Топ. Стучит в углу — часовая стрелка нашла на звонковую и тишина. До сих пор это соприкосновение с тобой. В какой-нибудь день трель бы разлепила мне глаза, и я грела бы грудь, клевала носом в сладкий бархатный лоб и кормила. Не сейчас.
Я заметила тебя с первым чувством непорядка. С первым головокружением. С первой обсессией от вида мела и влажного огурца, потому что ждала редкое чудо. Небесное. В нашем доме все старородящие. Мне было сорок шесть. Выбрала же ты время.
Стрелка находит на стрелку. Девочка.
Мне было сорок семь. Я старела, закрывала глаза и видела, как одно тело накрывает собою другое. Качало из стороны в сторону. Вертело по кругу так, что кроватная решетка целовала паркет. Одно тело на другое тело. Одно на другое. Два тела, два кружка – большой и маленький. Руки туго огибают нарождающийся живот. Ты устроилась во мне грамотно, по-взрослому, а я с досадой и злостью я смотрела на дно алюминиевой кастрюли, нависая над ней каждый божий день. Только не обидься на меня.
Ребенком я тоже плохо спала. Рассматривала луну, и в рисунке кратеров видела лицо. Выражение разнилось каждую ночь, я нащупывала диалог и отвечала луне своим пухлым детским лицом. Иногда она казалась чересчур сердитой, тогда я дулась на нее и пряталась, сваливалась как мяч с кровати, рано или поздно засыпая на полу.
Топ-топ-топ.
Когда ты, небесное, скрылось. Когда ты — тело с тела сошло. Когда я опустела, матка опустилась и грудь отвердела в два ледника. Когда ты, тогда я дышала больничным фетром. Соединяла трубки с уретрой, катетер — с веной, а писк аппаратов — с неделями, прожитыми страшно. Когда ты, тогда я.
Стрелка на стрелку, мне исполнилось пятьдесят. Комната кажется голубой, снова щупаю немой лунный диалог. Что я сделала не так?
Не так, топ-топ, тик-так.
#затмение
#саша_яшина
Я заметила тебя с первым чувством непорядка. С первым головокружением. С первой обсессией от вида мела и влажного огурца, потому что ждала редкое чудо. Небесное. В нашем доме все старородящие. Мне было сорок шесть. Выбрала же ты время.
Стрелка находит на стрелку. Девочка.
Мне было сорок семь. Я старела, закрывала глаза и видела, как одно тело накрывает собою другое. Качало из стороны в сторону. Вертело по кругу так, что кроватная решетка целовала паркет. Одно тело на другое тело. Одно на другое. Два тела, два кружка – большой и маленький. Руки туго огибают нарождающийся живот. Ты устроилась во мне грамотно, по-взрослому, а я с досадой и злостью я смотрела на дно алюминиевой кастрюли, нависая над ней каждый божий день. Только не обидься на меня.
Ребенком я тоже плохо спала. Рассматривала луну, и в рисунке кратеров видела лицо. Выражение разнилось каждую ночь, я нащупывала диалог и отвечала луне своим пухлым детским лицом. Иногда она казалась чересчур сердитой, тогда я дулась на нее и пряталась, сваливалась как мяч с кровати, рано или поздно засыпая на полу.
Топ-топ-топ.
Когда ты, небесное, скрылось. Когда ты — тело с тела сошло. Когда я опустела, матка опустилась и грудь отвердела в два ледника. Когда ты, тогда я дышала больничным фетром. Соединяла трубки с уретрой, катетер — с веной, а писк аппаратов — с неделями, прожитыми страшно. Когда ты, тогда я.
Стрелка на стрелку, мне исполнилось пятьдесят. Комната кажется голубой, снова щупаю немой лунный диалог. Что я сделала не так?
Не так, топ-топ, тик-так.
#затмение
#саша_яшина
Начинаем 2024 год с текстов о рубашках, что бы это ни значило. Если у вас есть такой (и до 2000 знаков), можете прислать его на [email protected]. К сожалению, не сможем ответить всем, но с авторами, которым готовы предложить публикацию, в скорости обязательно свяжемся.
В районной газете про него написали: «родился в рубашке». Когда Ване было 5, он увидел около гаражей собачку и пошел за ней. Потом заплутал где-то среди ржаво-бордовых ворот и полуразобранных «Москвичей», дорогу домой найти не смог, а позвать кого-то ему не пришло в голову. Ну не думал он, что может потеряться, «ведь так не бывает на свете» — песенка такая дома на кассете была. Ну не теряются дети. Обнаружил тогда Ваню случайно какой-то дедуля, раз в год приходивший прогреть дряхлую «Ладу», а морозы стояли такие, что Ваня удивлялся, почему так трудно шевелить пальцами.
Потом в 14 столкнулся с другим мальчишкой на баскетболе: увезли на скорой, остановилось сердце, два дня в коме, а потом очнулся. «Солнечный ты у нас, Ваня, любит тебя солнце», — причитала тетя, постукивая широкими деревянными браслетами. Других родственников у Вани к тому моменту не осталось, но солнце его, видимо, все же любило. А Ваня любил баскетбол. И потом — тонкую Нину (ну, это уже на первом курсе). С Ниной не вышло, а еще ходили слухи, она заразила половину курса чем-то страшно неприятным. Выходит, снова Ване повезло, то ли рубашка, то ли солнце уберегли его от зуда, антибиотиков, а может, и чего похуже.
Потом «рубашка» спасла Ваню от взрыва: вышел за яйцами и молоком, а вернувшись, обнаружил вместо квартиры зияющую дыру. Кто-то говорил «газ», кто-то грешил на вражеские беспилотники, а Ваня стоял и думал: «У меня только молоко осталось, яйца и вот эта рубашка». Тетя пару лет назад умерла, женщинам — особенно после Нины — довериться было сложно. Оставалось тренировать малышню в школе, жить в общежитии — хорошо и его дали, повезло.
Выходя утром покурить на слепящее зимнее солнце, Ваня вспоминал: щеночка за гаражами, искры от удара об чужой затылок, острые девичьи ключицы, хлопок подъездной двери. Если бы можно было эту «рубашку» кому-то отдать — кому-то, кому она нужнее, Ваня бы даже не задумался. Отдал бы маме. Или папе, которого даже не помнил. Или перешил бы для тети, чтобы не кашляла так страшно под конец. Или отдал бы тому школьнику, чье лицо смотрело со всех столбов и подъездных дверей, в красной рамке, особые приметы: веснушки, синяя шапочка с буквой «И» на подкладке. Но оставалось только носить эту чертову рубашку дальше, подкармливать всех окрестных бродячих псов и, щурясь на солнце, слушать стук мяча о площадку: тук-тук---тук-тук—тук—тук-------тук.
#рубашка
#дарико_цулая
Потом в 14 столкнулся с другим мальчишкой на баскетболе: увезли на скорой, остановилось сердце, два дня в коме, а потом очнулся. «Солнечный ты у нас, Ваня, любит тебя солнце», — причитала тетя, постукивая широкими деревянными браслетами. Других родственников у Вани к тому моменту не осталось, но солнце его, видимо, все же любило. А Ваня любил баскетбол. И потом — тонкую Нину (ну, это уже на первом курсе). С Ниной не вышло, а еще ходили слухи, она заразила половину курса чем-то страшно неприятным. Выходит, снова Ване повезло, то ли рубашка, то ли солнце уберегли его от зуда, антибиотиков, а может, и чего похуже.
Потом «рубашка» спасла Ваню от взрыва: вышел за яйцами и молоком, а вернувшись, обнаружил вместо квартиры зияющую дыру. Кто-то говорил «газ», кто-то грешил на вражеские беспилотники, а Ваня стоял и думал: «У меня только молоко осталось, яйца и вот эта рубашка». Тетя пару лет назад умерла, женщинам — особенно после Нины — довериться было сложно. Оставалось тренировать малышню в школе, жить в общежитии — хорошо и его дали, повезло.
Выходя утром покурить на слепящее зимнее солнце, Ваня вспоминал: щеночка за гаражами, искры от удара об чужой затылок, острые девичьи ключицы, хлопок подъездной двери. Если бы можно было эту «рубашку» кому-то отдать — кому-то, кому она нужнее, Ваня бы даже не задумался. Отдал бы маме. Или папе, которого даже не помнил. Или перешил бы для тети, чтобы не кашляла так страшно под конец. Или отдал бы тому школьнику, чье лицо смотрело со всех столбов и подъездных дверей, в красной рамке, особые приметы: веснушки, синяя шапочка с буквой «И» на подкладке. Но оставалось только носить эту чертову рубашку дальше, подкармливать всех окрестных бродячих псов и, щурясь на солнце, слушать стук мяча о площадку: тук-тук---тук-тук—тук—тук-------тук.
#рубашка
#дарико_цулая
А ещё у Саши была рубашка с лебедем, он её любил.
Что? — Рубашка с лебедем, бабушка подарила лет десять назад, рубашка изо льна, то есть льняная, а лебедь во всю спину.
Висела рубашка в шкафу, в отличие от шарфа, который висел на вешалке. Раз в год Саша ездил с бабушкой в санаторий — ощущал нуждой, Саша с самого детства был мальчик послушный. В санаторий Саша вёз рубашку — ему несложно, а бабушке на душе легче.
— Внучок, я вот ожила хоть немножко, полежу посмотрю тут своё, не помешаю?
— Нет, бабушка, я сижу в наушниках.
— Солнышко, а открой, пожалуйста, ещё окошко.
— Хорошо.
Саша любил бабушку, Саша был чуток, защищал бабушку. Саша встречался с ней раз в год — в остальное время всё чужое, незнакомое, тяжёлое, никого не любил и его никто не любил тоже. Дом, ноутбук, документ один, документ два, документ тридцать четыре, зотеро, документ тридцать девять, линкедин. Созвоны, жужжание, вечером кинопоиск и тупые мультсериалы для него и таких же, а из окна всё дома, разговоры, дома, разговоры, ночь глаза режет.
Кофе, корица, пенка, фырканье, девка с той недели из тиндера, мальчик с той недели оттуда же, как блин всё это липово.
А только раз в год — настоящая бабушка, превращается совсем уж в старушку, превращается по-настоящему, не только внешне, не понарошку. Саша, промокла рубашечка с лебедем, посуши и беги слушать море в ракушке: раз — волна звонко бьётся о берег, два — шебуршится о камушки глуше.
#рубашка
#влада_васюхина
Что? — Рубашка с лебедем, бабушка подарила лет десять назад, рубашка изо льна, то есть льняная, а лебедь во всю спину.
Висела рубашка в шкафу, в отличие от шарфа, который висел на вешалке. Раз в год Саша ездил с бабушкой в санаторий — ощущал нуждой, Саша с самого детства был мальчик послушный. В санаторий Саша вёз рубашку — ему несложно, а бабушке на душе легче.
— Внучок, я вот ожила хоть немножко, полежу посмотрю тут своё, не помешаю?
— Нет, бабушка, я сижу в наушниках.
— Солнышко, а открой, пожалуйста, ещё окошко.
— Хорошо.
Саша любил бабушку, Саша был чуток, защищал бабушку. Саша встречался с ней раз в год — в остальное время всё чужое, незнакомое, тяжёлое, никого не любил и его никто не любил тоже. Дом, ноутбук, документ один, документ два, документ тридцать четыре, зотеро, документ тридцать девять, линкедин. Созвоны, жужжание, вечером кинопоиск и тупые мультсериалы для него и таких же, а из окна всё дома, разговоры, дома, разговоры, ночь глаза режет.
Кофе, корица, пенка, фырканье, девка с той недели из тиндера, мальчик с той недели оттуда же, как блин всё это липово.
А только раз в год — настоящая бабушка, превращается совсем уж в старушку, превращается по-настоящему, не только внешне, не понарошку. Саша, промокла рубашечка с лебедем, посуши и беги слушать море в ракушке: раз — волна звонко бьётся о берег, два — шебуршится о камушки глуше.
#рубашка
#влада_васюхина
Сказка из книжки, старой, как моя бабушка. Сидит принцесса в темнице и плетет из крапивы рубахи. Для одиннадцати братьев — одиннадцать рубашек. Принцесса красивая. Даже в лохмотьях, даже по локти во вздувшейся белыми волдырями сыпи. Даже на старой, как моя бабушка, картинке.
Вот сидит жалкая чернильная принцесса, плетет крапивные рубахи, чтобы расколдовать братьев, и думает: «Ах, я бедная, несчастная». (А говорить ей нельзя, иначе волшебство не сработает. Это, видимо, такой сказочный инвариант монашеского обета молчания — сказка вообще очень христианизированная, хотя фольклорные мотивы все равно ощущаются отчетливо. Надо потом об этом почитать).
Думает: «Очень мне в жизни не повезло». И поднимает васильковые глазки к васильковому небу — его через окошко под потолком отлично видно.
Думает:
«Где же летают братья-лебеди на могучих крыльях? Там, где воздух искрится светом. Слышите, братья, мне говорят злые слова и поминают меня только злом, но я не скажу в ответ ни слова. Пока работа моя не кончена — все мои слова только для вас, и я коплю их, как скупец — сокровища.
Как же летают братья мои по свету? Летают против холодного ветра. Видите, братья, руки мои красны, а глаза почернели. Но пока работа моя не кончена — я не пролью ни одной слезы, все мои слезы только для вас, и я откладываю их на потом, как лентяй — заботы.
Отчего же летают братья мои далече, когда я их так жду? Летают оттого, что на земле им нет места. И больше сказать здесь нечего. И не надо вам знать, братья, как болит мое сердце. И не жду я ни извинений, ни объятий. И не звоните мне больше. Идите в жопу».
Король не дурак, конечно. Его невеста всех расколдует, и жить они будут счастливо. Особенно она — несмотря на синие чернильные усы. Это я в детстве позавидовала то ли глазам, то ли волосам, то ли наличию одиннадцати старших братьев-защитников.
Ах, я бедная, несчастная.
#рубашка
#алена_фокеева
Вот сидит жалкая чернильная принцесса, плетет крапивные рубахи, чтобы расколдовать братьев, и думает: «Ах, я бедная, несчастная». (А говорить ей нельзя, иначе волшебство не сработает. Это, видимо, такой сказочный инвариант монашеского обета молчания — сказка вообще очень христианизированная, хотя фольклорные мотивы все равно ощущаются отчетливо. Надо потом об этом почитать).
Думает: «Очень мне в жизни не повезло». И поднимает васильковые глазки к васильковому небу — его через окошко под потолком отлично видно.
Думает:
«Где же летают братья-лебеди на могучих крыльях? Там, где воздух искрится светом. Слышите, братья, мне говорят злые слова и поминают меня только злом, но я не скажу в ответ ни слова. Пока работа моя не кончена — все мои слова только для вас, и я коплю их, как скупец — сокровища.
Как же летают братья мои по свету? Летают против холодного ветра. Видите, братья, руки мои красны, а глаза почернели. Но пока работа моя не кончена — я не пролью ни одной слезы, все мои слезы только для вас, и я откладываю их на потом, как лентяй — заботы.
Отчего же летают братья мои далече, когда я их так жду? Летают оттого, что на земле им нет места. И больше сказать здесь нечего. И не надо вам знать, братья, как болит мое сердце. И не жду я ни извинений, ни объятий. И не звоните мне больше. Идите в жопу».
Король не дурак, конечно. Его невеста всех расколдует, и жить они будут счастливо. Особенно она — несмотря на синие чернильные усы. Это я в детстве позавидовала то ли глазам, то ли волосам, то ли наличию одиннадцати старших братьев-защитников.
Ах, я бедная, несчастная.
#рубашка
#алена_фокеева
Дедушка был моим любимым взрослым. Бабушка кричала на папу, папа хлопал дверью, мама плакала в ванной, а мы с дедушкой закрывались в моей комнате и играли в шахматы. Его фланелевые рубашки пахли деревом и теплицей. Я утыкалась лбом ему в бок, и сразу становилось тепло и немножко щекотно под ресницами. Дедушка читал мне книжки, запинаясь и поправляя очки с толстыми линзами. Иногда он заводил старенький минивэн, и мы ехали «в тундру» — в десяти километрах от города был съезд к ягоднику, где росли кустики жимолости и брусники. На обратном пути покупали сдобную булочку и мармеладные дольки, и мне разрешалось съесть их прямо в машине. Дедушка называл меня внуком, так и говорил — «мой внук Даша», и я жалела, что не родилась мальчиком, потому что тогда бы мы с ним уехали насовсем и построили в тундре дом, похожий на деревянный домик для Барби, который дедушка смастерил мне на семилетие.
Когда я училась в восьмом классе, с дедушкой случился инсульт. Дедушка лежал в отделении неврологии больше месяца и как будто не собирался выздоравливать. Его парализовало, он не говорил. А однажды, когда мы с мамой пришли к нему в больницу, прошептал вдруг: «простите меня, что я вот так» — и мама заохала, зацеловала дедушку в морщинистые щеки, а я подняла голову и смотрела на белые больничные лампы, пока перед глазами не поплыли бордовые пятна. И в горле кололо, а губы кривило. Через полгода дедушка оправился и даже снова водил свой минивэн.
Дедушка умер, когда мне только исполнилось восемнадцать. Я не верила, что в год совершеннолетия можно кого-то потерять. Я не плакала — ни в день, когда узнала о его смерти, ни на похоронах. И к гробу подойти не могла, не могла прикоснуться губами к его восковому серому лицу. Пока мама рыдала, стоя коленями в комьях земли у свежевырытой могилы, я курила за кривенькой березой.
Дедушку хоронили в черном костюме. Под убогим весенним солнцем стеклянно блестел пиджак. Разве дедушка надевал его раньше? Я не видела. Старики вокруг обсуждали поминки и слякоть. Я представляла, как по вспоротой кладбищенской дороге едет дедушкин минивэн.
От сигареты остался только фильтр, но пальцы тянули этот обрубок к губам. Мне хотелось сбежать и уехать домой, и встретить там дедушку, и уткнуться лицом в его рубашку, и смеяться над тем, как мы их всех разыграли.
#рубашка
#дарья_каргина
Когда я училась в восьмом классе, с дедушкой случился инсульт. Дедушка лежал в отделении неврологии больше месяца и как будто не собирался выздоравливать. Его парализовало, он не говорил. А однажды, когда мы с мамой пришли к нему в больницу, прошептал вдруг: «простите меня, что я вот так» — и мама заохала, зацеловала дедушку в морщинистые щеки, а я подняла голову и смотрела на белые больничные лампы, пока перед глазами не поплыли бордовые пятна. И в горле кололо, а губы кривило. Через полгода дедушка оправился и даже снова водил свой минивэн.
Дедушка умер, когда мне только исполнилось восемнадцать. Я не верила, что в год совершеннолетия можно кого-то потерять. Я не плакала — ни в день, когда узнала о его смерти, ни на похоронах. И к гробу подойти не могла, не могла прикоснуться губами к его восковому серому лицу. Пока мама рыдала, стоя коленями в комьях земли у свежевырытой могилы, я курила за кривенькой березой.
Дедушку хоронили в черном костюме. Под убогим весенним солнцем стеклянно блестел пиджак. Разве дедушка надевал его раньше? Я не видела. Старики вокруг обсуждали поминки и слякоть. Я представляла, как по вспоротой кладбищенской дороге едет дедушкин минивэн.
От сигареты остался только фильтр, но пальцы тянули этот обрубок к губам. Мне хотелось сбежать и уехать домой, и встретить там дедушку, и уткнуться лицом в его рубашку, и смеяться над тем, как мы их всех разыграли.
#рубашка
#дарья_каргина
Наша новая тема — «багровый». Почти темно-красный, почти коричневый — цвет венозной крови. Присылайте ваши короткие (до 2 000 знаков) тексты нам на почту [email protected]. С авторами текстов, которые мы готовы опубликовать, обязательно свяжемся. Пожалуйста, берегите себя и пишите: порой это помогает прожить чувства, выразить ярость или утихомирить боль.
Отняла от лица руки и нехотя открыла глаза. Описать свое состояние словами не выходило — ни подруге, ни другу, ни психологу, ни «дорогому дневнику», ни вчерашнему симпатичному парню, с которым они вместе грустно напились, закусывая маслянистыми, размякшими разговорами о политике, а потом разъехались по домам, не обменявшись контактами.
Пришлось искать альтернативный способ самовыразиться.
Открыла приложение, замерла над поисковой строкой.
«Красная юбка женская»
Пролистала страницу до самого низа, перешла на вторую.
«Вишневые брюки женские»
Задумалась над скользкими шелковыми палаццо, но добавить в корзину не решилась. Не то. Не время.
«Пурпурная офисная рубашка оверсайз»
Какие-то банты с рюшами.
Треники, кроксы, пластиковые крокусы.
Темно-красный. Багряный. Гранатовый. Червленый, кармазинный, кирпичный — пусто. Клюквенный, ягодный, сангрия, мерло, цвета красного дерева, рубиновый — нет, не то, не то! Надо невкусно, неуютно, надо не так. Цвета ржавчины на потолке в универе над третьей туалетной кабинкой. Цвета крови и пыли. Цвета кругов, плывущих перед зажмуренными глазами. Когда нажимаешь на синяк, когда наступаешь себе на горло тяжелым квадратным каблуком.
Багровые сапоги.
Сапоги.
Багровые.
Багровые сапоги ощущаются как победа и как поражение. Как торжество. Как «и что вы мне сделаете», когда прекрасно знаешь: что захотят, то и сделают.
Идеаль-но.
#багровый
#алена_фокеева
Пришлось искать альтернативный способ самовыразиться.
Открыла приложение, замерла над поисковой строкой.
«Красная юбка женская»
Пролистала страницу до самого низа, перешла на вторую.
«Вишневые брюки женские»
Задумалась над скользкими шелковыми палаццо, но добавить в корзину не решилась. Не то. Не время.
«Пурпурная офисная рубашка оверсайз»
Какие-то банты с рюшами.
Треники, кроксы, пластиковые крокусы.
Темно-красный. Багряный. Гранатовый. Червленый, кармазинный, кирпичный — пусто. Клюквенный, ягодный, сангрия, мерло, цвета красного дерева, рубиновый — нет, не то, не то! Надо невкусно, неуютно, надо не так. Цвета ржавчины на потолке в универе над третьей туалетной кабинкой. Цвета крови и пыли. Цвета кругов, плывущих перед зажмуренными глазами. Когда нажимаешь на синяк, когда наступаешь себе на горло тяжелым квадратным каблуком.
Багровые сапоги.
Сапоги.
Багровые.
Багровые сапоги ощущаются как победа и как поражение. Как торжество. Как «и что вы мне сделаете», когда прекрасно знаешь: что захотят, то и сделают.
Идеаль-но.
#багровый
#алена_фокеева
Штуки pinned «Наша новая тема — «багровый». Почти темно-красный, почти коричневый — цвет венозной крови. Присылайте ваши короткие (до 2 000 знаков) тексты нам на почту [email protected]. С авторами текстов, которые мы готовы опубликовать, обязательно свяжемся. Пожалуйста…»
Твой Пинкер — дурак и облажался, — не ради спора скажу, и ты остро откликнешься, разумеется, и выложишь мне его книгу глава за главой, глава за главой, пока мы идём, перешагиваем, отводим глаза или смотрим мимо. Мимо врущих плакатов, перечёркнутых честными надписями: аэрозольные белые буквы по камуфляжу. Мимо домашних вещей, поседевших от пыли: очередную квартиру вывернуло — лишилась стены. Мимо цветов живых и мёртвых: первым — засыхать или гнить, вторым — видеть вечность. Глава за главой, мы почти что дошли. Единственный небоскрёб устойчиво смотрит ввысь, и крыша ещё на месте. Повезло. Лезем? Ступенька, ступенька, пролёт, ступенька, пусто, ступенька. А знаешь, — не ради спора скажу, — есть ведь история про здоровенную башню. Ага. Вавилонскую. Исходя из посыла истории, мы не должны её понимать, и получается какой-то тупик. Глупая, выходит, история. Разве нет?
Наверху нет нужды отводить глаза — небо. Вздохнуло рывком и грузно выдохнуло. Ветерок подскочил, разогнался до ветра, щекоткой пробежался по бокам небоскрёба. Дрожит. Шатаемся. Держимся. Ты лучше смотри, как меняется! В том месте, где в голубую полоску вгрызается линия почерневших домов, клубится песочная пыль, желтеет. Густеет и набирается мутной зелени, отрывается от горизонта. Вздувается, зарождается форма, глотает свет. «Кара Божия», — вздохнула бы бабушка, а папа сказал бы «перестань и выпей таблетки». Оба так давно из прошлого, что превратились в присказки. Кому из нас повезло больше? — вопрос с подвохом, построенный на бинарном противопоставлении. Ты видишь? Воздушное месиво силится и синяком заливает небо. Слева сверкнуло, хлопнуло. Твои пальцы влажные, и кажется, что холодные. Ты знаешь, твой Пинкер — совсем не дурак, просто глава попалась неподходящая. Ну, улыбнись.
Говорили, земля упилась, захлебнулась и решила вернуть как умела. Чёрно-красные тучи клокочут: полны до отвала, еле тащатся. Небесное брюхо вдруг лопается: рассыпается дождь — осколки рубина. В ладонь собирается лужица: сок граната, ложка борща, кусочек заката. Мы все облажались, да? Это полный закат. Или рассвет, — возразишь мне. Глава за главой, книга ещё не кончилась, ещё поболтаем. А пока что посмотрим дождь. Капли вязко стекают, пахнут железом. Этот цвет был лишним всегда. Потемневший от грязи, запёкшийся, цвет умирающей осени. Нет, не малиновый и не пурпурный. Багряный, — подбирается слово, а ты поправляешь: багровый. Ты права, — улыбаюсь.
#багровый
#таня_беляшникова
Наверху нет нужды отводить глаза — небо. Вздохнуло рывком и грузно выдохнуло. Ветерок подскочил, разогнался до ветра, щекоткой пробежался по бокам небоскрёба. Дрожит. Шатаемся. Держимся. Ты лучше смотри, как меняется! В том месте, где в голубую полоску вгрызается линия почерневших домов, клубится песочная пыль, желтеет. Густеет и набирается мутной зелени, отрывается от горизонта. Вздувается, зарождается форма, глотает свет. «Кара Божия», — вздохнула бы бабушка, а папа сказал бы «перестань и выпей таблетки». Оба так давно из прошлого, что превратились в присказки. Кому из нас повезло больше? — вопрос с подвохом, построенный на бинарном противопоставлении. Ты видишь? Воздушное месиво силится и синяком заливает небо. Слева сверкнуло, хлопнуло. Твои пальцы влажные, и кажется, что холодные. Ты знаешь, твой Пинкер — совсем не дурак, просто глава попалась неподходящая. Ну, улыбнись.
Говорили, земля упилась, захлебнулась и решила вернуть как умела. Чёрно-красные тучи клокочут: полны до отвала, еле тащатся. Небесное брюхо вдруг лопается: рассыпается дождь — осколки рубина. В ладонь собирается лужица: сок граната, ложка борща, кусочек заката. Мы все облажались, да? Это полный закат. Или рассвет, — возразишь мне. Глава за главой, книга ещё не кончилась, ещё поболтаем. А пока что посмотрим дождь. Капли вязко стекают, пахнут железом. Этот цвет был лишним всегда. Потемневший от грязи, запёкшийся, цвет умирающей осени. Нет, не малиновый и не пурпурный. Багряный, — подбирается слово, а ты поправляешь: багровый. Ты права, — улыбаюсь.
#багровый
#таня_беляшникова
— Агриться. Что за слово такое? В комнату пошла свою быстро!
Мам, ну агришься. Иначе не скажешь. Кончики ушей багровые, это верный признак. Только непонятно, что на этот раз. В школе всё супер, на олимпиаду по русскому отправляют. Папа не объявлялся, слава богу. Бабушке лучше. Что не так-то?
Мама не стала дожидаться, пока Оля пойдет в комнату, хлопнула кухонной дверью, включила кран. Олин телефон наконец-то поймал домашний вай-фай, засыпал уведомлениями, а там «умер», «внезапно», «смерть». Оля прислонилась к дверному косяку. Из крана на кухне хлестала вода, почему-то Оле показалось, что наверняка ржавая — утром отключали. Уши горели — то ли от перепада температур, то ли как будто кто-то ругал.
И у мамы сейчас горят. Мы сидим тут с багровыми ушами, бледными щеками, покрасневшими глазами. И не сказать ничего, при бабушке никак. И вода течет ржавая-ржавая.
Оля катала на языке слово «багровый», загуглила зачем-то по привычке, а там: укр. багор, белор. багра, русск. багряный, багрить, болг. багря, в прочих славянских языках отсутствует. Слово неясной этимологии. Растеклось багровым по четырем языкам, как кровавая метка. В другом словаре: от индоевропейского bhagh или bhogh — «грязь, болото, топкое место». Олю всегда язык этим поражал: как взялось, откуда? Вот алый — другое дело, маковыми полями пророс от Средней Азии до Восточной Европы. А багровый остался на книжных страницах червлеными топкими буквами.
Вышла из дома, сделала круг. Дошла в сторону школы до остановки. Купила у бабушки две гвоздики — багровые они или алые? — положила у дерева во дворе, под которым лет 10 назад закапывали с подружкой секретики, послания себе в будущее. Секретики работники ЖЭКа выкопали при очередном благоустройстве, с землей выбросили в черных мешках, послание в будущее не дошло. Оля посмотрела немного на багровые пятна на снегу и пошла домой. Как там мама?
#багровый
#дарико_цулая
Мам, ну агришься. Иначе не скажешь. Кончики ушей багровые, это верный признак. Только непонятно, что на этот раз. В школе всё супер, на олимпиаду по русскому отправляют. Папа не объявлялся, слава богу. Бабушке лучше. Что не так-то?
Мама не стала дожидаться, пока Оля пойдет в комнату, хлопнула кухонной дверью, включила кран. Олин телефон наконец-то поймал домашний вай-фай, засыпал уведомлениями, а там «умер», «внезапно», «смерть». Оля прислонилась к дверному косяку. Из крана на кухне хлестала вода, почему-то Оле показалось, что наверняка ржавая — утром отключали. Уши горели — то ли от перепада температур, то ли как будто кто-то ругал.
И у мамы сейчас горят. Мы сидим тут с багровыми ушами, бледными щеками, покрасневшими глазами. И не сказать ничего, при бабушке никак. И вода течет ржавая-ржавая.
Оля катала на языке слово «багровый», загуглила зачем-то по привычке, а там: укр. багор, белор. багра, русск. багряный, багрить, болг. багря, в прочих славянских языках отсутствует. Слово неясной этимологии. Растеклось багровым по четырем языкам, как кровавая метка. В другом словаре: от индоевропейского bhagh или bhogh — «грязь, болото, топкое место». Олю всегда язык этим поражал: как взялось, откуда? Вот алый — другое дело, маковыми полями пророс от Средней Азии до Восточной Европы. А багровый остался на книжных страницах червлеными топкими буквами.
Вышла из дома, сделала круг. Дошла в сторону школы до остановки. Купила у бабушки две гвоздики — багровые они или алые? — положила у дерева во дворе, под которым лет 10 назад закапывали с подружкой секретики, послания себе в будущее. Секретики работники ЖЭКа выкопали при очередном благоустройстве, с землей выбросили в черных мешках, послание в будущее не дошло. Оля посмотрела немного на багровые пятна на снегу и пошла домой. Как там мама?
#багровый
#дарико_цулая
Прерываемся на дела, тревогу, сомнения, иногда надолго исчезаем. А сейчас возвращаемся к «Штукам». Предлагаем исследовать, что происходит с нами, когда мы «не дома». Присылайте ваши короткие (до 2 000 знаков) тексты нам на почту [email protected]. С авторами текстов, которые мы готовы опубликовать, обязательно свяжемся.
Штуки pinned «Прерываемся на дела, тревогу, сомнения, иногда надолго исчезаем. А сейчас возвращаемся к «Штукам». Предлагаем исследовать, что происходит с нами, когда мы «не дома». Присылайте ваши короткие (до 2 000 знаков) тексты нам на почту [email protected]. С авторами…»
Стены не помогали — ворочалась каждую ночь до трех. Полная чашка стояла нетронутой целый день, а потом ледяной чай приходилось сливать в раковину. В гостях было получше: даже хотелось иногда есть, появлялось что-то вроде румянца на щеках. А когда приходила к своему подъезду, ноги так и норовили свернуть за угол, пройти мимо — будто дорога вела не к, а от.
Заходила и думала: как так выходит, что дом без нее выглядит гармоничнее, чем с ней — хозяйкой? Может, не дом это вовсе? Пустая квартира сияла в лучах закатного солнца, но стоило повернуться дверному ключу, свет серел, сникал, прятался по углам. Как сиротка дом был — промерзший, неприкаянный. Уходила утром — чувствовала спиной, как он, закрытый и тихий, теплеет и хорохорится. И стены из блекло-желтых становятся ярко-лимонными. Как будто она была котом, а дом — мышами из поговорки, и пускался в пляс, пока ее не было.
— как ты, освоилась?
Подруга оглядывала ее дом — в глазах светилась зависть, как будто это был ее дом мечты. Дом под ее взглядом оттаивал, поворачивался мягким диванным боком, захлопывал окна и выключал сквозняки.
— нет, все думаю, ну… как не дома я здесь
— то есть вот это весь монолит-шмонолит, консьерж-сервис, дизайнер из Лондона, ковры из Марокко — это всё коту под хвост что ли?
— под хвост не под хвост, а дом — это же…
Это же что? Задумалась, зажмурилась. Из темноты проступил красный ковер над односпальной кроватью, жестянка из-под печенья с пластиковыми овечками, огромный кактус на подоконнике в окружении горшков с цветущими фиалками. Лекарства на тумбочке — мази в картонной коробке, перетянутые тесьмой блистеры. Покрывало с розами на светло-бежевом фоне, пол из мелких, постоянно выпадающих досочек. И храп едва-едва слышный, дедушкин.
— ты чего зависла, мать?
— да так. ничего.
#не_дома
#дарико_цулая
Заходила и думала: как так выходит, что дом без нее выглядит гармоничнее, чем с ней — хозяйкой? Может, не дом это вовсе? Пустая квартира сияла в лучах закатного солнца, но стоило повернуться дверному ключу, свет серел, сникал, прятался по углам. Как сиротка дом был — промерзший, неприкаянный. Уходила утром — чувствовала спиной, как он, закрытый и тихий, теплеет и хорохорится. И стены из блекло-желтых становятся ярко-лимонными. Как будто она была котом, а дом — мышами из поговорки, и пускался в пляс, пока ее не было.
— как ты, освоилась?
Подруга оглядывала ее дом — в глазах светилась зависть, как будто это был ее дом мечты. Дом под ее взглядом оттаивал, поворачивался мягким диванным боком, захлопывал окна и выключал сквозняки.
— нет, все думаю, ну… как не дома я здесь
— то есть вот это весь монолит-шмонолит, консьерж-сервис, дизайнер из Лондона, ковры из Марокко — это всё коту под хвост что ли?
— под хвост не под хвост, а дом — это же…
Это же что? Задумалась, зажмурилась. Из темноты проступил красный ковер над односпальной кроватью, жестянка из-под печенья с пластиковыми овечками, огромный кактус на подоконнике в окружении горшков с цветущими фиалками. Лекарства на тумбочке — мази в картонной коробке, перетянутые тесьмой блистеры. Покрывало с розами на светло-бежевом фоне, пол из мелких, постоянно выпадающих досочек. И храп едва-едва слышный, дедушкин.
— ты чего зависла, мать?
— да так. ничего.
#не_дома
#дарико_цулая
У города, в котором я оказалась, артрит. Треск, щёлканье, скрип, кряхтенье. Я ему — бельмо на глазу. Он меня не выносит. Кругом по(ту)сторонние смотрят чужими взглядами и говорят другим языком, я держу из-за них в кармане словарик, лезу за ним каждый раз, но он не спасает. Заметна я и нежелательна. Инородная.
Город, в котором я существую, заимел вместе со мной несварение. Турникетом клацает, проталкивает через глотку метро и по кругу, по кругу, не отпуская, но уменьшая радиус, так что не выдохнуть. Я не знаю, какой по счёту (вроде ещё не девятый), и где выходить. И зачем.
Я опять заблудилась в супермаркете. Забыла, что я там делаю. Но хожу. По привычке. Ещё я ношу калькулятор и всё пересчитываю. Перевожу. Взвешиваю. Курсы, валюты, слова на сроки: вроде уже привыкла, но всё удивляюсь. Очень дорого, у меня уже столько нет.
Шмотки-ошмётки, книги, которые всё же успела, малозначительные бумажки с памятниками и городами — всё это жизнь высыпает ворохом: собирай меня типа заново. А что сложного? Я — короткое слово. Пятибуквенное. Придумай что-нибудь. Но как-то не складывается, знаете ли. Какие-то другие слова срываются, а такое запикивают, скрывают за звёздочками.
Если надеть халат побелей и поправить очки на переносице, то легко заключается, что всё это — типичное аутоиммунное по всем признакам, от самоповреждения до постоянного воспаления. И не только у этого города.
Мне требуется инъекция человеческого диалога для профилактики окоченения. Давай созвонимся? Да, у меня уже ночь, зато у тебя самое время. Давай! И не обязательно про серьёзное, можем про бытовое, про сортировку мусора и пошутить, кто кого сортирует в зависимости от страны. Да или просто посмотрим друг на друга, попялимся. Нет, я не грустная, я нормально, зато живая.
Ты только не спрашивай.
— Как там дома?
#не_дома
#таня_беляшникова
Город, в котором я существую, заимел вместе со мной несварение. Турникетом клацает, проталкивает через глотку метро и по кругу, по кругу, не отпуская, но уменьшая радиус, так что не выдохнуть. Я не знаю, какой по счёту (вроде ещё не девятый), и где выходить. И зачем.
Я опять заблудилась в супермаркете. Забыла, что я там делаю. Но хожу. По привычке. Ещё я ношу калькулятор и всё пересчитываю. Перевожу. Взвешиваю. Курсы, валюты, слова на сроки: вроде уже привыкла, но всё удивляюсь. Очень дорого, у меня уже столько нет.
Шмотки-ошмётки, книги, которые всё же успела, малозначительные бумажки с памятниками и городами — всё это жизнь высыпает ворохом: собирай меня типа заново. А что сложного? Я — короткое слово. Пятибуквенное. Придумай что-нибудь. Но как-то не складывается, знаете ли. Какие-то другие слова срываются, а такое запикивают, скрывают за звёздочками.
Если надеть халат побелей и поправить очки на переносице, то легко заключается, что всё это — типичное аутоиммунное по всем признакам, от самоповреждения до постоянного воспаления. И не только у этого города.
Мне требуется инъекция человеческого диалога для профилактики окоченения. Давай созвонимся? Да, у меня уже ночь, зато у тебя самое время. Давай! И не обязательно про серьёзное, можем про бытовое, про сортировку мусора и пошутить, кто кого сортирует в зависимости от страны. Да или просто посмотрим друг на друга, попялимся. Нет, я не грустная, я нормально, зато живая.
Ты только не спрашивай.
— Как там дома?
#не_дома
#таня_беляшникова
Неразобранные чемоданы с зимними вещами, мешки с книгами под диваном, не хватает нормальной сковородки, к которой ничего не пригорает, но где ее, такую, нормальную, взять? Дверцы шкафчиков на кухне хлопают как-то особенно громко. Бьешься мизинцем об угол кофейного столика, спотыкаешься, проливаешь на белый ковер — кофе впитывается мгновенно, батареи греют так, что плевок высыхает на лету, пересыхает нос, пересыхает горло, здравствуй, ОРВИ. Надо почистить зубы — но зубная паста, вчера покупал, куда же я ее, а в пакете. А пакет где?
Тут тебе не там.
Вообще-то, я люблю петь.
Вообще-то, я люблю курить — но не люблю прокуренные комнаты. Выхожу как-то на общий балкон, а там сосед — в одних трусах. Требует тишины, стучит по батарее, стучится ко мне в одних трусах и просит сигарету.
Не могу петь и не могу курить — горло осипло.
Не люблю соседа, не люблю трусы. Балкон этот не люблю — грязный.
Не люблю этот город, особенно, когда он — такой. Но каким еще он мог бы сейчас быть?
Долбаная паста на полке над ванной, долбаная остановка — по ту сторону пустыря, долбаное сердце мое. Справа? Слева?
У меня неудобные руки. Я люблю петь, но не пою на публике, вообще рта не раскрываю — не знаю, то ли на пояс их поставить, то ли в карман убрать, мешают, особенно волоски на фалангах — дыбом. Когда поешь прилюдно, очень важно взять какую-то позу, очень важно занять какую-то позицию.
Я всю жизнь здесь живу, в этом теле, но все-таки оно не мое, сейчас понимаю, что не мое, а ведь было время, а ведь казалось. И остановка была ближе к дому, и пустырь не был пустынным, и Ярик жил в соседнем доме — мы с ним пели песни, Ярик был музыкант, и выходили курить на общий балкон, Ярик был музыкант и курил, как черт. Где он сейчас, в Бишкеке? В Ереване?
Там.
Не тут.
#не_дома
#алена_фокеева
Тут тебе не там.
Вообще-то, я люблю петь.
Вообще-то, я люблю курить — но не люблю прокуренные комнаты. Выхожу как-то на общий балкон, а там сосед — в одних трусах. Требует тишины, стучит по батарее, стучится ко мне в одних трусах и просит сигарету.
Не могу петь и не могу курить — горло осипло.
Не люблю соседа, не люблю трусы. Балкон этот не люблю — грязный.
Не люблю этот город, особенно, когда он — такой. Но каким еще он мог бы сейчас быть?
Долбаная паста на полке над ванной, долбаная остановка — по ту сторону пустыря, долбаное сердце мое. Справа? Слева?
У меня неудобные руки. Я люблю петь, но не пою на публике, вообще рта не раскрываю — не знаю, то ли на пояс их поставить, то ли в карман убрать, мешают, особенно волоски на фалангах — дыбом. Когда поешь прилюдно, очень важно взять какую-то позу, очень важно занять какую-то позицию.
Я всю жизнь здесь живу, в этом теле, но все-таки оно не мое, сейчас понимаю, что не мое, а ведь было время, а ведь казалось. И остановка была ближе к дому, и пустырь не был пустынным, и Ярик жил в соседнем доме — мы с ним пели песни, Ярик был музыкант, и выходили курить на общий балкон, Ярик был музыкант и курил, как черт. Где он сейчас, в Бишкеке? В Ереване?
Там.
Не тут.
#не_дома
#алена_фокеева
бабушка мне говорит
всегда начинай с правой руки, правой рукой бери ложку, вилку, правой режь вареное мясо ягненка
маленького, брошенного. кто о нем позаботится, а в животике твоем тепло.
а в мой маленький живот не помещается ни ягненок, ни курочка, ни я
бабушка говорит
ходи с правой ноги, с правой ноги начинай дорогу, которая, конечно, по кругу идет, ведет домой, и
в дом заходи с правой ноги. тоже.
бабушка говорит
если принимаешь от кого-то подарок, правой рукой бери. левой перенимают только грехи. грех с
левой руки на левую руку твою.
я их, конечно же, брать не хочу. мне свои в двух ладошках не уместить.
бабушка говорит
в правой руке даже цветы, вырванные из земли с корнем, который в крови, распускаются и цветут.
в левой, конечно, нет
если с правой начать ноги, будешь первой в страшном бою, будешь ногой по земле идти, из
которой правой (конечно, чужой) рукой вырваны все цветы. те самые у которых концы почему-то
обрублены и сожжены.
бабушка много еще говорит. а сама без рук и без ног лежит. и говорит
все начинай с правой руки.
я левой рукой бью фонари, что не работают до самой зари. фонари не спасают красивых девиц
(хотя у них враги - не люди, а короткие юбки да языки, что с ними станется, просто дома сиди и
молчи)
бабушка может никогда не лежала между твоих мягких ляжек, они, конечно, не шелк, не бархат, но
— теплое молоко из детства, но — теперь от него не морщишься, оно вкусное и пахнет сладостью.
твои ноги зажимают меня нежно, и вот я снова маленькая и долго-долго плачу. пока кто-то, кого
бабушка всегда зовет чужой, меня гладит-гладит. и мне если честно неважно правой рукой или
левой, пока мне так…
бабушка говорит
я умру, хороните меня с правой стороны кладбища.
мне говорит чуть тише
встань с правой стороны от меня, будь рядом.
бабушка говорит, а я не могу взять ее за руку. не могу рассказать о том, что происходит по ту
сторону, где не все всё начинают с правой. она очень расстроится. а осталось так мало.
#не_дома
#самоедка
всегда начинай с правой руки, правой рукой бери ложку, вилку, правой режь вареное мясо ягненка
маленького, брошенного. кто о нем позаботится, а в животике твоем тепло.
а в мой маленький живот не помещается ни ягненок, ни курочка, ни я
бабушка говорит
ходи с правой ноги, с правой ноги начинай дорогу, которая, конечно, по кругу идет, ведет домой, и
в дом заходи с правой ноги. тоже.
бабушка говорит
если принимаешь от кого-то подарок, правой рукой бери. левой перенимают только грехи. грех с
левой руки на левую руку твою.
я их, конечно же, брать не хочу. мне свои в двух ладошках не уместить.
бабушка говорит
в правой руке даже цветы, вырванные из земли с корнем, который в крови, распускаются и цветут.
в левой, конечно, нет
если с правой начать ноги, будешь первой в страшном бою, будешь ногой по земле идти, из
которой правой (конечно, чужой) рукой вырваны все цветы. те самые у которых концы почему-то
обрублены и сожжены.
бабушка много еще говорит. а сама без рук и без ног лежит. и говорит
все начинай с правой руки.
я левой рукой бью фонари, что не работают до самой зари. фонари не спасают красивых девиц
(хотя у них враги - не люди, а короткие юбки да языки, что с ними станется, просто дома сиди и
молчи)
бабушка может никогда не лежала между твоих мягких ляжек, они, конечно, не шелк, не бархат, но
— теплое молоко из детства, но — теперь от него не морщишься, оно вкусное и пахнет сладостью.
твои ноги зажимают меня нежно, и вот я снова маленькая и долго-долго плачу. пока кто-то, кого
бабушка всегда зовет чужой, меня гладит-гладит. и мне если честно неважно правой рукой или
левой, пока мне так…
бабушка говорит
я умру, хороните меня с правой стороны кладбища.
мне говорит чуть тише
встань с правой стороны от меня, будь рядом.
бабушка говорит, а я не могу взять ее за руку. не могу рассказать о том, что происходит по ту
сторону, где не все всё начинают с правой. она очень расстроится. а осталось так мало.
#не_дома
#самоедка
Залезаю в заметки, чтобы найти код от домофона. Умиляюсь знакомому бурому коврику в тамбуре, но морщусь от запаха затхлости. Медленно иду по подъезду, который когда-то своими руками отмывала от строительной пыли с первого до пятого этажа. В лифте надо нажать кнопку «3», чтобы приехать на этаж 4 ½ и потом спуститься на полпролета вниз. Заглядываю в узкое окошко рядом с лифтовой шахтой — вид на двор из него почти такой же, как из квартиры. Опять кто-то окурки на подоконнике оставил.
Они открывают мгновенно. Неловко ищу, куда приткнуть сумку, мокрую обувь, и для куртки свободной вешалки нет. Методично перебираю свое барахло в кладовке. Из полезного только плотные джинсы, потому что я прилетела в летних. Всё остальное забрала в прошлый раз.
Иду к ним, останавливаюсь в коридоре напротив зала. Они сидят на диване (JYSK, приехал в квартиру самым первым), уютно горит торшер. Я кладу руку на матовую дверку шкафа из IKEA — типа облокотилась. Снова удивляюсь, как у них чисто и красиво. Вроде вся та же наша мебель, но стоит немного по-другому, и выглядит гораздо лучше. Прямо роскошно.
« Я всё, спасибо. Как у вас тут дела? Ничего не беспокоит? — спрашиваю.
— Да, вроде всё хорошо. Только эта женщина, та, что тут главная…
— Ирина Витальевна, председатель.
— Она. Целыми днями орет на детей, которые катаются с горки, с закрытыми окнами слышно, — говорит он. — Сосед сверху курит на этаже, видим его часто.
— Это который с собаками?
— Нет, другой…
— Странно, не пойму, кто тогда. Я вроде еще многое помню, но что-то ускользает из памяти, — доверчиво делюсь я.
— Это понятно, — говорит она с улыбкой. — Мы ведь тут живем уже дольше, чем вы.
Первая мысль: «Как можно додуматься сказать человеку такое?» Лицо начинает гореть, как от пощечины. Я аккуратно прикусываю нижнюю губу — так, чтобы им не было заметно. Сжимаю зубы сильнее и сильнее, пока не чувствую отрезвляющий ржавый привкус крови, отгоняющий слезы.
Выдавливаю из себя вежливое:
— Ну, ладно, я пойду. Не буду вам мешать.
… Вниз спускаюсь по лестнице, нежно глажу старые перила, не пропуская ни сантиметра. На третьем этаже останавливаюсь, чтобы осмотреться, послушать тишину, но долго так не выдерживаю — страшно, что кто-то вдруг откроет дверь и увидит, как я стою на месте, как идиотка. На улице хочется напоследок коснуться стены дома, но это уже совсем ни в какие ворота, и я ухожу к метро окружным путем.
#не_дома
#аня_корниенко
Они открывают мгновенно. Неловко ищу, куда приткнуть сумку, мокрую обувь, и для куртки свободной вешалки нет. Методично перебираю свое барахло в кладовке. Из полезного только плотные джинсы, потому что я прилетела в летних. Всё остальное забрала в прошлый раз.
Иду к ним, останавливаюсь в коридоре напротив зала. Они сидят на диване (JYSK, приехал в квартиру самым первым), уютно горит торшер. Я кладу руку на матовую дверку шкафа из IKEA — типа облокотилась. Снова удивляюсь, как у них чисто и красиво. Вроде вся та же наша мебель, но стоит немного по-другому, и выглядит гораздо лучше. Прямо роскошно.
« Я всё, спасибо. Как у вас тут дела? Ничего не беспокоит? — спрашиваю.
— Да, вроде всё хорошо. Только эта женщина, та, что тут главная…
— Ирина Витальевна, председатель.
— Она. Целыми днями орет на детей, которые катаются с горки, с закрытыми окнами слышно, — говорит он. — Сосед сверху курит на этаже, видим его часто.
— Это который с собаками?
— Нет, другой…
— Странно, не пойму, кто тогда. Я вроде еще многое помню, но что-то ускользает из памяти, — доверчиво делюсь я.
— Это понятно, — говорит она с улыбкой. — Мы ведь тут живем уже дольше, чем вы.
Первая мысль: «Как можно додуматься сказать человеку такое?» Лицо начинает гореть, как от пощечины. Я аккуратно прикусываю нижнюю губу — так, чтобы им не было заметно. Сжимаю зубы сильнее и сильнее, пока не чувствую отрезвляющий ржавый привкус крови, отгоняющий слезы.
Выдавливаю из себя вежливое:
— Ну, ладно, я пойду. Не буду вам мешать.
… Вниз спускаюсь по лестнице, нежно глажу старые перила, не пропуская ни сантиметра. На третьем этаже останавливаюсь, чтобы осмотреться, послушать тишину, но долго так не выдерживаю — страшно, что кто-то вдруг откроет дверь и увидит, как я стою на месте, как идиотка. На улице хочется напоследок коснуться стены дома, но это уже совсем ни в какие ворота, и я ухожу к метро окружным путем.
#не_дома
#аня_корниенко
Какие по счёту выходные я провожу у тебя? Кажется, третьи.
Мне непривычно ехать после работы в противоположную сторону, тратить на дорогу в два раза больше времени, тащить с собой кучу нужных и не очень вещей. Странно спать не в своей постели. Иногда я просыпаюсь ни свет ни заря — может из-за того, что в комнате светлее, чем обычно в моей, может из-за того, что прохладнее — и смотрю в потёмках по сторонам. На полу — гадкий линолеум. Никогда его не любила. И ковёр. Дома у нас нет ковров, потому что у меня аллергия. Странно, что я сейчас не чихаю от пыли. Украдкой бросаю взгляд на тебя и задерживаю дыхание. Красивый.
Едва прикрываю глаза и сразу проваливаюсь в сон. Никогда раньше так быстро не засыпала. А здесь мне так спокойно. С тобой.
Сегодня суббота. Ты стоишь у плиты, а я покачиваюсь на стуле рядом и улыбаюсь во весь рот. Морщинки расползаются солнечными лучиками от уголков глаз, когда я смотрю на тебя, сонного, счастливого. На старой конфорке-блинчике булькает каша в кастрюле, по кухне расползается густой и тёплый аромат овсянки.
— Ну вот! Никогда не любил на воде. Каша должна быть молочной...
— И маслице в конце обязательно, чтобы осталась жёлтая лунка в центре тарелки!
Мы смеёмся, тихо, по-доброму. На экране высвечивается сообщение от мамы: «Когда будешь дома?»
#не_дома
#марина_м
Мне непривычно ехать после работы в противоположную сторону, тратить на дорогу в два раза больше времени, тащить с собой кучу нужных и не очень вещей. Странно спать не в своей постели. Иногда я просыпаюсь ни свет ни заря — может из-за того, что в комнате светлее, чем обычно в моей, может из-за того, что прохладнее — и смотрю в потёмках по сторонам. На полу — гадкий линолеум. Никогда его не любила. И ковёр. Дома у нас нет ковров, потому что у меня аллергия. Странно, что я сейчас не чихаю от пыли. Украдкой бросаю взгляд на тебя и задерживаю дыхание. Красивый.
Едва прикрываю глаза и сразу проваливаюсь в сон. Никогда раньше так быстро не засыпала. А здесь мне так спокойно. С тобой.
Сегодня суббота. Ты стоишь у плиты, а я покачиваюсь на стуле рядом и улыбаюсь во весь рот. Морщинки расползаются солнечными лучиками от уголков глаз, когда я смотрю на тебя, сонного, счастливого. На старой конфорке-блинчике булькает каша в кастрюле, по кухне расползается густой и тёплый аромат овсянки.
— Ну вот! Никогда не любил на воде. Каша должна быть молочной...
— И маслице в конце обязательно, чтобы осталась жёлтая лунка в центре тарелки!
Мы смеёмся, тихо, по-доброму. На экране высвечивается сообщение от мамы: «Когда будешь дома?»
#не_дома
#марина_м
Новый осенний опен-колл, для которого мы объединились с каналом Элизы Данте «Контрапункт». Элиза собрала завораживающие стоп-кадры из фильмов, объединенные условной темой «не пустой звук», чтобы мы могли вдохновиться — и написать свои штуки. Или посмотреть хорошее кино. Или и то, и другое.
Ждем ваши тексты до 2 000 знаков на тему «не пустой звук» на почту [email protected]. С авторами текстов, которые мы готовы опубликовать, обязательно свяжемся.
Ждем ваши тексты до 2 000 знаков на тему «не пустой звук» на почту [email protected]. С авторами текстов, которые мы готовы опубликовать, обязательно свяжемся.