Прогноз ARD от 21:11 понизил результат FDP еще на 0,1 процентного пункта, а значит, пятипроцентный барьер для либералов становится всё более недосягаемым.

Параллельно лидер партии Кристиан Линднер намекнул о своем уходе из политики, если FDP не попадет в Бундестаг.

В свою очередь BSW пока также не может набрать необходимые 5%. Из малых партий при таком раскладе, если он подтвердится официальными результатами, в немецкий парламент триумфально войдет только Die Linke. А это означает, что CDU/CSU и SPD арифметически хватит мандатов для формирования двухпартийной «Большой коалиции» (GroKo).

@BundeskanzlerRU

Пока с каждым новым прогнозом шансы FDP преодолеть пятипроцентный заградительный барьер неумолимо уменьшаются, самое время прочесть монументальный текст-эссе о «циклическом проклятье либералов в Германии».

Хоронить FDP, впрочем, рано как на короткой дистанции, ведь мы еще не располагаем окончательным официальным подсчетом, так и на длинной: на фоне очередных тематических проблем и перфоманс-провалов партий-инкумбентов либералы могут «восстать из пепла» и приобрети значимость за счёт протестного голоса в будущем.

Интереснее, скорее, какой идеологический вектор изберут новые лидеры партии, если Кристиан Линднер действительно покинет немецкую политическую сцену. Сегодня в рядах «Свободных демократов» по-прежнему существует напряжение между классическим рыночно-либеральным и социально-либеральным крыльями.

@BundeskanzlerRU

⚡️ Кристиан Линднер — всё

То, что можно было истолковать как оговорку в пылу дискуссии, бесповоротно окрепло в интернете: лидер «Свободных демократов» Кристиан Линднер объявил о своём уходе из «активной политики» на личной страничке в Х.

«Федеральные выборы принесли нам поражение, но, надеюсь, новое начало для Германии. За это я боролся».

Можно не ждать окончания подсчёта голосов: FDP — ниже наобходимых 5%.

Ушла эпоха?

@BundeskanzlerRU

В AfD-Milieu иронизируют по поводу «кармы»: по итогам выборов 2021 и формирования коалиции «Светофор» парламентская фракция FDP хотела пересесть поближе к центру, чтобы не соседствовать с нерукопожатной «Альтернативой», ведь даже случайные стоп-кадры совместных оваций на заседании приводили к медийному скандалу.

@BundeskanzlerRU

В Тюрингии всё спокойно.

@BundeskanzlerRU

А вот так выглядит распределение «вторых голосов» (за партийный список) по округам, коих в Германии 299.

«Синий» (AfD) Восток, «чёрный» (CDU) Запад и красно-зелёные большие города — в целом, классика электоральной географии ФРГ.

@BundeskanzlerRU

Отдельного внимания, впрочем, заслуживает по традиции аномальный Берлин: западную часть города взяли христианские демократы, восточную — «Левые».

@BundeskanzlerRU

🗳️Подсчет голосов закончен

В Бундестаг, согласно официальным результатам, проходят пять партий: «Союз» (CDU/CSU), «Альтернатива для Германии» (AfD), Социал-демократическая партия Германии (SPD), «Зеленые» и «Левые» (+1 депутат от партии датского меньшинства SSW, освобожденной от заградительного барьера).

Свободные демократы (FDP) и «Альянс Сары Вагенкнехт» (BSW) не сумели преодолеть пятипроцентный барьер: BSW, в частности, не хватило 0,028% голосов.

Распределение мест, таким образом, позволяет двум «народным партиям» — CDU/CSU и SPD — образовать двухпартийную «Большую коалицию» (GroKo) без привлечения «Зелёных».

@BundeskanzlerRU

​​Правые мужчины vs. левые женщины: почему немецкая молодежь голосует по-разному?

Современный гендерный разрыв (Modern Gender Gap) электорального поведения особенно иллюстративен в самой молодой группе немецких избирателей — от 18 до 24 лет. Так, на прошедших выборах в Бундестаг, 34% молодых женщин отдали свой голос леворадикальной Die Linke, тогда как среди молодых мужчин поддержка этой партии составляет лишь 15%. В то же время 25% молодых мужчин проголосовали за «Альтернативу для Германии» (AfD), хотя среди женщин она получила заметно меньше. Но почему немецкая молодежь так расколота?

Прежде всего стоит отметить, что отданный за ту или иную партию голос — гипердетерминирован, то есть не сводится сугубо к одному мотиву. Рональд Инглхарт и Пиппа Норрис подсветили сдвиг женщин влево еще в 2000 году. Примечательно, что за увеличение дистанции между полами в исторической перспективы ответственны именно женщины, ведь до 1990-х годах даже в развитых индустриальных демократиях женская половина считалась более консервативной и менее склонной к политическому участию (Traditional Gender Gap).

Однако послевоенная экономическая модернизация, сопровождающаяся либерализацией культуры и политической эмансипацией, привела к заметному укреплению постматериалистических ценностей среди следующих поколений девушек — уже воспитанных в духе эгалитаризма, феминизма и мультикультурализма. А это классическая повестка современных левых партий, вроде Die Linke и «Зелёных». Поэтому в богатых западных странах «гендерный разрыв» заметен невооруженным взглядом, а учёные называют его «парадоксом эгалитаризма».

Но это культурно-ценностное измерение проблемы. Разные партийные симпатии также объясняются и классическими теориями рационального и экономического голосования. Женщины более уязвимы перед экономическими кризисами, поскольку чаще работают в низкооплачиваемых секторах (образование, здравоохранение, социальная работа) и зависят от социального государства, поэтому поддержка партий, которые обещают защиту и перераспределение благ, как Die Linke и SPD, вполне закономерна.

С другой стороны мужчины, особенно из низшего и среднего класса, сильнее страдают от деиндустриализации и аутсорсинга производства — то есть классических экстерналий глобализации, явно проявившихся, в частности, на востоке Германии. И жажда «наказания» истеблишмента, ответственного за провалы в том числе в миграционной политике, делает AfD их естественным политическим выбором.

@BundeskanzlerRU

Но самую, пожалуй, глубокую бездну демонстрирует вот этот график: голоса молодых девушек в городах и голоса пожилых мужчин в сельской местности.

Учитывая количество социальных расколов — от классического конфликта модернизации (город против деревни) до гендера, идентичности и информационных эхо-камер в соцсетях — Германий явно больше, чем две.

@BundeskanzlerRU

Afuera по-немецки?

За два дня до выборов фракция «Союза» (CDU/CSU) в Бундестаге инициировала парламентское расследование относительно политической нейтральности неправительственных организаций, которые спонсируются деньгами налогоплательщиков и, в частности, выступали организаторами «митингов против правых» в январе. В запросе Федеральному правительству, содержащем 551 вопрос, христианские демократы пытаются узнать конкретный список НПО и НКО, которые получали поддержку из федеральных фондов в течение последнего законодательного периода. Представители лево-зёленого политического лагеря, в свою очередь, назвали инициативу CDU/CSU «атакой на гражданское общество», а новый лидер парламентской фракции социал-демократов (SPD) и вовсе обвинил своего будущего коалиционного партнёра в «нечестной игре».

Среди финансируемых государством организаций, привлекших внимание благодаря старым парламентским запросам AfD, числятся: организаторы митингов „Бабушки против правых“, инициатор климатических онлайн-кампаний Campact, журнал Correctiv, известный своим тенденциозным расследованием встречи функционеров AfD для обсуждения «плана депортаций», а также леворадикальный фонд Amadeu Antonio Stiftung, открыто приветствующий запрет «Альтернативы». Помимо них, государственную поддержку получают и экологические движения, такие как Peta, Agora Energiewende и Greenpeace. Конкретные вопросы запроса звучат следующим образом: «Когда в последний раз налоговая инспекция проверяла некоммерческий статус Фонда Амадеу Антонио?» и «Как мы можем гарантировать, что деятельность CORRECTIV gGmbH не нарушает требования партийно-политической нейтральности?».

Очевидно, что импульс и смелость инициативе христианских демократов придал «ветер с Запада» — тренд к сокращению роли государства, который наблюдается, например, в пионерской политике Хавьера Милея и антибюрократической борьбе Дональда Трампа и Илона Маска. И хотя мера, учитывая масштабы государственного патернализма в отношении демократического политического процесса, в Германии крайне актуальна, особенного «выхлопа» ждать не приходится. Наивно полагать, что за ответом Федерального правительства последует, например, реформа 52-го параграфа Налогового кодекса ФРГ, который, собственно, и даёт немецкому государству правовые основания финансировать «общественно полезные» организации.

Существующая система взаимной поддержки интересов элиты и астротурфинговых организаций слишком устойчива, и амбиций христианских демократов по-американски «осушить болото» явно не хватит: как из-за собственной идеологической умеренности, так и структурных ограничений, включая грядущее двухпартийное правительство с SPD.

@BundeskanzlerRU

​​Призрак коммунизма: кто возродил Die Linke?

Всего полтора года назад казалось, что партия «Левых» (Die Linke) наконец отжила своё и покидает немецкий партийный ландшафт. Тучи сгущали внутренние раздоры — в частности, отделение Сары Вагенкнехт со своими сторонниками. Однако на прошедших выборах в Бундестаг «Левые», набрав 8,8% голосов, стали единственной «малой партией», преодолевшей пятипроцентный барьер, выиграли шесть одномандатных округов и привлекли в свои круги тысячи новых членов. Но какие именно факторы спасли «партию Берлинской стены» от вымирания?

Во-первых, на пользу Die Linke пошло кадровое обновление и демонстративное внутреннее единство после болезненного разрыва с Сарой Вагенкнехт (BSW). С одной стороны, сыграла ставка на Хайди Райхиннек в качестве ведущего кандидата: 36-летняя феминистка с татуировкой Розы Люксембург на левой руке собирает миллионы лайков в TikTok. Помимо понятной и радикальной риторики «отнять и поделить», играющей на чувстве социальной зависти, Райхиннек искусно балансирует между старыми и новыми левыми нарративами: климат, гендер и профсоюзная солидарность.

С другой стороны, вопреки образу в социальных сетях, партия не стала «моложе» в реальности: стратегией «Левых» на выборах текущего года было попадание в Бундестаг за счёт «оговорки основного мандата», то есть победы в трёх одномандатных округах, которая позволила бы партии «проигнорировать» пятипроцентный барьер по второму голосу за партийный список. И в этом деле не могли не помочь такие ветераны левой политической сцены, как Грегор Гизи, Дитмар Бартч и Бодо Рамелов.

Во-вторых, в 2025 Die Linke спасло целое созвездие внешних факторов. Так, одних в лоно «Левых» привёл материальный вопрос, актуализированный на фоне затянувшейся рецессии: социальное страхование, пенсии и рынок жилья. Этим проблемам партия традиционно уделяет больше внимания, чем, например, «Зелёные». Других, особенно молодёжь, — привлёк ценностно-постматериальный мотив. В целом обострившаяся в контексте импортированного насилия антимиграционная риторика берлинского политикума, включая SPD и «Зелёных», вызвал протест идейной городской и университетской интеллигенции.

И этот тренд, очевидно, подстегнуло «нарушение табу» со стороны CDU/CSU и FDP в отношении совместного голосования с AfD. Для радикально левых, коих в Германии традиционно много, сугубо риторического осуждения такой парламентской практики со стороны «демократического центра» было явно недостаточной реакцией на угрозу чуть ли «возрождающегося фашизма».

Иными словами, как это часто бывает, успех Die Linke на федеральных выборах 2025 года имеет под собой несколько опор. Это и собственная работа над имиджем и отныне более радикальным, а значит и различимым профилем, которой стоило бы поучиться, например, Свободным демократам (FDP). И ставка на интеграцию классических и новых левых нарративов в предвыборной кампании, на практике подкрепленная стратегическим союзом поколений внутри партии.

Но в большей степени сыграла, пожалуй, исключительно благоприятия конъюнктура: электоральное наказание партий-участников «Светофора», протест «левого ядра» на фоне «правого поворота» и, конечно, царящая в Германии общественная поляризация. Теперь в благоприятной для себя перспективе Die Linke в Германии могут укрепиться в статусе «левой альтернативы» мейнстримным партиями центра, как это удаётся, в частности, Австрийской коммунистической партии (KPÖ) — особенно на региональном уровне.

@BundeskanzlerRU

Сегодняшние выборы в Гражданское собрание свободного ганзейского города Гамбурга (Bürgerschaft), то есть Ландтаг, также фиксируют общефедеральный тренд на «правый поворот», хотя и в меньшей степени.

Относительно результатов прошлых выборов опросы пророчат потери для социал-демократов (SPD) и «Зелёных», но прибавку для CDU и AfD. На общем балансе сил эта динамика, впрочем, не отразится. В наиболее вероятном сценарии «красный бастион» Гамбург остаётся под властью красно-зелёной коалиции.

@BundeskanzlerRU

Гамбург, будучи социал-демократическим Hochburg, почти беспрерывно управлялся мэром от SPD. Однако богатая политическая история ганзейского города полна и других событий.

Например, в 1953 году с преимуществом в 4 мандата победу одержал так называемый «Гамбургский блок» — альянс из CDU, FDP и DP — ганноверской национал-консервативной «Немецкой партии».

С 1957 по 2001, то есть 44 года, городом управляли социал-демократы: иногда имея однопартийное абсолютное большинство, иногда прибегая к коалиции с FDP или, как сегодня, c «Зелёными».

В 2001 расстановка сил в городе изменилась: почти c 20% голосов в парламент вошла протестная правая «Партия верховенства закона», основанная известным судьей Рональдом Шилле. С её поддержкой и подключением FDP христианским демократам впервые с 1953 года удалось возглавить Сенат, создав трёхпартийную правящую коалицию в обход победивших социал-демократов.

В 2004 абсолютное большинство получили христианские демократы, а в 2008 была создана первая на земельном уровне чёрно-зелёная коалиция (CDU+Grüne).

С 2011 по 2020 год бургомистром был Олаф Шольц (SPD), чье правление отметилось налоговым скандалом вокруг Warburg Bank: хотя никаких юридических доказательств нет по сей день, подозрения о политическом влиянии банкиров на Шольца вызывает факт телефонных разговоров между бургомистром и главой банка Кристианом Олеариусом, подробности которых нынешний канцлер «не помнит».

С появлением на немецком партийном ландшафте «Альтернативы для Германии» (AfD) в 2015 году в гамбургский парламент впервые за послевоенный период прошли шесть партий.

Сегодня расстановка сил в гамбургском Гражданском собрании (Bürgerschaft) продолжает явно демонстрировать тренд на фрагментацию: с увеличением числа парламентских партий, а значит и снижением удельного веса каждой из них, усложняется процесс формирования правительства: эра однопартийного абсолютного большинства, таким образом, давно позади.

@BundeskanzlerRU

В Гамбурге без сюрпризов: ганзейский город остался «красным бастионом»

Согласно актуальным прогнозам, красно-зелёное правительство, хотя и понесло заметные потери, получило большинство и, таким образом, мандат на правление. Обе партии — SPD и «Зелёные» — уже выказали готовность продолжить правительственную работу друг с другом.

Неожиданностью стало второе место Христианско-демократического союза (CDU), который «по праву второго» поборется за включение в правящую коалицию. После «инвентаризации» со стороны победивших социал-демократов возможна и черно-красная коалиция. Хотя сейчас заявления действующего бургомистра и ключевого кандидата SPD Петера Ченчера адресованы скорее «Зелёным» с целью укрепить переговорные позиции, продемонстрировав наличие альтернатив.

К слову, «Альтернатива для Германии» (AfD) выступила слабее, чем обещали прогнозы. Нишевый для AfD вопрос чрезмерной миграции не входит даже в пятерку главных забот гамбуржцев, а действующий Сенат под руководством Ченчера имеет рейтинг одобрения в 61%. Для сравнения, до своего развала федеральное правительство «Светофор» вызывало симпатии лишь у 17% немцев. Большой, богатый и постматериалистически мыслящий город — попросту не поле игры «Альтернативы».

@BundeskanzlerRU

​​⚡️900 миллиардов долгов: о чем договорились CDU/CSU и SPD?

Формирование правящей коалиции в Германии ускорилось на фоне стремительно развивающихся международных событий. Спустя всего девять дней после федеральных выборов 23 февраля, стали известны первые результаты «зондирования» между двумя «народными партиями» — CDU/CSU и SPD. В частности, стороны договорились изменить Основной закон (GG) усилиями действующего созыва Бундестага, чтобы создать специальный фонд в полтриллиона евро для инфраструктурных инвестиций и освободить будущие военные расходы от действия «Долгового тормоза» (Schuldenbremse).

Помимо несвойственной немецкой политике скорости и фантастических объемов объявленных инвестиций удивляет разворот Фридриха Мерца на 180 градусов, ведь во время предвыборной кампании он исключал возможность новых заимствований, называя соответствующие планы левых партий «экономическим абсурдом». Однако мандат на Де Голлевскую решимость Фридриху Мерцу, по крайней мере как он сам считает, выписали беспрецедентные внешнеполитические обстоятельства: политика Дональда Трампа в отношении Украины и Европы.

Остроты этому факту добавляет тактика, с помощью которой будущее правительство хочет реализовать свои планы: для конституционных реформ CDU/CSU и SPD не хватит необходимых двух третей голосов в будущем 21-м Бундестаге — даже с привлечением «Зелёных». Поэтому реформировать долговой тормоз партии намерены усилиями действующего 20-го созыва. Учитывая формальную причину развала «Светофора» — отказ либералов (FDP) закрывать бюджетную дыру новыми долгами — это особенно абсурдно.

Поспособствует ли вывод оборонных расходов, превышающих 1% ВВП, из под конституционных ограничений качественной модернизации Бундесвера и тем более ожидаемому набору геополитического веса Федеративной Республикой — вопрос открытый. Пока эксперты осторожно отмечают, что эта мера обещает быть более эффективной, чем однократные 100 миллиардов Олафа Шольц, а госзаказы подстегнут национальный ВПК. Но о полноценном возвращении к реалистическому подходу в политике безопасности говорить не приходится.

Инвестируемые 500 миллиардов на протяжении 10 лет в инфраструктуру также вряд ли исправят систематические опоздания поездов Deutsche Bahn: транспортный вопрос, как и оборонный, имеет слишком комплексный характер, чтобы быть закрытым одними денежными вливаниями. Модернизация школ, дорог и мостов напрашивалась давно и имеет крайне опосредованное отношение к происходящему на мировой арене, и оттого возникает справедливый вопрос о компетентности правительства в области налогово-бюджетной политики: неужели регулярных средств государства с одной из самых высоких налоговых нагрузок в мире недостаточно для такой, казалось бы, тривиальной задачи?

В целом же пакет мер CDU/CSU и SPD представляет собой радикальный поворот фискальной дисциплины Германии. Долговой тормоз, который до сих пор гарантировал умеренный уровень задолженности, де-факто становится бессмысленным. Такая «жизнь взаймы» грозит не только инфляцией в среднесрочной перспективе, но и новым бременем для будущих поколений налогоплательщиков, — предупреждают консервативные и рыночные экономисты.

Таким образом, вместо того чтобы последовать американскому тренду на сокращение роли государства в экономике в духе Afuera и DOGE — шагу, который давно напрашивается в Германии, — Фридрих Мерц, возвращаясь к политическим рецептам ушедших десятилетий, выбрал противоположную стратегию «лёгких решений». Символично, что на пресс-конференции он подтвердил этот курс, процитировав «спасителя евро» Марио Драги — whatever it takes. А этот подход гораздо ближе к идейным требованиям потенциального младшего партнёра по коалиции в лице SPD и пока даже не участвующих в переговорах «Зелёных». Поэтому к рекордной скорости достигнутых договоренностей Фридрих Мерц может добавить еще одно достижение — рекордно быстрое предательство собственных избирателей.

@BundeskanzlerRU

​​Что такое Schuldenbremse и зачем он нужен?

Единственная из договоренностей будущего правительства, достигнутая в ходе «зондирования» между CDU/CSU и SPD, произвела политический фурор. И дело не только в непривычном для немецкой политической сцены темпе, но и самой сути реформы. В частности, народные партии намерены реформировать т.н. «Долговой тормоз» (Schuldenbremse) — конституционное ограничение размера государственного долга. Но зачем Германии вообще понадобился эксплицитный гарант фискальной дисциплины, как он ссорит политиков и экономистов и какие риски несет его ослабление?

Немецкий долговой тормоз появился как реакция на финансовый кризис 2008–2009 годов, который привёл к резкому увеличению государственного долга из-за антикризисных программ и спасения банков. В этот период отношение госдолга ФРГ к ВВП выросло с 65% в 2007 году до 82,4% в 2010 году, что превышало Маастрихтский критерий (60%) и вызывало опасения по поводу устойчивости немецких финансов и роста долгового бремени для будущих поколений.

Соответствующая конституционная поправка, инициированная первым кабинетом Ангелы Меркель (CDU/CSU+SPD) в 2009 году, без затруднений преодолела формальный путь имплементации через Бундестаг и Бундесрат и вступила в силу в 2011 году. А эффект от жёсткой фискальной дисциплины не заставил себя ждать: к 2019 году соотношение госдолга к ВВП ФРГ сократилось до 58,9%, в то время как, например, во Франции этот показатель составлял 98%, а в Италии — 135%.

При этом немецкий долговой тормоз мягче, например, швейцарского, и различает циклические и структурные дефициты. Так, в периоды чрезвычайных ситуаций, то есть экзогенных шоков, допускаются дополнительные заимствования. Именно эта оговорка позволила Берлину привлечь 273 млрд евро для борьбы с пандемией коронавируса в 2019-2020 годах. С тех пор государственный долг Германии продолжает быстро расти в абсолютном выражении, но медленно снижаться в относительном — благодаря высокой инфляции.

Долговой тормоз сразу стал предметом споров среди политиков и экономистов. Представители левых партий и экономисты кейнсианского толка, такие как Марсель Фратчер (DIW), считают, что жёсткая фискальная дисциплина подавляет инвестиции в социальную и экономическую инфраструктуру и ведёт к хроническому недофинансированию транспорта, образования и цифровизации, то есть ответственна за «ветшающие мосты и протекающие крыши».

С другой стороны, сторонники Schuldenbremse, как ордолиберальный экономист Ларс Фельд, утверждают, что фискальная дисциплина снижает риски роста процентных ставок и укрепляет доверие частных инвесторов, в то время как государственные инвестиции зачастую менее эффективны, а чрезмерные заимствования приводят к инфляции и долговой зависимости будущих поколений из-за процентных расходов.

Пакет мер черно-красной коалиции: 1) выделить специальный фонд в размере 500 миллиардов евро на инфраструктуру; 2) освободить оборонные расходы от действия долгового тормоза и 3) смягчить фискальные правила для федеральных земель, таким образом, знаменуют собой победу первого взгляда на роль государства в экономике, то есть сторонников активной бюджетной политики.

Вместо того, чтобы сократить социальные расходы, составляющие половину немецкого бюджета, и стимулировать частные инвестиции снижением корпоративного налога и дебюрократизацией, будущий кабинет Фридриха Мерца не только увеличивает задолженность — выплата процентов составит от 250 до 400 млрд евро в следующие десять лет — но и открывает вневременной «ящик Пандоры» фискальной безответственности правительства.

Запланированная реформа долгового тормоза рискует подстегнуть инфляцию из-за бума в строительной и военных отраслях, но не привести к качественному экономическому росту, ведь условный ремонт крыши в бранденбургской школе не является инновацией и, например, не повышает уровень образования учащихся, так необходимый для будущей конкурентоспособности национальной экономики.

@BundeskanzlerRU