Ложь постмодерна

Нередко наблюдаю в зарубежной блогосфере сравнения Трампа с Грегом Стилсоном — персонажем «Мёртвой зоны» Стивена Кинга. Допускаю, что их хватало и до покушения, но сейчас это больше похоже на шибболет для опознавания «своих» — благо сам Кинг, будучи носителем известных убеждений, вполне бы согласился с таким сравнением.

Стилсон — консервативный политик, акселерированный вариант Никсона. Книга выставляет его, пусть всего лишь несколькими штрихами, но чистым злом во плоти. Во-первых, со Стилсоном случаются немотивированные вспышки ярости, во время которых он крушит предметы и может напасть на человека — вспышки эти политик при необходимости лицемерно скрывает. Во-вторых, Стилсон является садистом — во время своей бытности коммивояжёром он без всякой причины забивает собаку. В-третьих, Стилсон легко идёт на любые мерзости, желая сохранить себя — в конце книги он прикрывается от выстрела ребёнком, что попадает на камеры и хоронит стилсоновскую карьеру.

Интересно здесь не само сравнение, но те элементы кинговской теологии, которые с его лёгкой руки станут частью языка некоторых свидетелей травмы. В будущем, благодаря Стилсону, на планете разверзнется ядерный ад — однако единственным знаком этого становится предвидение главного героя, узревшего пепелище мира после травмы мозга и многолетней комы. Увечье обращается ключом к тайному знанию — и, как мы увидим после, к праву карать и миловать. Джонни Смит, этот сомневающийся инструмент Травмы с присущим подобным персонажам I never asked for this, берёт в руки оружие и идёт на убийство Стилсона. Жить ему осталось недолго — травма неизлечима, терять нечего. Увечный становится гласом справедливости — однако добрый deus ex machina избавляет Джонни от крови на руках, когда он покупает мученической гибелью позор Стилсона и крах его политического тела.

После ранившего Трампа стрелка уже можно было ни в чём не сомневаться — текстуальность всегда просачивается в мир, реальные события «договаривают» мифологию по ту сторону присутствия. Сюжет с карманным мессианством сбылся — пусть и вывернутым образом. Однако секта свидетелей Травмы только набирает обороты. Её мерзостные жрецы вроде условного Франко Берарди провозглашают травмированность новой святостью, новой легитимной формой сопротивления. Человек травмы перестаёт быть неучтённым пережитком существования, вытесненным за пределы социума человеком-волком — он становится парией и мстителем, тем, кто имеет право. На что именно — подскажет волшебное видение или голос на изнанке телевизионного шума.

Описывая травмареализм, я говорю в том числе именно об этом. Экзальтация и чрезмерная возбудимость затягивают субъекта в воронку увечья, открывая разные способы превращения личности в идеологического кадавра. Любая форма реального или скрытого разъятия надстраивается карманным мессианством, чувством исключительности, посредством которого Травма и её спекулянты повреждения превращают субъекта в ресурс. Этот процесс начался не вчера, однако его квазирелигиозный подтекст постепенно разворачивается во что-то осязаемое. Не только по ту сторону океана, впрочем.

www.group-telegram.com/us/esxaton.com/2149

4.0K viewsFeb 21 at 15:22

Нередко наблюдаю в зарубежной блогосфере сравнения Трампа с Грегом Стилсоном — персонажем «Мёртвой зоны» Стивена Кинга. Допускаю, что их хватало и до покушения, но сейчас это больше похоже на шибболет для опознавания «своих» — благо сам Кинг, будучи носителем известных убеждений, вполне бы согласился с таким сравнением.

Стилсон — консервативный политик, акселерированный вариант Никсона. Книга выставляет его, пусть всего лишь несколькими штрихами, но чистым злом во плоти. Во-первых, со Стилсоном случаются немотивированные вспышки ярости, во время которых он крушит предметы и может напасть на человека — вспышки эти политик при необходимости лицемерно скрывает. Во-вторых, Стилсон является садистом — во время своей бытности коммивояжёром он без всякой причины забивает собаку. В-третьих, Стилсон легко идёт на любые мерзости, желая сохранить себя — в конце книги он прикрывается от выстрела ребёнком, что попадает на камеры и хоронит стилсоновскую карьеру.

Интересно здесь не само сравнение, но те элементы кинговской теологии, которые с его лёгкой руки станут частью языка некоторых свидетелей травмы. В будущем, благодаря Стилсону, на планете разверзнется ядерный ад — однако единственным знаком этого становится предвидение главного героя, узревшего пепелище мира после травмы мозга и многолетней комы. Увечье обращается ключом к тайному знанию — и, как мы увидим после, к праву карать и миловать. Джонни Смит, этот сомневающийся инструмент Травмы с присущим подобным персонажам I never asked for this, берёт в руки оружие и идёт на убийство Стилсона. Жить ему осталось недолго — травма неизлечима, терять нечего. Увечный становится гласом справедливости — однако добрый deus ex machina избавляет Джонни от крови на руках, когда он покупает мученической гибелью позор Стилсона и крах его политического тела.

После ранившего Трампа стрелка уже можно было ни в чём не сомневаться — текстуальность всегда просачивается в мир, реальные события «договаривают» мифологию по ту сторону присутствия. Сюжет с карманным мессианством сбылся — пусть и вывернутым образом. Однако секта свидетелей Травмы только набирает обороты. Её мерзостные жрецы вроде условного Франко Берарди провозглашают травмированность новой святостью, новой легитимной формой сопротивления. Человек травмы перестаёт быть неучтённым пережитком существования, вытесненным за пределы социума человеком-волком — он становится парией и мстителем, тем, кто имеет право. На что именно — подскажет волшебное видение или голос на изнанке телевизионного шума.

Описывая травмареализм, я говорю в том числе именно об этом. Экзальтация и чрезмерная возбудимость затягивают субъекта в воронку увечья, открывая разные способы превращения личности в идеологического кадавра. Любая форма реального или скрытого разъятия надстраивается карманным мессианством, чувством исключительности, посредством которого Травма и её спекулянты повреждения превращают субъекта в ресурс. Этот процесс начался не вчера, однако его квазирелигиозный подтекст постепенно разворачивается во что-то осязаемое. Не только по ту сторону океана, впрочем.

BY Ложь постмодерна