Во втором случае связь между убеждениями и их (пропозициональным) содержанием может, и устанавливается, но так, что она точно исключает то элиминативное объяснение, которое содержится в аргументе Тараса в такой реконструкции. Остается первый вариант. Он, впрочем, не кажется мне многообещающим. Единственный понятный и не кажущийся (мне, по крайней мере) сомнительным вариант, при котором объяснение убеждений охватывает в том числе и их содержание – тот, при котором содержание убеждения касается объяснения – проще говоря, убеждение касается своего собственного объяснения. Но такой вариант кажется читерством, поскольку возникает исключительно за счет специфики того, к чему убеждение относится – по сути, преодоления разрыва здесь нет. Еще один вариант, кажущийся мне куда более неоднозначным – «погружение» содержания убеждения в его функциональный, номологический или каузальный компонент. Содержание убеждений не просто частично, а полностью определяется одним из этих аспектов. Представить такой взгляд вполне возможно, но, теоретически – он может приводить к радикальному скептицизму. Если содержание убеждений полностью определяется каким-то из этих аспектов, то кажется правдоподобным, что и содержание некоторых значимых для нас убеждений тоже так определяется. К примеру, я вижу перед собой тетрадь, или – если выбирать более феноменологический язык – мой опыт в данный момент включает объект, который опознается мной как тетрадь. В определенном смысле я могу сказать, что prima facie – при отсутствии каких-то ниспровергающих свидетельств – верю в то, что передо мной тетрадь, и она мне не померещилась. Теоретически, такое prima facie убеждение можно объяснить тем, что мой опыт вполне корректно отображает реальность. Проще говоря, наличие этого убеждения можно объяснить тем, что оно истинно. Но аргумент Тараса, по сути, предлагает другой вариант – объяснение убеждений за счет обращения к факторам, которые не относятся необходимым образом к их содержанию. Конечно, можно сказать, что в случае тетради она является физическим объектом и, соответственно, является одним из компонентов физического объяснения – наряду с процессом восприятия, который также описывается в физических терминах. Проблема, на мой взгляд, в том, что обращение к «корректному физическому объяснению» не содержит явного и обоснованного различия между объяснением через обращение к содержанию и объяснением, которое к содержанию не обращается. Трудно сказать наверняка, в чем суть «корректного физического объяснения», но, как я полагаю, нет оснований исключать ту опцию, что такое объяснение в принципе не предполагает, что объекты, к которым мы обычно и относим (некоторые) наши убеждения, являются необходимым компонентом такого объяснения. Обращение к объектам внешнего мира может требоваться в рамках наилучшего объяснения в каком-то контексте, но я не вижу (пока) оснований считать, что этот контекст глобален. То, что субъект воспринимает (в феноменологическом смысле слова «восприятие», без реалистских онтологических обязательств) столь же непосредственно, как я воспринимаю лежащую передо мной тетрадь в моем примере, может объяснено работой определенных участков мозга, а отнюдь не истинностью самого убеждения, притом что для самого субъекта эти данности не отличаются по своим эпистемологическим параметрам. Конечно, можно допустить, что «корректное физическое объяснение» перцептивных убеждений, вопреки сказанному, необходимым образом всегда предполагает объяснение через истинность таких убеждений. В ответ я мог бы представить два «физических» объяснения, которые следует принципу экономии. Согласно одному из них, восприятие – это физический процесс, в котором участвует воспринимаемый и воспринимающий. Они оба рассматриваются как физические объекты. Таким образом, в нашем объяснении нет никаких не-физических сущностей. Во втором случае восприятие объясняется за счет процессов в мозге (в зависимости от вариации – за счет алгоритмов, которые могут быть реализованы на разном субстрате или за счет процессов в мозге).
Во втором случае связь между убеждениями и их (пропозициональным) содержанием может, и устанавливается, но так, что она точно исключает то элиминативное объяснение, которое содержится в аргументе Тараса в такой реконструкции. Остается первый вариант. Он, впрочем, не кажется мне многообещающим. Единственный понятный и не кажущийся (мне, по крайней мере) сомнительным вариант, при котором объяснение убеждений охватывает в том числе и их содержание – тот, при котором содержание убеждения касается объяснения – проще говоря, убеждение касается своего собственного объяснения. Но такой вариант кажется читерством, поскольку возникает исключительно за счет специфики того, к чему убеждение относится – по сути, преодоления разрыва здесь нет. Еще один вариант, кажущийся мне куда более неоднозначным – «погружение» содержания убеждения в его функциональный, номологический или каузальный компонент. Содержание убеждений не просто частично, а полностью определяется одним из этих аспектов. Представить такой взгляд вполне возможно, но, теоретически – он может приводить к радикальному скептицизму. Если содержание убеждений полностью определяется каким-то из этих аспектов, то кажется правдоподобным, что и содержание некоторых значимых для нас убеждений тоже так определяется. К примеру, я вижу перед собой тетрадь, или – если выбирать более феноменологический язык – мой опыт в данный момент включает объект, который опознается мной как тетрадь. В определенном смысле я могу сказать, что prima facie – при отсутствии каких-то ниспровергающих свидетельств – верю в то, что передо мной тетрадь, и она мне не померещилась. Теоретически, такое prima facie убеждение можно объяснить тем, что мой опыт вполне корректно отображает реальность. Проще говоря, наличие этого убеждения можно объяснить тем, что оно истинно. Но аргумент Тараса, по сути, предлагает другой вариант – объяснение убеждений за счет обращения к факторам, которые не относятся необходимым образом к их содержанию. Конечно, можно сказать, что в случае тетради она является физическим объектом и, соответственно, является одним из компонентов физического объяснения – наряду с процессом восприятия, который также описывается в физических терминах. Проблема, на мой взгляд, в том, что обращение к «корректному физическому объяснению» не содержит явного и обоснованного различия между объяснением через обращение к содержанию и объяснением, которое к содержанию не обращается. Трудно сказать наверняка, в чем суть «корректного физического объяснения», но, как я полагаю, нет оснований исключать ту опцию, что такое объяснение в принципе не предполагает, что объекты, к которым мы обычно и относим (некоторые) наши убеждения, являются необходимым компонентом такого объяснения. Обращение к объектам внешнего мира может требоваться в рамках наилучшего объяснения в каком-то контексте, но я не вижу (пока) оснований считать, что этот контекст глобален. То, что субъект воспринимает (в феноменологическом смысле слова «восприятие», без реалистских онтологических обязательств) столь же непосредственно, как я воспринимаю лежащую передо мной тетрадь в моем примере, может объяснено работой определенных участков мозга, а отнюдь не истинностью самого убеждения, притом что для самого субъекта эти данности не отличаются по своим эпистемологическим параметрам. Конечно, можно допустить, что «корректное физическое объяснение» перцептивных убеждений, вопреки сказанному, необходимым образом всегда предполагает объяснение через истинность таких убеждений. В ответ я мог бы представить два «физических» объяснения, которые следует принципу экономии. Согласно одному из них, восприятие – это физический процесс, в котором участвует воспринимаемый и воспринимающий. Они оба рассматриваются как физические объекты. Таким образом, в нашем объяснении нет никаких не-физических сущностей. Во втором случае восприятие объясняется за счет процессов в мозге (в зависимости от вариации – за счет алгоритмов, которые могут быть реализованы на разном субстрате или за счет процессов в мозге).
BY Skepticfallacy
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
At its heart, Telegram is little more than a messaging app like WhatsApp or Signal. But it also offers open channels that enable a single user, or a group of users, to communicate with large numbers in a method similar to a Twitter account. This has proven to be both a blessing and a curse for Telegram and its users, since these channels can be used for both good and ill. Right now, as Wired reports, the app is a key way for Ukrainians to receive updates from the government during the invasion. The picture was mixed overseas. Hong Kong’s Hang Seng Index fell 1.6%, under pressure from U.S. regulatory scrutiny on New York-listed Chinese companies. Stocks were more buoyant in Europe, where Frankfurt’s DAX surged 1.4%. One thing that Telegram now offers to all users is the ability to “disappear” messages or set remote deletion deadlines. That enables users to have much more control over how long people can access what you’re sending them. Given that Russian law enforcement officials are reportedly (via Insider) stopping people in the street and demanding to read their text messages, this could be vital to protect individuals from reprisals. The Securities and Exchange Board of India (Sebi) had carried out a similar exercise in 2017 in a matter related to circulation of messages through WhatsApp. "For Telegram, accountability has always been a problem, which is why it was so popular even before the full-scale war with far-right extremists and terrorists from all over the world," she told AFP from her safe house outside the Ukrainian capital.
from es