Я родился и вырос в Новгородской области, но во время ВОВ наш райцентр принадлежал к области Ленинградской. Естественно у нас жили блокадники, я ещё застал их в рабочем состоянии и бодром духе. Например, уроки фортепиано мне преподавала Неонила Владимировна Стружинская — житель блокадного Ленинграда. Она хорошо помнила эти 872 дня, потому что была не ребёнком, а взрослым человеком. К слову, пять дней назад ей могло бы исполниться 100 лет. Я закончил музыкальную школу в 2004 году, Неониле Владимировне было уже 80 лет, но она продолжала работать и даже стояла у хореографического станка. Мне навсегда запомнились её строгость в деле и жизнерадостность в быту, её холодные и сухие руки, которыми она поправляла позиции моих непослушных пальцев, её светлые и влажные глаза, её искреннее разочарование из-за моей лени и дурости. Когда я поступил в колледж искусств и уехал из города, мы продолжили общаться: Неонила Владимировна передавала мне тетради со своими сочинениями, а я пытался рассказать что-то из своей студенческой жизни. Потом я уехал в Москву и, поступив сначала во ВГИК, а потом в Щуку, занялся театром. Неонила Владимировна была единственным человеком в городе, который знал не только эти ВУЗы, но и заслуги моих мастеров и педагогов. Меня это очень удивило. Теперь я понимаю, что она искала общения со мной, а я был дураком и просто отмахивался от неё, потому что мне казалось, что я занимаюсь куда более важным делом. Ошибался. Я ещё ничего не сочинял, но Неонила Владимировна была уверенна в том, что это произойдёт. Вероятно, поэтому она делилась со мной своими сочинениями. В её тетрадках были остроумные фельетоны, стихи, сценические этюды и даже целая оперетта — это был её любимый жанр. Наверное, тем, кто пережил блокаду хотелось весёлых фельетонов и лёгких оперетт. Не знаю почему, но тогда я сделал именно такой вывод.
Я родился и вырос в Новгородской области, но во время ВОВ наш райцентр принадлежал к области Ленинградской. Естественно у нас жили блокадники, я ещё застал их в рабочем состоянии и бодром духе. Например, уроки фортепиано мне преподавала Неонила Владимировна Стружинская — житель блокадного Ленинграда. Она хорошо помнила эти 872 дня, потому что была не ребёнком, а взрослым человеком. К слову, пять дней назад ей могло бы исполниться 100 лет. Я закончил музыкальную школу в 2004 году, Неониле Владимировне было уже 80 лет, но она продолжала работать и даже стояла у хореографического станка. Мне навсегда запомнились её строгость в деле и жизнерадостность в быту, её холодные и сухие руки, которыми она поправляла позиции моих непослушных пальцев, её светлые и влажные глаза, её искреннее разочарование из-за моей лени и дурости. Когда я поступил в колледж искусств и уехал из города, мы продолжили общаться: Неонила Владимировна передавала мне тетради со своими сочинениями, а я пытался рассказать что-то из своей студенческой жизни. Потом я уехал в Москву и, поступив сначала во ВГИК, а потом в Щуку, занялся театром. Неонила Владимировна была единственным человеком в городе, который знал не только эти ВУЗы, но и заслуги моих мастеров и педагогов. Меня это очень удивило. Теперь я понимаю, что она искала общения со мной, а я был дураком и просто отмахивался от неё, потому что мне казалось, что я занимаюсь куда более важным делом. Ошибался. Я ещё ничего не сочинял, но Неонила Владимировна была уверенна в том, что это произойдёт. Вероятно, поэтому она делилась со мной своими сочинениями. В её тетрадках были остроумные фельетоны, стихи, сценические этюды и даже целая оперетта — это был её любимый жанр. Наверное, тем, кто пережил блокаду хотелось весёлых фельетонов и лёгких оперетт. Не знаю почему, но тогда я сделал именно такой вывод.
Right now the digital security needs of Russians and Ukrainians are very different, and they lead to very different caveats about how to mitigate the risks associated with using Telegram. For Ukrainians in Ukraine, whose physical safety is at risk because they are in a war zone, digital security is probably not their highest priority. They may value access to news and communication with their loved ones over making sure that all of their communications are encrypted in such a manner that they are indecipherable to Telegram, its employees, or governments with court orders. "The argument from Telegram is, 'You should trust us because we tell you that we're trustworthy,'" Maréchal said. "It's really in the eye of the beholder whether that's something you want to buy into." At its heart, Telegram is little more than a messaging app like WhatsApp or Signal. But it also offers open channels that enable a single user, or a group of users, to communicate with large numbers in a method similar to a Twitter account. This has proven to be both a blessing and a curse for Telegram and its users, since these channels can be used for both good and ill. Right now, as Wired reports, the app is a key way for Ukrainians to receive updates from the government during the invasion. "There is a significant risk of insider threat or hacking of Telegram systems that could expose all of these chats to the Russian government," said Eva Galperin with the Electronic Frontier Foundation, which has called for Telegram to improve its privacy practices. The next bit isn’t clear, but Durov reportedly claimed that his resignation, dated March 21st, was an April Fools’ prank. TechCrunch implies that it was a matter of principle, but it’s hard to be clear on the wheres, whos and whys. Similarly, on April 17th, the Moscow Times quoted Durov as saying that he quit the company after being pressured to reveal account details about Ukrainians protesting the then-president Viktor Yanukovych.
from es
