Минэнерго США пытается представить очередной рекорд добычи нефти в США как третью сланцевую революцию: с 2014 года идет третье сокращение количества работающих буровых, при этом растет добыча нефти – это ли не победа технологий над упорной геологией? В доказательство тому предлагается триптих, с особой ценностью третьей его части: вся новая добыча нефти идет лишь за счет новых (до 12 месяцев) пробуренных скважин, чего никогда не было. Ранее рекорды добычи были возможны лишь при повышении нефтеотдачи и на зрелых скважинах.
Недалече, как полгода назад, Минэнерго США признавалось, что весь прирост нефтедобычи сосредоточен в Пермском бассейне, а точнее в двух графствах из 66 – Леа и Эдди. Именно активное бурение на этих двух клочках земли создают иллюзию технологических достижений всей отрасли, тогда как остальные сланцевые плеи в стагнации.
Чудо Леа и Эдди в том, что это два последних относительно нетронутых участка Перми, где удалось найти хорошие залежи нефти и снять инфраструктурные ограничения.
Минэнерго США пытается представить очередной рекорд добычи нефти в США как третью сланцевую революцию: с 2014 года идет третье сокращение количества работающих буровых, при этом растет добыча нефти – это ли не победа технологий над упорной геологией? В доказательство тому предлагается триптих, с особой ценностью третьей его части: вся новая добыча нефти идет лишь за счет новых (до 12 месяцев) пробуренных скважин, чего никогда не было. Ранее рекорды добычи были возможны лишь при повышении нефтеотдачи и на зрелых скважинах.
Недалече, как полгода назад, Минэнерго США признавалось, что весь прирост нефтедобычи сосредоточен в Пермском бассейне, а точнее в двух графствах из 66 – Леа и Эдди. Именно активное бурение на этих двух клочках земли создают иллюзию технологических достижений всей отрасли, тогда как остальные сланцевые плеи в стагнации.
Чудо Леа и Эдди в том, что это два последних относительно нетронутых участка Перми, где удалось найти хорошие залежи нефти и снять инфраструктурные ограничения.
Right now the digital security needs of Russians and Ukrainians are very different, and they lead to very different caveats about how to mitigate the risks associated with using Telegram. For Ukrainians in Ukraine, whose physical safety is at risk because they are in a war zone, digital security is probably not their highest priority. They may value access to news and communication with their loved ones over making sure that all of their communications are encrypted in such a manner that they are indecipherable to Telegram, its employees, or governments with court orders. In the past, it was noticed that through bulk SMSes, investors were induced to invest in or purchase the stocks of certain listed companies. During the operations, Sebi officials seized various records and documents, including 34 mobile phones, six laptops, four desktops, four tablets, two hard drive disks and one pen drive from the custody of these persons. But because group chats and the channel features are not end-to-end encrypted, Galperin said user privacy is potentially under threat. Since its launch in 2013, Telegram has grown from a simple messaging app to a broadcast network. Its user base isn’t as vast as WhatsApp’s, and its broadcast platform is a fraction the size of Twitter, but it’s nonetheless showing its use. While Telegram has been embroiled in controversy for much of its life, it has become a vital source of communication during the invasion of Ukraine. But, if all of this is new to you, let us explain, dear friends, what on Earth a Telegram is meant to be, and why you should, or should not, need to care.
from es
