дугоизлазни акценат

💡С некоторым опозданием осознал, что переживаю юбилейные для себя годы. В этом году будет 15 лет, как я получил гордую степень кандидата политических наук, а в прошлом, стало быть, исполнилось 25 с того момента, как я ступил на этот тернистый путь, пойдя на политологию.

Этот юбилейный период ознаменовался тем, что мне с интервалом в несколько недель задали одни и те же вопросы: «А что, такие науки существуют? И за них дают кандидата?» Обидная формулировка, но людей понять можно. Слово «политолог» давно и прочно ассоциируется с сомнительной личностью из телевизора с сомнительным образованием и такой же репутацией, трущей что-то за политику. Но дело не только в этом. Год назад люди несомненно образованные, осведомленные и вовлеченные на какое-то время оказались безоружны перед наступившей реальностью. Разумные прогнозы, основанные на трезвой оценке национальных интересов (да, я сейчас говорю о конкретной части политической науки – теории международных отношений), были посрамлены мнением бабки на лавке.

В оправдание людей, связавших себя с политической наукой, можно сказать только то, что предсказать исторические переломные моменты им никогда особо не удавалось. Взять хотя бы последний, связанный с окончанием холодной войны и распадом СССР. Мы понимаем общие тенденции, но легко способны прозевать час икс, когда эти тенденции начинают давать совершенно определенные плоды. Причина в том, что предмет политической науки не только находится в постоянной динамике, но и непосредственно влияет на жизнь, здоровье и судьбу исследователя.

В общем, политические науки, безусловно, существуют. У них есть предмет, есть метод, есть школы. Но есть и своего рода неуловимость, связанная с междисциплинарностью: политология в большинстве своих проявлений балансирует на грани – истории, философии, социологии, психологии, журналистики и здравого смысла. И еще один момент.

В любой науке необъективность, ангажированность – серьезный изъян, снижающий ценность научного анализа. Историк, занимающийся закреплением исторических мифов, – хреновый историк. Музыковед, рассматривающий классическую музыку через призму критической расовой теории, – хреновый музыковед. Напротив, политолог, исходящий в своем анализе текущих событий из национальных интересов страны, гражданином которой он является, – хороший политолог (разумеется, если к этому прилагаются определенные интеллектуальные способности, иначе пиши пропало).

Все это относится прежде всего к международным отношениям, которые – пока в них существуют национальные государства – являются по природе своей нерегулируемой и конкурентной средой. Исследователь МО может быть умным или глупым, но не нейтральным. Либо он за свою страну, либо за [другую]. И чем больше за свою страну, тем полезнее для своих коллег в других странах, даже враждебных его собственной, ибо его анализ обладает большей объясняющей силой. Такой вот парадокс.

Последние несколько лет в том, что писалось на тему международных отношений то и дело звучала фраза «без большой войны». Мы давно живем без большой войны, невозможна смена международного порядка без большой войны. Ради интереса погуглил ее и нашел статью Константина Симонова в «Ведомостях» за декабрь 2018 года. Многое звучит пророчески. Но по ссылке из той же статьи мы попадаем в материал Андрея Колесникова на ту же, казалось бы, тему.

Мне кажется, это отчасти иллюстрирует озвученный выше тезис (с той оговоркой, что это газетные статьи, а не научные труды, но без СМИ политология немыслима). Оба автора осуждают милитаризацию массового сознания, только если Симонов видит ее повсюду (и это подтверждается эмпирически), то для Колесникова она существует только в России, причем существует по некой прихоти власти, изыскивающей способы консолидации общества. Оба текста эмоционально заряжены, но первый констатирует печальную и пугающую реальность, а второй быстро срывается в агитку.

Ведомости

Опасность нестрашной войны

Те, кто понимает безумие разгорающегося милитаризма, сегодня выглядят обреченными

www.group-telegram.com/us/exomni_cast.com/1008

207 viewsedited  Feb 17, 2023 at 23:45

💡С некоторым опозданием осознал, что переживаю юбилейные для себя годы. В этом году будет 15 лет, как я получил гордую степень кандидата политических наук, а в прошлом, стало быть, исполнилось 25 с того момента, как я ступил на этот тернистый путь, пойдя на политологию.

Этот юбилейный период ознаменовался тем, что мне с интервалом в несколько недель задали одни и те же вопросы: «А что, такие науки существуют? И за них дают кандидата?» Обидная формулировка, но людей понять можно. Слово «политолог» давно и прочно ассоциируется с сомнительной личностью из телевизора с сомнительным образованием и такой же репутацией, трущей что-то за политику. Но дело не только в этом. Год назад люди несомненно образованные, осведомленные и вовлеченные на какое-то время оказались безоружны перед наступившей реальностью. Разумные прогнозы, основанные на трезвой оценке национальных интересов (да, я сейчас говорю о конкретной части политической науки – теории международных отношений), были посрамлены мнением бабки на лавке.

В оправдание людей, связавших себя с политической наукой, можно сказать только то, что предсказать исторические переломные моменты им никогда особо не удавалось. Взять хотя бы последний, связанный с окончанием холодной войны и распадом СССР. Мы понимаем общие тенденции, но легко способны прозевать час икс, когда эти тенденции начинают давать совершенно определенные плоды. Причина в том, что предмет политической науки не только находится в постоянной динамике, но и непосредственно влияет на жизнь, здоровье и судьбу исследователя.

В общем, политические науки, безусловно, существуют. У них есть предмет, есть метод, есть школы. Но есть и своего рода неуловимость, связанная с междисциплинарностью: политология в большинстве своих проявлений балансирует на грани – истории, философии, социологии, психологии, журналистики и здравого смысла. И еще один момент.

В любой науке необъективность, ангажированность – серьезный изъян, снижающий ценность научного анализа. Историк, занимающийся закреплением исторических мифов, – хреновый историк. Музыковед, рассматривающий классическую музыку через призму критической расовой теории, – хреновый музыковед. Напротив, политолог, исходящий в своем анализе текущих событий из национальных интересов страны, гражданином которой он является, – хороший политолог (разумеется, если к этому прилагаются определенные интеллектуальные способности, иначе пиши пропало).

Все это относится прежде всего к международным отношениям, которые – пока в них существуют национальные государства – являются по природе своей нерегулируемой и конкурентной средой. Исследователь МО может быть умным или глупым, но не нейтральным. Либо он за свою страну, либо за [другую]. И чем больше за свою страну, тем полезнее для своих коллег в других странах, даже враждебных его собственной, ибо его анализ обладает большей объясняющей силой. Такой вот парадокс.

Последние несколько лет в том, что писалось на тему международных отношений то и дело звучала фраза «без большой войны». Мы давно живем без большой войны, невозможна смена международного порядка без большой войны. Ради интереса погуглил ее и нашел статью Константина Симонова в «Ведомостях» за декабрь 2018 года. Многое звучит пророчески. Но по ссылке из той же статьи мы попадаем в материал Андрея Колесникова на ту же, казалось бы, тему.

Мне кажется, это отчасти иллюстрирует озвученный выше тезис (с той оговоркой, что это газетные статьи, а не научные труды, но без СМИ политология немыслима). Оба автора осуждают милитаризацию массового сознания, только если Симонов видит ее повсюду (и это подтверждается эмпирически), то для Колесникова она существует только в России, причем существует по некой прихоти власти, изыскивающей способы консолидации общества. Оба текста эмоционально заряжены, но первый констатирует печальную и пугающую реальность, а второй быстро срывается в агитку.

BY дугоизлазни акценат