Хочу зафиксировать, что пересмотрела «Впусти того, кого нужно» (2008) в контексте возвращения мысли к важному для меня культурному топосу (общему месту, от лат. locus communis) — «старуха и девочка».
В классической работе «Европейская литература и латинское Средневековье» (1948), немецкий филолог Эрнст Роберт Курциус (1886–1956) пишет о нем следующее: «Взаимосвязь между молодостью и старостью — или перемена от одного к другому — использовалась для характеристики идеального женского образа».
Меня интересует не столько эта конкретная двойственность, сколько двойственность вообще. Способность сочетать, казалось бы, несочетаемое, «удерживать вместе разделенное», воспринимается мной как идеальная и характеризует своего носителя, соответственно, как идеал. Топос «старуха и девочка» в этом контексте — своего рода «синекдоха».
Он довольно часто встречался в античной литературе. Так, например, Клавдиан, описывает богиню Натуру как старую и, одновременно, по-девичьи прекрасную. Но уже к V веку, как утверждает Курциус, этот топос превратился в риторическое клише. Однако он же пишет, что в годы «мессианского и апокалипсического пробуждения побледневшие символические фигуры могут наполняться новой жизнью — как тени, напившиеся крови» (курсив мой). Курциус приводит в пример один из не переведенных на русский рассказов Бальзака, в котором герой видит во сне обновляющуюся Церковь (от образа лысой старухи к образу юной девушки с золотистыми волосами).
Любопытно, что по Курциусу такого рода двойственность характеризует сугубо божественное, тогда как в его противоположности — демоническом, мы обнаружим ровно то же самое. И это все еще будет идеальное в значении сверхчеловеческое.
«Впусти того, кого нужно» — пример того же топоса, в котором описанной двойственностью обладает вампир.
Tomas Alfredson
Låt den rätte komma in, 2008
В классической работе «Европейская литература и латинское Средневековье» (1948), немецкий филолог Эрнст Роберт Курциус (1886–1956) пишет о нем следующее: «Взаимосвязь между молодостью и старостью — или перемена от одного к другому — использовалась для характеристики идеального женского образа».
Меня интересует не столько эта конкретная двойственность, сколько двойственность вообще. Способность сочетать, казалось бы, несочетаемое, «удерживать вместе разделенное», воспринимается мной как идеальная и характеризует своего носителя, соответственно, как идеал. Топос «старуха и девочка» в этом контексте — своего рода «синекдоха».
Он довольно часто встречался в античной литературе. Так, например, Клавдиан, описывает богиню Натуру как старую и, одновременно, по-девичьи прекрасную. Но уже к V веку, как утверждает Курциус, этот топос превратился в риторическое клише. Однако он же пишет, что в годы «мессианского и апокалипсического пробуждения побледневшие символические фигуры могут наполняться новой жизнью — как тени, напившиеся крови» (курсив мой). Курциус приводит в пример один из не переведенных на русский рассказов Бальзака, в котором герой видит во сне обновляющуюся Церковь (от образа лысой старухи к образу юной девушки с золотистыми волосами).
Любопытно, что по Курциусу такого рода двойственность характеризует сугубо божественное, тогда как в его противоположности — демоническом, мы обнаружим ровно то же самое. И это все еще будет идеальное в значении сверхчеловеческое.
«Впусти того, кого нужно» — пример того же топоса, в котором описанной двойственностью обладает вампир.
Tomas Alfredson
Låt den rätte komma in, 2008
group-telegram.com/factory_church/418
Create:
Last Update:
Last Update:
Хочу зафиксировать, что пересмотрела «Впусти того, кого нужно» (2008) в контексте возвращения мысли к важному для меня культурному топосу (общему месту, от лат. locus communis) — «старуха и девочка».
В классической работе «Европейская литература и латинское Средневековье» (1948), немецкий филолог Эрнст Роберт Курциус (1886–1956) пишет о нем следующее: «Взаимосвязь между молодостью и старостью — или перемена от одного к другому — использовалась для характеристики идеального женского образа».
Меня интересует не столько эта конкретная двойственность, сколько двойственность вообще. Способность сочетать, казалось бы, несочетаемое, «удерживать вместе разделенное», воспринимается мной как идеальная и характеризует своего носителя, соответственно, как идеал. Топос «старуха и девочка» в этом контексте — своего рода «синекдоха».
Он довольно часто встречался в античной литературе. Так, например, Клавдиан, описывает богиню Натуру как старую и, одновременно, по-девичьи прекрасную. Но уже к V веку, как утверждает Курциус, этот топос превратился в риторическое клише. Однако он же пишет, что в годы «мессианского и апокалипсического пробуждения побледневшие символические фигуры могут наполняться новой жизнью — как тени, напившиеся крови» (курсив мой). Курциус приводит в пример один из не переведенных на русский рассказов Бальзака, в котором герой видит во сне обновляющуюся Церковь (от образа лысой старухи к образу юной девушки с золотистыми волосами).
Любопытно, что по Курциусу такого рода двойственность характеризует сугубо божественное, тогда как в его противоположности — демоническом, мы обнаружим ровно то же самое. И это все еще будет идеальное в значении сверхчеловеческое.
«Впусти того, кого нужно» — пример того же топоса, в котором описанной двойственностью обладает вампир.
Tomas Alfredson
Låt den rätte komma in, 2008
В классической работе «Европейская литература и латинское Средневековье» (1948), немецкий филолог Эрнст Роберт Курциус (1886–1956) пишет о нем следующее: «Взаимосвязь между молодостью и старостью — или перемена от одного к другому — использовалась для характеристики идеального женского образа».
Меня интересует не столько эта конкретная двойственность, сколько двойственность вообще. Способность сочетать, казалось бы, несочетаемое, «удерживать вместе разделенное», воспринимается мной как идеальная и характеризует своего носителя, соответственно, как идеал. Топос «старуха и девочка» в этом контексте — своего рода «синекдоха».
Он довольно часто встречался в античной литературе. Так, например, Клавдиан, описывает богиню Натуру как старую и, одновременно, по-девичьи прекрасную. Но уже к V веку, как утверждает Курциус, этот топос превратился в риторическое клише. Однако он же пишет, что в годы «мессианского и апокалипсического пробуждения побледневшие символические фигуры могут наполняться новой жизнью — как тени, напившиеся крови» (курсив мой). Курциус приводит в пример один из не переведенных на русский рассказов Бальзака, в котором герой видит во сне обновляющуюся Церковь (от образа лысой старухи к образу юной девушки с золотистыми волосами).
Любопытно, что по Курциусу такого рода двойственность характеризует сугубо божественное, тогда как в его противоположности — демоническом, мы обнаружим ровно то же самое. И это все еще будет идеальное в значении сверхчеловеческое.
«Впусти того, кого нужно» — пример того же топоса, в котором описанной двойственностью обладает вампир.
Tomas Alfredson
Låt den rätte komma in, 2008
BY Заводская церковь
Share with your friend now:
group-telegram.com/factory_church/418