Во-первых, я бы хотел, чтобы улучшенный аргумент всё ещё оставался бы аргументом Лорна Малво. Чтобы именно злодей вооружённый онтологическим и методологическим инструментарием иллюзионизма пришёл и сказал: «Вот видите? Учёные доказали, что есть только хищная обезьяна, а значит мне можно ...»
Во-вторых, что надо исправить и улучшить?
1) Нужно избавиться от натуралистической ошибки. В том как я интерпретировал аргумент Малво, я исходил из того, что эволюционные факты каким-то образом обосновывают мораль. То есть, морального осуждения поступки не заслуживают, если соответствуют эволюционным целям агента, ну а ему выпало хищником уродиться. Чтобы избежать этого, нужно переинтерпретировать аргумент так, чтобы понятие морали вообще было инструментом адаптации, а следовательно — иллюзорно в той же степени, что иллюзорно сознание.
2) Это поможет сделать осуждение действий Малво невозможным. То есть нужно показать, что любое осуждение будет опираться на адаптивные механизмы подобные жестокости самого Малво. Вы пытаетесь спастись от хищника и мимикирируете, быстро бежите, становитесь ядовитым или говорите о морали. Старый трюк моральных нигилистов, понимаю; но нужно показать, что если мы живём в Царстве Количества, где господствует эволюция, то у нас нет оснований считать, что мораль взялась откуда-то ещё.
3) Всё это поможет заранее нейтрализовать любую критику. Но этому нужно уделить особое место в аргументе — не должно быть возможности рационально осудить жестокое поведение вообще.
В итоге я могу предложить такое семишаговое рассуждение условного Лорна Малво, который стоя над дымящимся трупом говорит, что раз иллюзионизм, то …
1. Сознание — это когнитивная иллюзия. Единственный источник возникновения каких-либо когнитивных механизмов — эволюция. В процессе эволюции сохраняются признаки, которые помогают или которые не мешают. Иллюзия сознания, по всей видимости, каким-то образом максимизирует приспособленность, например, обеспечивая кооперацию, концептуальную разметку реальности для себя и тех с кем ты кооперируешься, а также контроль над окружением.
2. Короче говоря, дарвинизм верен. Моральные нормы — тоже результат естественного отбора. Нормы против жестокости адаптивны в одном контексте. Простой пример: внутри сообщества. Однако их нарушение в других контекстах может быть эволюционно обусловленным. Например, при борьбе с другими сообществами.
3. Правдоподобие морального антиреализма в таких условиях невероятно велико. Моральные нормы — это эволюционные конструкции. Нет других конструкций, кроме эволюционных, даже если их нам проще назвать когнитивными или культурными. Моральные нормы субъективны и изменчивы.
4. Моральные нормы таким образом иллюзорны и служат только приспособленности. Их соблюдение или нарушение оценивается только по эволюционной эффективности. Жестокое поведение способствующее одной только стратегической выгоде человека уже объяснимо (не оправдано! нзбегаем натуралистической ошибки) как обусловленное эволюционно. Не нужно даже вести себя жестоко чтобы выжить или добыть пищу. Достаточно — ради просто улучшения положения.
5. Как и способность различать оттенки зелёного, жестокое поведение просто продукт адаптации. Роль «охотника» — это просто одна из возможных ролей, закреплённых эволюцией.
6. Осуждение жестокого поведения на основании апелляции к любой моральной теории — это апелляция к иллюзии в той же степени, в какой я могу апеллировать к очевидности феноменального сознания. Сама эта очевидность — результат адаптации и отбора. И мораль тоже. Любые возражения Лорну Малво становятся просто выражением индивидуальных или культурных предпочтений. В каком-то смысле моральные возражения против Малво сами аморальны. Это какой-то особо заеловыгибистый шип с ядом.
7. В свете всего этого, действия Лорна Малво просто соответствуют его естественной роли охотника. Они просто не могут быть рационально осуждены в рамках иллюзионистской, неодарвинистской и антиреалистической системы.
Во-первых, я бы хотел, чтобы улучшенный аргумент всё ещё оставался бы аргументом Лорна Малво. Чтобы именно злодей вооружённый онтологическим и методологическим инструментарием иллюзионизма пришёл и сказал: «Вот видите? Учёные доказали, что есть только хищная обезьяна, а значит мне можно ...»
Во-вторых, что надо исправить и улучшить?
1) Нужно избавиться от натуралистической ошибки. В том как я интерпретировал аргумент Малво, я исходил из того, что эволюционные факты каким-то образом обосновывают мораль. То есть, морального осуждения поступки не заслуживают, если соответствуют эволюционным целям агента, ну а ему выпало хищником уродиться. Чтобы избежать этого, нужно переинтерпретировать аргумент так, чтобы понятие морали вообще было инструментом адаптации, а следовательно — иллюзорно в той же степени, что иллюзорно сознание.
2) Это поможет сделать осуждение действий Малво невозможным. То есть нужно показать, что любое осуждение будет опираться на адаптивные механизмы подобные жестокости самого Малво. Вы пытаетесь спастись от хищника и мимикирируете, быстро бежите, становитесь ядовитым или говорите о морали. Старый трюк моральных нигилистов, понимаю; но нужно показать, что если мы живём в Царстве Количества, где господствует эволюция, то у нас нет оснований считать, что мораль взялась откуда-то ещё.
3) Всё это поможет заранее нейтрализовать любую критику. Но этому нужно уделить особое место в аргументе — не должно быть возможности рационально осудить жестокое поведение вообще.
В итоге я могу предложить такое семишаговое рассуждение условного Лорна Малво, который стоя над дымящимся трупом говорит, что раз иллюзионизм, то …
1. Сознание — это когнитивная иллюзия. Единственный источник возникновения каких-либо когнитивных механизмов — эволюция. В процессе эволюции сохраняются признаки, которые помогают или которые не мешают. Иллюзия сознания, по всей видимости, каким-то образом максимизирует приспособленность, например, обеспечивая кооперацию, концептуальную разметку реальности для себя и тех с кем ты кооперируешься, а также контроль над окружением.
2. Короче говоря, дарвинизм верен. Моральные нормы — тоже результат естественного отбора. Нормы против жестокости адаптивны в одном контексте. Простой пример: внутри сообщества. Однако их нарушение в других контекстах может быть эволюционно обусловленным. Например, при борьбе с другими сообществами.
3. Правдоподобие морального антиреализма в таких условиях невероятно велико. Моральные нормы — это эволюционные конструкции. Нет других конструкций, кроме эволюционных, даже если их нам проще назвать когнитивными или культурными. Моральные нормы субъективны и изменчивы.
4. Моральные нормы таким образом иллюзорны и служат только приспособленности. Их соблюдение или нарушение оценивается только по эволюционной эффективности. Жестокое поведение способствующее одной только стратегической выгоде человека уже объяснимо (не оправдано! нзбегаем натуралистической ошибки) как обусловленное эволюционно. Не нужно даже вести себя жестоко чтобы выжить или добыть пищу. Достаточно — ради просто улучшения положения.
5. Как и способность различать оттенки зелёного, жестокое поведение просто продукт адаптации. Роль «охотника» — это просто одна из возможных ролей, закреплённых эволюцией.
6. Осуждение жестокого поведения на основании апелляции к любой моральной теории — это апелляция к иллюзии в той же степени, в какой я могу апеллировать к очевидности феноменального сознания. Сама эта очевидность — результат адаптации и отбора. И мораль тоже. Любые возражения Лорну Малво становятся просто выражением индивидуальных или культурных предпочтений. В каком-то смысле моральные возражения против Малво сами аморальны. Это какой-то особо заеловыгибистый шип с ядом.
7. В свете всего этого, действия Лорна Малво просто соответствуют его естественной роли охотника. Они просто не могут быть рационально осуждены в рамках иллюзионистской, неодарвинистской и антиреалистической системы.
BY Эннеадов
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
These administrators had built substantial positions in these scrips prior to the circulation of recommendations and offloaded their positions subsequent to rise in price of these scrips, making significant profits at the expense of unsuspecting investors, Sebi noted. If you initiate a Secret Chat, however, then these communications are end-to-end encrypted and are tied to the device you are using. That means it’s less convenient to access them across multiple platforms, but you are at far less risk of snooping. Back in the day, Secret Chats received some praise from the EFF, but the fact that its standard system isn’t as secure earned it some criticism. If you’re looking for something that is considered more reliable by privacy advocates, then Signal is the EFF’s preferred platform, although that too is not without some caveats. The company maintains that it cannot act against individual or group chats, which are “private amongst their participants,” but it will respond to requests in relation to sticker sets, channels and bots which are publicly available. During the invasion of Ukraine, Pavel Durov has wrestled with this issue a lot more prominently than he has before. Channels like Donbass Insider and Bellum Acta, as reported by Foreign Policy, started pumping out pro-Russian propaganda as the invasion began. So much so that the Ukrainian National Security and Defense Council issued a statement labeling which accounts are Russian-backed. Ukrainian officials, in potential violation of the Geneva Convention, have shared imagery of dead and captured Russian soldiers on the platform. During the operations, Sebi officials seized various records and documents, including 34 mobile phones, six laptops, four desktops, four tablets, two hard drive disks and one pen drive from the custody of these persons. Telegram was co-founded by Pavel and Nikolai Durov, the brothers who had previously created VKontakte. VK is Russia’s equivalent of Facebook, a social network used for public and private messaging, audio and video sharing as well as online gaming. In January, SimpleWeb reported that VK was Russia’s fourth most-visited website, after Yandex, YouTube and Google’s Russian-language homepage. In 2016, Forbes’ Michael Solomon described Pavel Durov (pictured, below) as the “Mark Zuckerberg of Russia.”
from fr