».
Непонятно, зачем прокуратор Иудеи задавал этот вопрос какому-то бродячему еврею, позабыв родину и обычай в важнейший для истории момент. Настоящий патриот вел бы себя иначе. Но не будем лишний раз возводить хулу на наших военных.
Итак, истина есть то, что находят в вине. И не нами это придумано — мы повторяем за греками, а они за теми, кто был прежде.
<…>
Поэтому поговорим об истине и ее поисках в вине.
Кто из императоров, спрошу я, был свободен от этого полностью? Август по пьянке проспал битву при Акциуме (в каюте он валялся вовсе не из-за морской болезни, как пишут историки-лизоблюды). Зря Антоний не напился так же. Засни он на своем флагманском корабле вместо того, чтобы устремиться за Клеопатрой, Рим упал бы в его руки сам.
Августа сменил Тиберий. Того вообще называли Биберием от слова «пить». Пьянствовал с младых ногтей, а собутыльников награждал как вернувшихся с победой полководцев. Ничтожнейшего Помпония Флакка поставил префектом Рима только за то, что тот пил с ним двое суток напролет — до сих пор не можем разобраться с его застройкой.
Про Калигулу, Нерона и Домициана даже говорить не буду, все слышали и так.
Единственный из императоров, кого совсем нельзя упрекнуть в пристрастии к бутылке, был Марк Аврелий. Но потому лишь, что Марк по обычаю философов предпочитал опиумную настойку, а опиум и вино подобны лошадям, тянущим повозку тела в разные стороны. О Марке, впрочем, еще скажу.
И вот ты возлег к столу в твердой решимости обнаружить истину. И ведь находишь — иногда несколько раз за вечер. Но и теряешь после этого сразу, поэтому надо приниматься за поиск опять. Найденная в чаше истина не сохраняется в сердце дольше, чем фалерн в животе. С вином вошла — с вином и вышла, и неважно, сблевал, помочился или вспотел.
Истина открывает глаза на замысел богов и примиряет нас с жизнью. Вино тут помогает.
Но чего не понимают многие философы, это того, что замысел богов постоянно меняется, ибо они крайне капризны — поэтому у каждой минуты и даже секунды истина своя.
Виктор Пелевин, «Путешествие в Элевсин»
#renovatio_prose
Что есть истина?
Рим отвечает просто. Сказано: «In vino veritas».
Непонятно, зачем прокуратор Иудеи задавал этот вопрос какому-то бродячему еврею, позабыв родину и обычай в важнейший для истории момент. Настоящий патриот вел бы себя иначе. Но не будем лишний раз возводить хулу на наших военных.
Итак, истина есть то, что находят в вине. И не нами это придумано — мы повторяем за греками, а они за теми, кто был прежде.
<…>
Поэтому поговорим об истине и ее поисках в вине.
Кто из императоров, спрошу я, был свободен от этого полностью? Август по пьянке проспал битву при Акциуме (в каюте он валялся вовсе не из-за морской болезни, как пишут историки-лизоблюды). Зря Антоний не напился так же. Засни он на своем флагманском корабле вместо того, чтобы устремиться за Клеопатрой, Рим упал бы в его руки сам.
Августа сменил Тиберий. Того вообще называли Биберием от слова «пить». Пьянствовал с младых ногтей, а собутыльников награждал как вернувшихся с победой полководцев. Ничтожнейшего Помпония Флакка поставил префектом Рима только за то, что тот пил с ним двое суток напролет — до сих пор не можем разобраться с его застройкой.
Про Калигулу, Нерона и Домициана даже говорить не буду, все слышали и так.
Единственный из императоров, кого совсем нельзя упрекнуть в пристрастии к бутылке, был Марк Аврелий. Но потому лишь, что Марк по обычаю философов предпочитал опиумную настойку, а опиум и вино подобны лошадям, тянущим повозку тела в разные стороны. О Марке, впрочем, еще скажу.
И вот ты возлег к столу в твердой решимости обнаружить истину. И ведь находишь — иногда несколько раз за вечер. Но и теряешь после этого сразу, поэтому надо приниматься за поиск опять. Найденная в чаше истина не сохраняется в сердце дольше, чем фалерн в животе. С вином вошла — с вином и вышла, и неважно, сблевал, помочился или вспотел.
Истина открывает глаза на замысел богов и примиряет нас с жизнью. Вино тут помогает.
Но чего не понимают многие философы, это того, что замысел богов постоянно меняется, ибо они крайне капризны — поэтому у каждой минуты и даже секунды истина своя.
Виктор Пелевин, «Путешествие в Элевсин»
#renovatio_prose
Вышел подкаст наших авторов, Дмитрия Бугая и Андрея Нечаева, о философии Плотина. Подписываемся на наших друзей и слушаем!
Forwarded from Insolarance Cult
Как Плотин повлиял на западную философию и христианство? В чем состояла его идея трех ипостасей? Откуда берется Единое и множественность Ума? И является ли философия заметками на полях Пифагора, а не Платона? В нашем новом подкасте, расширенная версия которого уже доступна на Бусти и Патреоне, говорим о Плотине с экспертами по античной философии — Дмитрием Бугаем и Андреем Нечаевым.
Друзья, поскольку этот выпуск является частью уже второго сезона нашего подкаста, то до конца этой недели он доступен по минимальной подписке, а после будет доступен по базовой.
Продолжаем знакомить вас с докладчиками и докладчицами Renovatio 4.0.
Все заявки приняты и рассмотрены, окончательный список выступлений сформирован. Скоро здесь и в нашей группе Вконтакте появится полный регламент секции. Приходите нас слушать!
Докладчикам же, в напутствие, для подготовки хорошего выступления — из Марка Аврелия:
Πάσης ὥρας φρόντιζε στιβαρῶς ὡς Ῥωμαῖος καὶ ἄρρην τὸ ἐν χερσὶ μετὰ τῆς ἀκριβοῦς καὶ ἀπλάστου σεμνότητος καὶ φιλοστοργίας καὶ ἐλευθερίας καὶ δικαιότητος πράσσειν καὶ σχολὴν σαυτῷ ἀπὸ πασῶν τῶν ἄλλων φαντασιῶν πορίζειν.
Все заявки приняты и рассмотрены, окончательный список выступлений сформирован. Скоро здесь и в нашей группе Вконтакте появится полный регламент секции. Приходите нас слушать!
Докладчикам же, в напутствие, для подготовки хорошего выступления — из Марка Аврелия:
Πάσης ὥρας φρόντιζε στιβαρῶς ὡς Ῥωμαῖος καὶ ἄρρην τὸ ἐν χερσὶ μετὰ τῆς ἀκριβοῦς καὶ ἀπλάστου σεμνότητος καὶ φιλοστοργίας καὶ ἐλευθερίας καὶ δικαιότητος πράσσειν καὶ σχολὴν σαυτῷ ἀπὸ πασῶν τῶν ἄλλων φαντασιῶν πορίζειν.
Тёмные века?
Почему же тогда мы так упрямо обесцениваем Средневековье? Отчасти — чтобы преувеличить собственные достоинства.
Когда выдающиеся современные ученые заявляют, что Коперник «сбросил» Землю с пьедестала в центре Вселенной, они косвенным образом превозносят скромность людей Нового времени. Кстати говоря, средневековые мыслители часто изображали Землю в самом низу общей картины, не в центре огромного мира, так далеко от высших сфер, что это место едва ли можно назвать завидным. Вот почему в галилеевском «Диалоге о двух главнейших системах мира, птолемеевой и коперниковой» флорентийский астроном заставляет говорящего от его имени Сальвати утверждать, что «мы стараемся облагородить Землю и сделать более совершенной... и в известном смысле поместить ее на небо, откуда ваши философы ее изгнали».
Да, Средневековье не раз забредало в научные тупики. Но и мы от этого не застрахованы. Уже римский земледелец Палладий знал, что свинец ядовит, но мы, несмотря ни на что, вплоть до конца ХХ века прокачивали его через свои автомобили и выпускали в воздух, которым дышим. Уже Бернард Гордонский понимал, что немалая часть болезней возникает из-за медицинских вмешательств, но и мы эту проблему не решили. Конечно, современная наука позволяет нам жить дольше и с таким комфортом, о котором люди Средневековья и помыслить не могли. Но наше самодовольство может стать главным препятствием на пути дальнейшего прогресса. Доктрина «сциентизма», убежденность, что непогрешимые научные методы — единственный путь к надежному знанию, по-своему так же опасна, как и слепая религиозная вера.
Пока наукой занимаются люди, она будет страдать от человеческих недостатков. С этой точки зрения ошибки Средних веков могли бы преподать нам урок смирения и заставить искать возможности изменить жизнь к лучшему. Я убежден, что изучение заблуждений и блистательных достижений Средневековья поможет нам по достоинству оценить свершения человечества во всей их невероятной сложности.
Себ Фальк,
«Светлые века: путешествие в мир средневековой науки».
#renovatio_studies
Почему же тогда мы так упрямо обесцениваем Средневековье? Отчасти — чтобы преувеличить собственные достоинства.
Когда выдающиеся современные ученые заявляют, что Коперник «сбросил» Землю с пьедестала в центре Вселенной, они косвенным образом превозносят скромность людей Нового времени. Кстати говоря, средневековые мыслители часто изображали Землю в самом низу общей картины, не в центре огромного мира, так далеко от высших сфер, что это место едва ли можно назвать завидным. Вот почему в галилеевском «Диалоге о двух главнейших системах мира, птолемеевой и коперниковой» флорентийский астроном заставляет говорящего от его имени Сальвати утверждать, что «мы стараемся облагородить Землю и сделать более совершенной... и в известном смысле поместить ее на небо, откуда ваши философы ее изгнали».
Да, Средневековье не раз забредало в научные тупики. Но и мы от этого не застрахованы. Уже римский земледелец Палладий знал, что свинец ядовит, но мы, несмотря ни на что, вплоть до конца ХХ века прокачивали его через свои автомобили и выпускали в воздух, которым дышим. Уже Бернард Гордонский понимал, что немалая часть болезней возникает из-за медицинских вмешательств, но и мы эту проблему не решили. Конечно, современная наука позволяет нам жить дольше и с таким комфортом, о котором люди Средневековья и помыслить не могли. Но наше самодовольство может стать главным препятствием на пути дальнейшего прогресса. Доктрина «сциентизма», убежденность, что непогрешимые научные методы — единственный путь к надежному знанию, по-своему так же опасна, как и слепая религиозная вера.
Пока наукой занимаются люди, она будет страдать от человеческих недостатков. С этой точки зрения ошибки Средних веков могли бы преподать нам урок смирения и заставить искать возможности изменить жизнь к лучшему. Я убежден, что изучение заблуждений и блистательных достижений Средневековья поможет нам по достоинству оценить свершения человечества во всей их невероятной сложности.
Себ Фальк,
«Светлые века: путешествие в мир средневековой науки».
#renovatio_studies