Французская почта работала во время кампании 1812 г. довольно четко: императорская корреспонденция доходила из Парижа до Москвы за 15 дней с точностью до нескольких часов. Остальные участники похода получали известия из дома несколько позже: разница составляла от одного-двух дней до месяца и более. Это было связано с действиями цензуры, просматривавшей все без исключения письма солдат, офицеров и генералов. Порою задержки происходили из-за недостаточно точного адреса на конверте или удаленности конкретной воинской части от Главной квартиры, куда поступала вся почтовая корреспонденция. На письмах из Франции в армию в качестве адреса указывались номер корпуса, наименование дивизии (обычно по фамилии командующего, из-за чего могла происходить путаница, т.к. некоторые дивизии за время кампании меняли командующих по нескольку раз, кроме того, состав дивизий в ходе боевых действий менялся довольно часто) и наименование или номер полка. На письмах во Францию адрес иногда указывался еще менее подробно: в обязательном порядке присутствовало название города и фамилия адресата, но далеко не всегда авторы указывали улицу и дом, где жил получатель письма.
Перебои с доставкой корреспонденции начались еще во время пребывания Великой армии в Москве, что было связано с действиями русских партизанских отрядов на французских коммуникациях. В редких случаях уже полученную почту задерживали по личному указанию императора. Так, получив 6 ноября известия о заговоре Мале, Наполеон распорядился задержать раздачу писем, причем исключения не было сделано даже для высших армейских чинов. Лишь через несколько дней, убедившись в полном провале заговора, император разрешил раздать всю полученную корреспонденцию.
Писали французы домой с разной периодичностью: так, в одном письме автор пенял своей дочери, что пишет ей регулярно, а в ответ за всю кампанию получил только одно письмо, другой сетовал, что не имел возможности писать в течение трех дней, но высказывал надежду, что на следующий день напишет снова, а третий извинялся, что не писал уже несколько недель.
<...>
Весьма заметный отпечаток на содержание писем, отправляемых во Францию, накладывали действия цензуры, просматривавшей всю без исключения корреспонденцию. Авторы хорошо знали о существовании такой цензуры, и соответственно пытались писать так, чтобы не попасть под ее действие. Так, ни в одном письме из рассмотренного комплекса не содержалось каких-либо упреков по отношению к командованию французской армией, хотя оснований для недовольства было достаточно. И даже в описании собственных бытовых трудностей участники похода были весьма кратки, опасаясь, с одной стороны, запугать своих корреспондентов, а с другой, догадываясь, что излишне пессимистичные послания могут и вовсе не дойти до адресата. Поэтому многие подробности отступления Великой армии из России стали известны только после возвращения оставшихся в живых участников похода.
Из статьи: Промыслов Н.В. Война 1812 года в письмах французских солдат // Французский ежегодник 2006. М. C. 219-231.
Перебои с доставкой корреспонденции начались еще во время пребывания Великой армии в Москве, что было связано с действиями русских партизанских отрядов на французских коммуникациях. В редких случаях уже полученную почту задерживали по личному указанию императора. Так, получив 6 ноября известия о заговоре Мале, Наполеон распорядился задержать раздачу писем, причем исключения не было сделано даже для высших армейских чинов. Лишь через несколько дней, убедившись в полном провале заговора, император разрешил раздать всю полученную корреспонденцию.
Писали французы домой с разной периодичностью: так, в одном письме автор пенял своей дочери, что пишет ей регулярно, а в ответ за всю кампанию получил только одно письмо, другой сетовал, что не имел возможности писать в течение трех дней, но высказывал надежду, что на следующий день напишет снова, а третий извинялся, что не писал уже несколько недель.
<...>
Весьма заметный отпечаток на содержание писем, отправляемых во Францию, накладывали действия цензуры, просматривавшей всю без исключения корреспонденцию. Авторы хорошо знали о существовании такой цензуры, и соответственно пытались писать так, чтобы не попасть под ее действие. Так, ни в одном письме из рассмотренного комплекса не содержалось каких-либо упреков по отношению к командованию французской армией, хотя оснований для недовольства было достаточно. И даже в описании собственных бытовых трудностей участники похода были весьма кратки, опасаясь, с одной стороны, запугать своих корреспондентов, а с другой, догадываясь, что излишне пессимистичные послания могут и вовсе не дойти до адресата. Поэтому многие подробности отступления Великой армии из России стали известны только после возвращения оставшихся в живых участников похода.
Из статьи: Промыслов Н.В. Война 1812 года в письмах французских солдат // Французский ежегодник 2006. М. C. 219-231.
Испанский госпиталь после битвы при Байлене, 1808 год. Худ: Аугусто Феррер-Дальмау. Битва при Байлене стала самым громким и шокирующим всю Европу поражением французской армии за долгие годы – целый корпус казавшихся непобедимыми наполеоновских орлов капитулировал в чистом поле перед испанцами, всего за пару дней боевых действий. Битва заставила французов оставить Мадрид и отступить к границам, недавно ставший королем Жозеф Бонапарт оказался вынужден бежать из собственной столицы. Огромные репутационные потери так и не удалось возместить, призрак Байлена будет вдохновлять испанское сопротивление всю войну, несмотря на многочисленные поражения, которые последуют от французов в ближайшие пару лет.
Последствия этого несчастного дня [битвы при Байлене] неисчислимы, и их не следует ограничивать только потерей двадцати одной тысячи солдат-пехотинцев, двух тысяч четырехсот кавалеристов и сорока пушек, т.е. примерно третьей части французских войск, находившихся тогда на Полуострове. Ведь если бы испанцы были побеждены при Байлене, то вся их страна оказалась бы на грани покорения. В Испании впереди наших армий шла их грозная слава. Она внушала ужас сторонникам Фердинанда, так что они лишь с оглядкой могли вступать в сражение, поскольку заранее считали, что будут раздавлены. Но когда они увидели, что исход вооруженной борьбы складывается в их пользу, то каждый крестьянин становился солдатом, а каждый солдат героем. Они повергли аустерлицких победителей. Даже пятнадцатилетний ребенок верил, что он стоит, как минимум, двух французских гренадер. Этим энтузиазмом смело воспользовались, прибегнув к самым мощным средствам. «Победителям победителе: при Аустерлице!» — таков был пышный девиз, который несли знамена, розданные испанской армии. Офицеры, участвовавшие в этой операции, получили медаль, где можно было увидеть две скрещенные шпаги и крест, к которым за лапы подвешен орел; на обороте же читалось: «Сражение при Байлене, 19 июля 1808».
В ту пору объединенная франко-испанская эскадра, уцелевшая после морского сражения при Трафальгаре, еще находилась в порту Кадиса. При первых же известиях о событиях в Мадриде, испанские корабли отделились от французских, и вскоре адмиралу Розили, который командовал французской эскадрой, был предъявлен ультиматум о сдаче. Адмирал тянул время в надежде, что генерал Дюпон придет к нему на помощь. Наконец, он подвергся одновременной атаке, как со стороны испанского флота, так и с береговых фортов. Англичане же занимали рейд и помешали ему попытаться спастись, выйдя в море. После сопротивления, сделавшего честь его флагу, но не способного принести никакого положительного результата, адмирал был вынужден капитулировать. В то время французская эскадра в Кадисе состояла из самых лучших кораблей и была обеспечена элитой наших лучших экипажей. Поэтому Байленское сражение довершило крах французского военно-морского флота.
Из воспоминаний Мари-Верана Себастьена Блаза, французского военного аптекаря и участника наполеоновских войн.
В ту пору объединенная франко-испанская эскадра, уцелевшая после морского сражения при Трафальгаре, еще находилась в порту Кадиса. При первых же известиях о событиях в Мадриде, испанские корабли отделились от французских, и вскоре адмиралу Розили, который командовал французской эскадрой, был предъявлен ультиматум о сдаче. Адмирал тянул время в надежде, что генерал Дюпон придет к нему на помощь. Наконец, он подвергся одновременной атаке, как со стороны испанского флота, так и с береговых фортов. Англичане же занимали рейд и помешали ему попытаться спастись, выйдя в море. После сопротивления, сделавшего честь его флагу, но не способного принести никакого положительного результата, адмирал был вынужден капитулировать. В то время французская эскадра в Кадисе состояла из самых лучших кораблей и была обеспечена элитой наших лучших экипажей. Поэтому Байленское сражение довершило крах французского военно-морского флота.
Из воспоминаний Мари-Верана Себастьена Блаза, французского военного аптекаря и участника наполеоновских войн.
Кавалерия Наполеона.pdf
38.6 MB
Кавалерия Наполеона 1804-1815. М. Руперт, иллюстрации П. Конрада.
В альбоме собраны 72 иллюстрации замечательного художника П. Конрада, отличающегося точностью и тщательностью изображения униформы и ее деталей. Сопроводительный текст дает сведения о составе различных видов кавалерии, участии полков в кампаниях и сражения, командирах. Приведены и основные отличия кавалерийских частей в униформе и вооружении. Справочник по всем полкам наполеоновской кавалерии.
Файл с книгой прилагается.
В альбоме собраны 72 иллюстрации замечательного художника П. Конрада, отличающегося точностью и тщательностью изображения униформы и ее деталей. Сопроводительный текст дает сведения о составе различных видов кавалерии, участии полков в кампаниях и сражения, командирах. Приведены и основные отличия кавалерийских частей в униформе и вооружении. Справочник по всем полкам наполеоновской кавалерии.
Файл с книгой прилагается.
Еще немного о специфике кавалерийского боя эпохи наполеоновских войн
Описания некоторых встречных атак кавалерии против кавалерии показывают, что иногда противники на последнем этапе атаки не только не бросались вперед на максимальной скорости, как полагалось делать по всем уставам и инструкциям, но вместо этого останавливались. Сергей Григорьевич Волконский вспоминал эпизод боя у Гофа (Hof, Восточная Пруссия, 6 февраля 1807 года, арьергард русской армии против французов):
«В этом деле я был свидетелем замечательного обстоятельства кавалерийской атаки: Изюмскому гусарскому полку было приказано атаковать французский гусарский полк, против него двинувшийся. Оба полка устремились друг на друга, как две движущиеся стены, и, подскакав на пистолетный выстрел, оба внезапно остановились, и только были слышны возгласы начальствующих: ‘вперед’, ‘еn avant’, но полки не двигались; это продолжалось несколько минут; но когда Изюмского полка эскадронный командир Гундерштруб отчаянно кинулся на французского эскадронного командира и свалил его с лошади, это было сигналом Изюмцам двинуться вперед, и французский полк был опрокинут и преследуем».
Французский офицер Шарль Жакино де Прель в 1820-х годах — преподаватель в кавалерийском училище, рассказывает об аналогичном случае, который произошел в Испании 23 октября 1812 года в небольшом бою между британским арьергардом и французским авангардом: французский 15-й конноегерский полк пошел в атаку на британскую кавалерию, та двинулась навстречу, но когда противники сблизились, и те и другие внезапно остановились и в течение некоторого времени стояли неподвижно, пока один француз не решился ударить саблей стоявшего перед ним британца, после чего началась общая схватка.
В данных случаях в тот момент, когда по всем уставам и инструкциям полагалось увеличивать скорость, неуверенность заставила обе стороны наоборот сбавлять ее, затем противники останавливались и некоторое время стояли в нерешительности, даже команды офицеров «вперед» не оказывали действия, и наконец только личный пример одного человека, наносившего удар противнику, побуждал всех остальных к действию. Иногда при такой остановке кавалеристы начинали перестреливаться из пистолетов или карабинов, вопреки всем наставлениям. Такой случай, произошедший за четыре дня до Бородинской битвы (22 августа 1812 года по старому стилю, 3 сентября — по новому), вспоминает штабной офицер Александр Николаевич Муравьев:
«Под Гридневым, 22-го августа удалось мне в первый раз быть действующим лицом с саблей в руках... в отражении кавалерийской атаки, которую французы произвели на нас. В этой атаке оба фронта, расскакавшись один против другого, встретились, и, доскакав на пистолетный выстрел, оба начали перестреливаться, после чего мы сделали напор, и французы обратили к нам тыл и ускакали, мы же с полверсты преследовали их. ... Большею частию все кавалерийские атаки представляют этот вид и исход; редко случается, чтобы оба фронта врубались друг в друга».
В этом случае, насколько можно понять, дело не дошло до схватки лицом к лицу: как только русские кавалеристы после остановки и перестрелки вновь двинулась вперед («сделали напор»), французы сразу обратились в бегство.
Трудно сказать, насколько часто бывали подобные остановки, но вполне возможно, что они были нередки. Например, известный военный историк и участник наполеоновских войн Александр Иванович Михайловский-Данилевский так описывает кавалерийский бой при Либертвольквице (14 октября 1813 года):
«...неоднократно враждующие полки, в полном налете одни на других, останавливались в нескольких шагах и потом бросались в рубку; опрокинутые обращались к резервам...».
Вероятно, в тех случаях, когда говорится, что при встречной атаке произошла схватка, но остановка или замедление при этом не упоминаются, в действительности замедление все же происходило, так что в момент встречи противники двигались с небольшой скоростью.
Из книги А.Л. Жмодикова «Наука побеждать»: тактика русской армии в эпоху наполеоновских войн. С. 83-85.
Описания некоторых встречных атак кавалерии против кавалерии показывают, что иногда противники на последнем этапе атаки не только не бросались вперед на максимальной скорости, как полагалось делать по всем уставам и инструкциям, но вместо этого останавливались. Сергей Григорьевич Волконский вспоминал эпизод боя у Гофа (Hof, Восточная Пруссия, 6 февраля 1807 года, арьергард русской армии против французов):
«В этом деле я был свидетелем замечательного обстоятельства кавалерийской атаки: Изюмскому гусарскому полку было приказано атаковать французский гусарский полк, против него двинувшийся. Оба полка устремились друг на друга, как две движущиеся стены, и, подскакав на пистолетный выстрел, оба внезапно остановились, и только были слышны возгласы начальствующих: ‘вперед’, ‘еn avant’, но полки не двигались; это продолжалось несколько минут; но когда Изюмского полка эскадронный командир Гундерштруб отчаянно кинулся на французского эскадронного командира и свалил его с лошади, это было сигналом Изюмцам двинуться вперед, и французский полк был опрокинут и преследуем».
Французский офицер Шарль Жакино де Прель в 1820-х годах — преподаватель в кавалерийском училище, рассказывает об аналогичном случае, который произошел в Испании 23 октября 1812 года в небольшом бою между британским арьергардом и французским авангардом: французский 15-й конноегерский полк пошел в атаку на британскую кавалерию, та двинулась навстречу, но когда противники сблизились, и те и другие внезапно остановились и в течение некоторого времени стояли неподвижно, пока один француз не решился ударить саблей стоявшего перед ним британца, после чего началась общая схватка.
В данных случаях в тот момент, когда по всем уставам и инструкциям полагалось увеличивать скорость, неуверенность заставила обе стороны наоборот сбавлять ее, затем противники останавливались и некоторое время стояли в нерешительности, даже команды офицеров «вперед» не оказывали действия, и наконец только личный пример одного человека, наносившего удар противнику, побуждал всех остальных к действию. Иногда при такой остановке кавалеристы начинали перестреливаться из пистолетов или карабинов, вопреки всем наставлениям. Такой случай, произошедший за четыре дня до Бородинской битвы (22 августа 1812 года по старому стилю, 3 сентября — по новому), вспоминает штабной офицер Александр Николаевич Муравьев:
«Под Гридневым, 22-го августа удалось мне в первый раз быть действующим лицом с саблей в руках... в отражении кавалерийской атаки, которую французы произвели на нас. В этой атаке оба фронта, расскакавшись один против другого, встретились, и, доскакав на пистолетный выстрел, оба начали перестреливаться, после чего мы сделали напор, и французы обратили к нам тыл и ускакали, мы же с полверсты преследовали их. ... Большею частию все кавалерийские атаки представляют этот вид и исход; редко случается, чтобы оба фронта врубались друг в друга».
В этом случае, насколько можно понять, дело не дошло до схватки лицом к лицу: как только русские кавалеристы после остановки и перестрелки вновь двинулась вперед («сделали напор»), французы сразу обратились в бегство.
Трудно сказать, насколько часто бывали подобные остановки, но вполне возможно, что они были нередки. Например, известный военный историк и участник наполеоновских войн Александр Иванович Михайловский-Данилевский так описывает кавалерийский бой при Либертвольквице (14 октября 1813 года):
«...неоднократно враждующие полки, в полном налете одни на других, останавливались в нескольких шагах и потом бросались в рубку; опрокинутые обращались к резервам...».
Вероятно, в тех случаях, когда говорится, что при встречной атаке произошла схватка, но остановка или замедление при этом не упоминаются, в действительности замедление все же происходило, так что в момент встречи противники двигались с небольшой скоростью.
Из книги А.Л. Жмодикова «Наука побеждать»: тактика русской армии в эпоху наполеоновских войн. С. 83-85.
Вновь собрали с коллегами интересные каналы об истории и культуре в рамках взаимного расширения аудиторий. На этот раз у нас значительное обновление списка — несколько новых участников. Просим любить и жаловать:
Пробковый шлем - рассказы об истории Южной Азии, а равно и о современной жизни Индии и Пакистана. Мы не Британская империя, но солнце над нами тоже не заходит!
Загадки истории с Лысым Камрадом — канал об истории, уникальных музейных артефактах и новостях археологии. Интересно, увлекательно и, главное, достоверно.
Стальной шлем — политическая история Нового и Новейшего времени.
Деликатесы Укиё-э — рассказы об истории и культуре Японии эпохи самураев; по пятницам — весёлые эротические картины, запрещённые сёгунами!
Холодец Хлодвига — неординарный исторический канал от научного журналиста, который рассказывает об истории, политике и культуре с точки зрения еды.
Великая война - Все о Первой мировой войне: тактика и стратегия, великие сражения и окопный быт, боевая техника и оружие.
Записки о Средневековье — хочешь попасть в средневековье? Заходи и узнаешь как там!
Медицинские и немедицинские записки — мысли и цитаты о прошлом и настоящем. История (и не только) медицины (и не только). Анонсы выступлений и фотографии кошки.
CatGeek — о фильмах, играх, комиксах и о всём таком, информативно и с юмором.
Mexicalli — авторский канал об ацтеках и Мезоамерике: история, быт, религия, война и мир, жизнь и смерть.
Пробковый шлем - рассказы об истории Южной Азии, а равно и о современной жизни Индии и Пакистана. Мы не Британская империя, но солнце над нами тоже не заходит!
Загадки истории с Лысым Камрадом — канал об истории, уникальных музейных артефактах и новостях археологии. Интересно, увлекательно и, главное, достоверно.
Стальной шлем — политическая история Нового и Новейшего времени.
Деликатесы Укиё-э — рассказы об истории и культуре Японии эпохи самураев; по пятницам — весёлые эротические картины, запрещённые сёгунами!
Холодец Хлодвига — неординарный исторический канал от научного журналиста, который рассказывает об истории, политике и культуре с точки зрения еды.
Великая война - Все о Первой мировой войне: тактика и стратегия, великие сражения и окопный быт, боевая техника и оружие.
Записки о Средневековье — хочешь попасть в средневековье? Заходи и узнаешь как там!
Медицинские и немедицинские записки — мысли и цитаты о прошлом и настоящем. История (и не только) медицины (и не только). Анонсы выступлений и фотографии кошки.
CatGeek — о фильмах, играх, комиксах и о всём таком, информативно и с юмором.
Mexicalli — авторский канал об ацтеках и Мезоамерике: история, быт, религия, война и мир, жизнь и смерть.
К вопросу о распространенности французского языка среди русских дворян и офицеров начала XIX века:
...В Кавалергардском, Преображенском и Семеновском полках был особый тон и дух. Этот корпус офицеров составлял, так сказать, постоянную фалангу высшего общества, непременных танцоров, между тем как офицеры других полков навещали общество только по временам, наездами. В этих трех полках господствовали придворные обычаи, и общий язык был французский, когда, напротив, в других полках между удалою молодежью, хотя и знавшею французский язык, почиталось неприличием говорить между собою иначе, как по-русски.
По-французски позволялось говорить только с иностранцами, с вельможами, с придворными и с дамами, которые всегда были и есть француженки вследствие первоначального их воспитания. Офицеров, которые употребляли всегда французский язык вместо отечественного и старались отличаться светскою ловкостью и утонченностью обычаев, у нас называли хрипунами, от того что они старались подражать парижанам в произношении буквы r (grasseyer).
Из Воспоминаний Ф. В. Булгарина, ч. 2, с. 139-141.
...В Кавалергардском, Преображенском и Семеновском полках был особый тон и дух. Этот корпус офицеров составлял, так сказать, постоянную фалангу высшего общества, непременных танцоров, между тем как офицеры других полков навещали общество только по временам, наездами. В этих трех полках господствовали придворные обычаи, и общий язык был французский, когда, напротив, в других полках между удалою молодежью, хотя и знавшею французский язык, почиталось неприличием говорить между собою иначе, как по-русски.
По-французски позволялось говорить только с иностранцами, с вельможами, с придворными и с дамами, которые всегда были и есть француженки вследствие первоначального их воспитания. Офицеров, которые употребляли всегда французский язык вместо отечественного и старались отличаться светскою ловкостью и утонченностью обычаев, у нас называли хрипунами, от того что они старались подражать парижанам в произношении буквы r (grasseyer).
Из Воспоминаний Ф. В. Булгарина, ч. 2, с. 139-141.
Элитный польский батальон или польские гренадеры Императорской гвардии
Восстанавливая свою армию, и в особенности гвардию, Наполеон 14 сентября 1813 года издал указ о формировании 2-й дивизии Старой гвардии под командованием генерала Кюриаля. Эта дивизия должна была состоять из велитов Флоренции и Турина, фузилеров-гренадеров и фузилеров-егерей, саксонской гвардии и польской гвардии.
Для формирования польской гвардии набирались люди из гренадерских частей 8-го корпуса Юзефа Понятовского старше 23 лет и имевшие 2 года службы. Батальон был приравнен к 2-му полку пеших гренадеров Старой гвардии. Командовать был назначен капитан Станислав Курцыуш.
Формировался батальон в Дрездене и его форма была необычной: солдаты были одеты в польские мундиры, носили эполеты саксонской гвардии, а вот на кивера планировалось набить либо орла, либо бляху саксонской гвардии с иным рисунком. Ни того, ни другого на кивера не нашли, поэтому они были голыми. Генерал Кюриаль вообще настаивал на том, чтобы вместо киверов были медвежьи шапки, но об этом позже.
Боевое крещение батальон численностью в 835 человек прошел 16 октября под Лейпцигом, где вместе с саксонцами он сумел взять в плен австрийского генерала Мерфельдта, который в ходе боя принял их за венгров. Лейпцигское сражение унесло около 400 человек. Выжившие после боя подбирали с земли медвежьи шапки и надевали на себя.
Из Лейпцига батальон отправился в Вайсенфельс, где 20 октября обнаружили отсутствие капитана Курцыуша. Почти полное уничтожение 8-го корпуса и гибель Понятовского сильно ударили по боевому духу, из-за чего в частях началось дезертирство. Батальон небатальонной численности принял участие в битве при Ханау, где ядрами было убито несколько солдат, и к 1 ноября в строю осталось 97 человек.
15 декабря батальон был расформирован, а оставшиеся солдаты отправились пополнять разные польские части.
Восстанавливая свою армию, и в особенности гвардию, Наполеон 14 сентября 1813 года издал указ о формировании 2-й дивизии Старой гвардии под командованием генерала Кюриаля. Эта дивизия должна была состоять из велитов Флоренции и Турина, фузилеров-гренадеров и фузилеров-егерей, саксонской гвардии и польской гвардии.
Для формирования польской гвардии набирались люди из гренадерских частей 8-го корпуса Юзефа Понятовского старше 23 лет и имевшие 2 года службы. Батальон был приравнен к 2-му полку пеших гренадеров Старой гвардии. Командовать был назначен капитан Станислав Курцыуш.
Формировался батальон в Дрездене и его форма была необычной: солдаты были одеты в польские мундиры, носили эполеты саксонской гвардии, а вот на кивера планировалось набить либо орла, либо бляху саксонской гвардии с иным рисунком. Ни того, ни другого на кивера не нашли, поэтому они были голыми. Генерал Кюриаль вообще настаивал на том, чтобы вместо киверов были медвежьи шапки, но об этом позже.
Боевое крещение батальон численностью в 835 человек прошел 16 октября под Лейпцигом, где вместе с саксонцами он сумел взять в плен австрийского генерала Мерфельдта, который в ходе боя принял их за венгров. Лейпцигское сражение унесло около 400 человек. Выжившие после боя подбирали с земли медвежьи шапки и надевали на себя.
Из Лейпцига батальон отправился в Вайсенфельс, где 20 октября обнаружили отсутствие капитана Курцыуша. Почти полное уничтожение 8-го корпуса и гибель Понятовского сильно ударили по боевому духу, из-за чего в частях началось дезертирство. Батальон небатальонной численности принял участие в битве при Ханау, где ядрами было убито несколько солдат, и к 1 ноября в строю осталось 97 человек.
15 декабря батальон был расформирован, а оставшиеся солдаты отправились пополнять разные польские части.
Талейран - Мемуары.pdf
2 MB
Мемуары Ш.М. де Талейрана, одного из ярчайших персонажей наполеоновской эпохи, знаменитого мастера политической интриги. Перевод на русский. Файл с книгой прилагается.
ГЕРМАНИЯ В СВОЁМ ГЛУБОЧАЙШЕМ УНИЖЕНИИ
Анонимный памфлет «Германия в глубоком унижении своём» (Deutschland in seiner tiefsten Erniedrigung) - одно из самых известных в России произведений немецкой публицистики начала XIX века, направленной против порабощения Наполеоном южной и западной Германии.
Драматизм сложившейся политической ситуации усугублялся тем, что со стороны мелких, раздробленных княжеств и герцогств, обладавших формальной самостоятельностью, это порабощение было добровольным. Желая освободиться от влияния Австрии и одновременно расширить свои владения за счёт соседей, германские суверены сами один за другим обращались за помощью к императору Франции.
В течение нескольких лет, начиная с 1803 года, Наполеон беспрепятственно перекраивал по своему усмотрению территории к востоку от Рейна. В июле 1806 года Бавария, Вюртемберг, Регенсбург, Баден, Гессен-Дармштадт, Нассау и другие княжества образовали Рейнский союз и «избрали» французского императора своим протектором. По условиям договора «союзные» государства обязывались не только обеспечивать постой французской армии, что делалось и прежде, но в случае войны выставить 63 000 солдат.
Судя по содержанию памфлета, он был написан в начале 1806 года, накануне подписания Рейнского союза. Его автор, не ограничиваясь примерами грабежа и насилия, чинимого французами в германских городах и селениях, посчитал необходимым «представить откровенное рассмотрение поступков каждого из тех дворов, которые более или менее участвовали в несчастии Германии».
Первой в списке виновников трагедии названа сама Германия, «сильнейшие дворы» которой не смогли «пожертвовать частными выгодами» ради объединения и совместного противостояния унизительному «покровительству» Наполеона. В кратких очерках, посвящённых Франции, Австрии, Англии и Пруссии, анализировались политические события 1790-1800-х годов, приведшие, по мнению автора, к «совершенному унижению» германских земель. Пруссии вменялось в вину её невмешательство в узурпаторские действия Наполеона, особенно по отношению к Голландии и Австрии. Укоряя Фридриха Вильгельма III в слабости и нерешительности, в нежелании защищать даже королевские династии, связанные с ним кровным родством, автор памфлета не мог предположить, что совсем скоро, в октябре 1806 года, в результате стремительных боевых действий прусская армия будет полностью уничтожена французами. Равным образом, говоря о процветании английской торговли, дававшей возможность финансировать военные силы России и Австрии, он не мог знать о континентальной блокаде, которую объявит Наполеон вскоре после разгрома Пруссии. Таков удел публицистики той бурной эпохи: книга едва успевала дойти до читателя, а события, в ней описываемые, уже становились историей.
Широкую известность памфлету «Германия в глубоком унижении своём» доставили сами французы. Чтобы наказать виновных в написании, печатании и распространении «ругательных сочинений» против Наполеона и его армии, 12 августа 1806 года в Браунау была создана специальная военная комиссия, состоявшая из офицеров пехотных полков. Комиссия судила и приговорила к смерти шесть человек - подданных Австрии и Германии, в основном, книготорговцев. Среди них оказался 40-летний издатель и книготорговец из Нюрнберга (Ниренберга) Иоганн Филипп Пальм (1768-1806), обвинённый в распространении книги «Германия в глубоком унижении своём». Французы обещали сохранить ему жизнь, если он назовёт имя сочинителя памфлета, но Пальм остался твёрд, и 26 августа 1806 года приговор был приведён в исполнение. Его казнь вызвала столь сильное общественное негодование в Европе, что члены комиссии сочли за благо отложить наказание остальных осуждённых, а затем и вовсе «простить» их.
Продолжение постом ниже👇
Анонимный памфлет «Германия в глубоком унижении своём» (Deutschland in seiner tiefsten Erniedrigung) - одно из самых известных в России произведений немецкой публицистики начала XIX века, направленной против порабощения Наполеоном южной и западной Германии.
Драматизм сложившейся политической ситуации усугублялся тем, что со стороны мелких, раздробленных княжеств и герцогств, обладавших формальной самостоятельностью, это порабощение было добровольным. Желая освободиться от влияния Австрии и одновременно расширить свои владения за счёт соседей, германские суверены сами один за другим обращались за помощью к императору Франции.
В течение нескольких лет, начиная с 1803 года, Наполеон беспрепятственно перекраивал по своему усмотрению территории к востоку от Рейна. В июле 1806 года Бавария, Вюртемберг, Регенсбург, Баден, Гессен-Дармштадт, Нассау и другие княжества образовали Рейнский союз и «избрали» французского императора своим протектором. По условиям договора «союзные» государства обязывались не только обеспечивать постой французской армии, что делалось и прежде, но в случае войны выставить 63 000 солдат.
Судя по содержанию памфлета, он был написан в начале 1806 года, накануне подписания Рейнского союза. Его автор, не ограничиваясь примерами грабежа и насилия, чинимого французами в германских городах и селениях, посчитал необходимым «представить откровенное рассмотрение поступков каждого из тех дворов, которые более или менее участвовали в несчастии Германии».
Первой в списке виновников трагедии названа сама Германия, «сильнейшие дворы» которой не смогли «пожертвовать частными выгодами» ради объединения и совместного противостояния унизительному «покровительству» Наполеона. В кратких очерках, посвящённых Франции, Австрии, Англии и Пруссии, анализировались политические события 1790-1800-х годов, приведшие, по мнению автора, к «совершенному унижению» германских земель. Пруссии вменялось в вину её невмешательство в узурпаторские действия Наполеона, особенно по отношению к Голландии и Австрии. Укоряя Фридриха Вильгельма III в слабости и нерешительности, в нежелании защищать даже королевские династии, связанные с ним кровным родством, автор памфлета не мог предположить, что совсем скоро, в октябре 1806 года, в результате стремительных боевых действий прусская армия будет полностью уничтожена французами. Равным образом, говоря о процветании английской торговли, дававшей возможность финансировать военные силы России и Австрии, он не мог знать о континентальной блокаде, которую объявит Наполеон вскоре после разгрома Пруссии. Таков удел публицистики той бурной эпохи: книга едва успевала дойти до читателя, а события, в ней описываемые, уже становились историей.
Широкую известность памфлету «Германия в глубоком унижении своём» доставили сами французы. Чтобы наказать виновных в написании, печатании и распространении «ругательных сочинений» против Наполеона и его армии, 12 августа 1806 года в Браунау была создана специальная военная комиссия, состоявшая из офицеров пехотных полков. Комиссия судила и приговорила к смерти шесть человек - подданных Австрии и Германии, в основном, книготорговцев. Среди них оказался 40-летний издатель и книготорговец из Нюрнберга (Ниренберга) Иоганн Филипп Пальм (1768-1806), обвинённый в распространении книги «Германия в глубоком унижении своём». Французы обещали сохранить ему жизнь, если он назовёт имя сочинителя памфлета, но Пальм остался твёрд, и 26 августа 1806 года приговор был приведён в исполнение. Его казнь вызвала столь сильное общественное негодование в Европе, что члены комиссии сочли за благо отложить наказание остальных осуждённых, а затем и вовсе «простить» их.
Продолжение постом ниже👇
Трагическая судьба Пальма, мужество, с каким он держался во время расстрела, сделали его национальным героем. В 1866 году в Браунау ему воздвигли памятник.
В России, принимавшей активное участие в кампаниях против Наполеона, это сочинение не могло не найти живого отклика. В Петербурге в 1807 году «Германия в глубоком унижении своём» была дважды переведена и трижды издана. Кроме того, в российской столице, по примеру европейских городов, собирались средства для семьи расстрелянного книготорговца. Первое и второе издания 1807 года представляли перевод памфлета, выполненный Н. И. Гречем, тогда двадцатилетним начинавшим литератором. Греч должен был испытывать особый интерес к германской теме, ведь его предки, как он сам засвидетельствовал в «Записках о моей жизни», происходили из Богемии, а затем представители этого старинного разветвлённого рода жили по всей Европе, в том числе в Австрии и в Пруссии.
Менее всего сведений сохранилось об авторе памфлета. Даже имя его с точностью назвать трудно. По одним источникам, книгу «Германия в глубоком унижении своём» сочинил граф Юлиус фон Зоден, по другим - Иоганн Конрад фон Иелин. В российской библиографии получила распространение вторая версия.
Текст с ресурса Antiquebooks.
В России, принимавшей активное участие в кампаниях против Наполеона, это сочинение не могло не найти живого отклика. В Петербурге в 1807 году «Германия в глубоком унижении своём» была дважды переведена и трижды издана. Кроме того, в российской столице, по примеру европейских городов, собирались средства для семьи расстрелянного книготорговца. Первое и второе издания 1807 года представляли перевод памфлета, выполненный Н. И. Гречем, тогда двадцатилетним начинавшим литератором. Греч должен был испытывать особый интерес к германской теме, ведь его предки, как он сам засвидетельствовал в «Записках о моей жизни», происходили из Богемии, а затем представители этого старинного разветвлённого рода жили по всей Европе, в том числе в Австрии и в Пруссии.
Менее всего сведений сохранилось об авторе памфлета. Даже имя его с точностью назвать трудно. По одним источникам, книгу «Германия в глубоком унижении своём» сочинил граф Юлиус фон Зоден, по другим - Иоганн Конрад фон Иелин. В российской библиографии получила распространение вторая версия.
Текст с ресурса Antiquebooks.
Разгром прусской армии Наполеоном в 1806 году — редкий случай в истории, когда неприятельская армия низведена до нуля так быстро и так решительно. Великие традиции Фридриха и его справедливо прославленное военное искусство оказались роковыми для его последователей. Самодовольство привело к отказу от всех планов модернизации, а чрезмерная самоуверенность привела к полному непониманию того необходимого, что было нужно, чтобы сражаться с Наполеоном. Отсутствие единоначалия в армии и четкой военной политики приводило к ненужным излишествам — изобилие противоречивых планов в основном создавало путаницу и порождало нерешительность у высшего военного командования Пруссии. Закостеневшим в традициях славного прошлого прусским военным пришлось на собственном горьком опыте узнать, как радикально изменились реальности военного искусства за сорок лет, минувших со времен Росбаха и Лёйтена.
Против них была направлена воля одного человека, держащего в своих руках все вооруженные силы и прекрасно знающего, как побеждать противников. Его приказов ждала самая умелая и испытанная армия в Европе, которую вели молодые люди, доказавшие свои способности, обладавшие высоким моральным духом после побед 1805 года. И тем не менее их не губила самоуверенность; сам Наполеон тщательно готовился к долгой войне, и рядовые вначале разделяли его осторожность.
Жан-Пьер Блэз из 108-го полка записал: «Мы все были уверены, что нам предстоит более тяжелая кампания, чем в действительности совершенная нами. Случилось же так, что нам потребовалось только несколько дней, чтобы увидеть разницу между пруссаками и австрийцами».
Две четко различимые фазы кампании, события, приведшие к двойной битве 14 октября, и последующее развитие успеха, продолжавшееся в ноябре, являются одним из интереснейших периодов военной карьеры Наполеона. В первом периоде он, приняв продуманные меры для обеспечения безопасности при защите Рейна и Франции, навязывает свою волю медлительному и нерешительному противнику. И он делает это, несмотря на то, что даже французская разведка не может разобраться в сложности прусских манёвров, что заставляет императора наступать, почти не имея четкого представления о противнике, с минимумом надежной информации о его местонахождении... Только 13 октября Наполеон получил относительно полную информацию о том, где находится противник. Однако он успел максимально использовать всю громоздкость тыловой организации прусской армии для того, чтобы поставить ее в безвыходное положение и к этому моменту не оставить ей никаких других возможностей действий, кроме двух.
И даже при всем этом ему пришлось принимать большое сражение на целых два дня раньше предполагаемого срока (он ожидал сражения у Веймара 16 октября). И более того, в течение всей битвы при Йене он продолжал заблуждаться, считая, что ведет сражение с главной прусской армией, тогда как в действительности против него действовало только одно фланговое соединение, причем численность французов на 20% превышала силы пруссаков...
Йенский период этой кампании выявил поучительный контраст между бестолковым устаревшим командованием прусской «многоголовой гидры» военачальников и абсолютным единоначалием во французской армии...
Разумеется, Великая армия была в наилучшей форме и в отношении морального духа и боеготовности, хотя вне боевых действий репутация ее была неважной: неразборчивость в средствах — грабеж и бессмысленная разрушительная сила были слишком обычным явлением, достойным скорее орд Аттилы или Чингисхана, а отнюдь не воинов первой французской Империи.
Д. Чэндлер, "Военные кампании Наполеона".
Против них была направлена воля одного человека, держащего в своих руках все вооруженные силы и прекрасно знающего, как побеждать противников. Его приказов ждала самая умелая и испытанная армия в Европе, которую вели молодые люди, доказавшие свои способности, обладавшие высоким моральным духом после побед 1805 года. И тем не менее их не губила самоуверенность; сам Наполеон тщательно готовился к долгой войне, и рядовые вначале разделяли его осторожность.
Жан-Пьер Блэз из 108-го полка записал: «Мы все были уверены, что нам предстоит более тяжелая кампания, чем в действительности совершенная нами. Случилось же так, что нам потребовалось только несколько дней, чтобы увидеть разницу между пруссаками и австрийцами».
Две четко различимые фазы кампании, события, приведшие к двойной битве 14 октября, и последующее развитие успеха, продолжавшееся в ноябре, являются одним из интереснейших периодов военной карьеры Наполеона. В первом периоде он, приняв продуманные меры для обеспечения безопасности при защите Рейна и Франции, навязывает свою волю медлительному и нерешительному противнику. И он делает это, несмотря на то, что даже французская разведка не может разобраться в сложности прусских манёвров, что заставляет императора наступать, почти не имея четкого представления о противнике, с минимумом надежной информации о его местонахождении... Только 13 октября Наполеон получил относительно полную информацию о том, где находится противник. Однако он успел максимально использовать всю громоздкость тыловой организации прусской армии для того, чтобы поставить ее в безвыходное положение и к этому моменту не оставить ей никаких других возможностей действий, кроме двух.
И даже при всем этом ему пришлось принимать большое сражение на целых два дня раньше предполагаемого срока (он ожидал сражения у Веймара 16 октября). И более того, в течение всей битвы при Йене он продолжал заблуждаться, считая, что ведет сражение с главной прусской армией, тогда как в действительности против него действовало только одно фланговое соединение, причем численность французов на 20% превышала силы пруссаков...
Йенский период этой кампании выявил поучительный контраст между бестолковым устаревшим командованием прусской «многоголовой гидры» военачальников и абсолютным единоначалием во французской армии...
Разумеется, Великая армия была в наилучшей форме и в отношении морального духа и боеготовности, хотя вне боевых действий репутация ее была неважной: неразборчивость в средствах — грабеж и бессмысленная разрушительная сила были слишком обычным явлением, достойным скорее орд Аттилы или Чингисхана, а отнюдь не воинов первой французской Империи.
Д. Чэндлер, "Военные кампании Наполеона".
Когда мы узнали, что Барклай-де-Толли оставляет нас, офицеры и солдаты весьма грустили. Я едва не заплакал! Хотя он отъезжал в Россию по болезни, но кажется, что неудовольствие графа Буксгевдена за неисполнение Барклаем-де-Толли его предписания было главною причиною его удаления [описываются события Финской кампании 1808-9 гг.]. Барклай-де-Толли чувствовал, что ему трудно будет служить под начальством разгневанного главнокомандующего, который, кроме того, не весьма любил его за его дружбу с Беннигсеном.
Барклаю-де-Толли поставлен в столице памятник, как Румянцеву, Суворову и Кутузову ; но это награда царская, а в народе русском еще не появлялся для него историк. К Барклаю-де-Толли до сих пор все как-то холодны, хотя и признают великие его заслуги отечеству. Холодность эта происходит, может быть, оттого, что он чужеплеменник. Я уже сказал однажды в «Северной пчеле», что Барклай должен иметь своего Тацита.
<...>
Беннигсен знал Барклая-де-Толли еще с Очаковского штурма и высоко ценил его достоинства. В чудную борьбу с первым полководцем нашего времени, с Наполеоном, Беннигсен поручил Барклаю самый трудный и самый почетный пост начальника авангарда при движении вперед к Пултуску и начальника арьергарда при отступлении к Прейсиш-Эйлау. Барклай-де-Толли выполнил свое дело блистательно, содействовав славе нашего оружия в сражении под Пултуском и выдерживая с удивительным мужеством напор целой французской армии при отступлении наших к Прейсиш-Эйлау. Будучи почти разгромлен превосходными силами неприятеля под Янковом и Ландсбергом (23 и 24 января 1807 года), он удивил и своих и неприятелей своею стойкостью и непоколебимым упорством.
<...>
В Прусской войне Барклай-де-Толли приобрел славу не только храброго, но и искусного генерала. Наполеон в Тильзите хотел знать, кто командовал русским арьергардом при отступлении к Прейсиш-Эйлау, и сказал, что это должен быть отличный генерал. И точно, все награды Барклай-де-Толли заслужил отличием. Суворовский авангардный генерал, князь Багратион, после Пултуска и Прейсиш-Эйлау питал высокое уважение к Барклаю-де-Толли и относился о нем с величайшею похвалою. С этою славой вступил Барклай-де-Толли в Финляндию и поддержал ее при наступлении на Куопио и при защите этого города.
Продолжение постом ниже👇
Барклаю-де-Толли поставлен в столице памятник, как Румянцеву, Суворову и Кутузову ; но это награда царская, а в народе русском еще не появлялся для него историк. К Барклаю-де-Толли до сих пор все как-то холодны, хотя и признают великие его заслуги отечеству. Холодность эта происходит, может быть, оттого, что он чужеплеменник. Я уже сказал однажды в «Северной пчеле», что Барклай должен иметь своего Тацита.
<...>
Беннигсен знал Барклая-де-Толли еще с Очаковского штурма и высоко ценил его достоинства. В чудную борьбу с первым полководцем нашего времени, с Наполеоном, Беннигсен поручил Барклаю самый трудный и самый почетный пост начальника авангарда при движении вперед к Пултуску и начальника арьергарда при отступлении к Прейсиш-Эйлау. Барклай-де-Толли выполнил свое дело блистательно, содействовав славе нашего оружия в сражении под Пултуском и выдерживая с удивительным мужеством напор целой французской армии при отступлении наших к Прейсиш-Эйлау. Будучи почти разгромлен превосходными силами неприятеля под Янковом и Ландсбергом (23 и 24 января 1807 года), он удивил и своих и неприятелей своею стойкостью и непоколебимым упорством.
<...>
В Прусской войне Барклай-де-Толли приобрел славу не только храброго, но и искусного генерала. Наполеон в Тильзите хотел знать, кто командовал русским арьергардом при отступлении к Прейсиш-Эйлау, и сказал, что это должен быть отличный генерал. И точно, все награды Барклай-де-Толли заслужил отличием. Суворовский авангардный генерал, князь Багратион, после Пултуска и Прейсиш-Эйлау питал высокое уважение к Барклаю-де-Толли и относился о нем с величайшею похвалою. С этою славой вступил Барклай-де-Толли в Финляндию и поддержал ее при наступлении на Куопио и при защите этого города.
Продолжение постом ниже👇
Барклай-де-Толли был высокого роста, держался всегда прямо, и во всех его приемах обнаруживалась важность и необыкновенное хладнокровие. Он не терпел торопливости и многоречия ни в себе, ни в других, говорил медленно, мало, и требовал, чтобы ему отвечали на его вопросы кратко и ясно. Хотя в это время (1808 г.) ему было только сорок семь лет от рождения, но по лицу он казался гораздо старее. Он был бледен, и продолговатое лицо его было покрыто морщинами. Верхняя часть его головы была без волос, и он зачесывал их с висков на маковку. Он носил правую руку на перевязи из черной тафты, и его надлежало подсаживать на лошадь и поддерживать, когда он слезал с лошади, потому что он не владел рукою.
С подчиненными он был чрезвычайно ласков, вежлив и кроток, и когда даже бывал недоволен солдатами, не употреблял бранных слов. В наказаниях и наградах он соблюдал величайшую справедливость, был человеколюбив, и радел о солдатах, требуя от начальников, чтобы все, что солдату следует, отпускаемо было с точностью. С равными себе он был вежлив и обходителен, но ни с кем не был фамильярен и не дружил. Барклай-де-Толли вел жизнь строгую, умеренную, никогда не предавался никакому излишеству, не любил больших обществ, гнушался волокитством, карточной игрой, но на разгульную жизнь молодежи смотрел сквозь пальцы, не допуская, однако ж, явного разврата. От старших требовал он примерного поведения, и не доверял никакой команды гулякам. Бережливость Барклая-де-Толли была в самых тесных границах, и многие упрекали его в скупости.
Мне кажется, что только один упрек Барклаю-де-Толли был справедлив, а именно – в излишнем пристрастии к землякам своим, остзейцам. Вследствие привязанности к своей супруге (из дворянской фамилии фон Смиттень), он всегда окружал себя остзейцами, и предоставлял им случаи к отличию. И то должно сказать, что они оправдывали выбор, отличаясь всегда, жертвуя охотно жизнью для славы русского оружия. Исключения так ничтожны, что о них не стоит упоминать. Мы, молодые офицеры, прозвали Барклая-де-Толли квакером.
Барклай-де-Толли создан был для командования войском. Фигура его, голос, приемы все внушало к нему уважение и доверенность. В сражении он был так же спокоен, как в своей комнате или на прогулке. Разъезжая на лошади шагом в самых опасных местах, он не обращал никакого внимания на неприятельские выстрелы и, кажется, вполне верил русской солдатской поговорке: пуля виноватого найдет.
3-й Егерский полк обожал своего старого шефа, и кто только был под его начальством, тот непременно должен был полюбить своего храброго и справедливого начальника. Он, однако ж, никогда не мог быть народным или популярным начальником, потому что не имел тех славянских качеств, которые восхищают русского солдата и даже офицера, именно веселости, шутливости, живости, и не любил наших родных авось и как-нибудь. Русская песня не имела для Барклая-де-Толли никакой прелести. Быстрые порывы храбрости он старался умерять, зная, что они могут провести к гибели, и приучал солдат к стойкости и хладнокровному мужеству. За нарушение военной дисциплины, за обиды жителей и за ослушание он был неумолим.
У нас иногда бывает полезно некоторое фанфаронство или хвастовство, внушая солдату самонадеянность и закрывая перед ним опасность, – а Барклай-де-Толли не мог терпеть никакого фанфаронства и хвастовства. Он вел войско в сражение не как на пир, но как на молитву, и требовал от воинов важности и обдуманности в деле чести, славы и пользы отечеству. Барклай-де-Толли достоин был предводить легионами Цезаря, и Плутарх или Тацит изображением его характера украсили бы красноречивые страницы своего повествования.
Из воспоминаний Ф.В. Булгарина, служившего под командованием Барклая во время завоевания Финляндии.
С подчиненными он был чрезвычайно ласков, вежлив и кроток, и когда даже бывал недоволен солдатами, не употреблял бранных слов. В наказаниях и наградах он соблюдал величайшую справедливость, был человеколюбив, и радел о солдатах, требуя от начальников, чтобы все, что солдату следует, отпускаемо было с точностью. С равными себе он был вежлив и обходителен, но ни с кем не был фамильярен и не дружил. Барклай-де-Толли вел жизнь строгую, умеренную, никогда не предавался никакому излишеству, не любил больших обществ, гнушался волокитством, карточной игрой, но на разгульную жизнь молодежи смотрел сквозь пальцы, не допуская, однако ж, явного разврата. От старших требовал он примерного поведения, и не доверял никакой команды гулякам. Бережливость Барклая-де-Толли была в самых тесных границах, и многие упрекали его в скупости.
Мне кажется, что только один упрек Барклаю-де-Толли был справедлив, а именно – в излишнем пристрастии к землякам своим, остзейцам. Вследствие привязанности к своей супруге (из дворянской фамилии фон Смиттень), он всегда окружал себя остзейцами, и предоставлял им случаи к отличию. И то должно сказать, что они оправдывали выбор, отличаясь всегда, жертвуя охотно жизнью для славы русского оружия. Исключения так ничтожны, что о них не стоит упоминать. Мы, молодые офицеры, прозвали Барклая-де-Толли квакером.
Барклай-де-Толли создан был для командования войском. Фигура его, голос, приемы все внушало к нему уважение и доверенность. В сражении он был так же спокоен, как в своей комнате или на прогулке. Разъезжая на лошади шагом в самых опасных местах, он не обращал никакого внимания на неприятельские выстрелы и, кажется, вполне верил русской солдатской поговорке: пуля виноватого найдет.
3-й Егерский полк обожал своего старого шефа, и кто только был под его начальством, тот непременно должен был полюбить своего храброго и справедливого начальника. Он, однако ж, никогда не мог быть народным или популярным начальником, потому что не имел тех славянских качеств, которые восхищают русского солдата и даже офицера, именно веселости, шутливости, живости, и не любил наших родных авось и как-нибудь. Русская песня не имела для Барклая-де-Толли никакой прелести. Быстрые порывы храбрости он старался умерять, зная, что они могут провести к гибели, и приучал солдат к стойкости и хладнокровному мужеству. За нарушение военной дисциплины, за обиды жителей и за ослушание он был неумолим.
У нас иногда бывает полезно некоторое фанфаронство или хвастовство, внушая солдату самонадеянность и закрывая перед ним опасность, – а Барклай-де-Толли не мог терпеть никакого фанфаронства и хвастовства. Он вел войско в сражение не как на пир, но как на молитву, и требовал от воинов важности и обдуманности в деле чести, славы и пользы отечеству. Барклай-де-Толли достоин был предводить легионами Цезаря, и Плутарх или Тацит изображением его характера украсили бы красноречивые страницы своего повествования.
Из воспоминаний Ф.В. Булгарина, служившего под командованием Барклая во время завоевания Финляндии.
Тартаковский_Неразгаданный_Барклай.pdf
19.6 MB
Неразгаданный Барклай. Легенды и быль 1812 года. Монография А.Г. Тартаковского, 1996 г.
Величественная и трагическая фигура замечательного русского полководца М.Б. Барклая де Толли долгое время была окружена атмосферой ожесточенных споров, мифических домыслов и легенд. Во многом загадочной она остается и поныне. В книге восстанавливается реальный облик и роль Барклая в военно-политической ситуации 1812 г., выявляется истинный масштаб и механизм возникновения гонений на него в армии и обществе, рассказывается о борьбе полководца за свою реабилитацию перед общественным мнением России. Перед читателем проходят многие исторические персонажи того времени.
Файл с книгой прилагается.
Величественная и трагическая фигура замечательного русского полководца М.Б. Барклая де Толли долгое время была окружена атмосферой ожесточенных споров, мифических домыслов и легенд. Во многом загадочной она остается и поныне. В книге восстанавливается реальный облик и роль Барклая в военно-политической ситуации 1812 г., выявляется истинный масштаб и механизм возникновения гонений на него в армии и обществе, рассказывается о борьбе полководца за свою реабилитацию перед общественным мнением России. Перед читателем проходят многие исторические персонажи того времени.
Файл с книгой прилагается.
В лечении огнестрельных ран в XVIII - начале XIX века в Европе существовало два подхода. Первый предполагал, если при ранении задета кость, - увы - первичную ампутацию повреждённых конечностей, этот метод активно использовали французские хирурги, хотя впоследствии и Пьер Франсуа Перси, и Ларрей отошли от этого метода.
Второго придерживались русские врачи, они предпочитали выжидательно-сберегательный метод и подходили к лечению с учётом тяжести местного процесса. Огнестрельные раны лечились преимущественно перевязками и фиксацией перелома в лубки, при этом важное значение придавалось первой перевязке и расширению раны.
Так, доктор Ефрем Осипович Мухин, основоположник русской травматологии, при лечении раны применял смолистый пластырь, посыпая поверхность раны порошком канифоли. Каждый пятый день лечения раненому давали внутрь порошок опия и селитры.
Хирург Илья Энегольм в своей "Карманной книге военной гигиены" описывает последовательность действий при лечении огнестрельной раны: "рассечение раны - удаление пули и инородных тел - перевязка - иммобилизация".
Решение об ампутации применялось после второй перевязки, если появлялось воспаление. Интересно вспоминает об этом раненый ополченец Рафаил Зотов :"Признаки второй перевязки решают судьбу раненого. Если рана загноилась, то он, по всей вероятности, вылечится, если же в ране не будет материи, а окажется одно воспалительное состояние, то он может писать своё завещание. Мучения, которые терпят раненые при этой перевязке, превосходят всякое описание..."
Добавим, что огнестрельные ранения в грудь и брюшную полость считались неизлечимыми. Неудивительно, в отсутствии антисептиков и наркоза исцеление таких раненых можно было приравнять к чуду.
А. Будко, Д. Журавлёв, Н. Бринюк "Военная медицина Российской империи в Отечественной войне 1812 г. и Заграничных походах 1813 - 1814 гг." - М , 2018 г.
Материал паблика 9-я санитарная рота Великой армии
Второго придерживались русские врачи, они предпочитали выжидательно-сберегательный метод и подходили к лечению с учётом тяжести местного процесса. Огнестрельные раны лечились преимущественно перевязками и фиксацией перелома в лубки, при этом важное значение придавалось первой перевязке и расширению раны.
Так, доктор Ефрем Осипович Мухин, основоположник русской травматологии, при лечении раны применял смолистый пластырь, посыпая поверхность раны порошком канифоли. Каждый пятый день лечения раненому давали внутрь порошок опия и селитры.
Хирург Илья Энегольм в своей "Карманной книге военной гигиены" описывает последовательность действий при лечении огнестрельной раны: "рассечение раны - удаление пули и инородных тел - перевязка - иммобилизация".
Решение об ампутации применялось после второй перевязки, если появлялось воспаление. Интересно вспоминает об этом раненый ополченец Рафаил Зотов :"Признаки второй перевязки решают судьбу раненого. Если рана загноилась, то он, по всей вероятности, вылечится, если же в ране не будет материи, а окажется одно воспалительное состояние, то он может писать своё завещание. Мучения, которые терпят раненые при этой перевязке, превосходят всякое описание..."
Добавим, что огнестрельные ранения в грудь и брюшную полость считались неизлечимыми. Неудивительно, в отсутствии антисептиков и наркоза исцеление таких раненых можно было приравнять к чуду.
А. Будко, Д. Журавлёв, Н. Бринюк "Военная медицина Российской империи в Отечественной войне 1812 г. и Заграничных походах 1813 - 1814 гг." - М , 2018 г.
Материал паблика 9-я санитарная рота Великой армии