Якуб Бертран склонился над картой, размышляя, как человек, чей голос едва ли мог дойти до ушей тех, кто принимал решения, но чья жизнь зависела от этих решений ежедневно. Он был солдатом по натуре, но его ум привык разбирать войны не только по окопам и сражениям, но и по человеческим судьбам, которые лежали за этими линиями на карте.
Демобилизация? — его мысли разгонялись, как стрелы на ветру. В условиях, когда мобилизационные мероприятия провалены, а пополнение войск становится мечтой, это слово звучало как нонсенс, пустая формальность. Если людей и так не хватает, то какой смысл в том, чтобы отпускать тех, кто всё ещё может сражаться? Разве что для того, чтобы они сгнили не на поле битвы, а дома, под давлением своей бесполезности.
Но дело не только в численности. Якуб знал, что любой солдат, который остаётся на передовой без ротации, со временем становится пустой оболочкой. Люди начинают ломаться, теряют хватку. Они продолжают сражаться не потому, что хотят победить, а потому что уже не знают, как иначе. Это создавало иллюзию армии, но не её силу.
Он вспоминал своих товарищей. Те, кто уже три года держал линии, давно не были собой. Один превращался в молчаливую тень, другой — в злобного, нервного зверя. И так с каждым. Даже он сам замечал, как внутри него росла пустота, поглощая остатки того, кто когда-то мечтал о жизни за пределами войны. В этом контексте необходимость демобилизации для отдельных бойцов казалась логичной. Человеку нужно время, чтобы стать снова человеком. Но если отправить их домой, не заменив, кто закроет брешь?
Якуб понимал: демобилизация сейчас была бы признанием слабости системы. Она означала бы, что Ливония уже не способна поддерживать порядок в своих рядах. Но в то же время её отсутствие — это бомба замедленного действия. Армия без отдыха и подкреплений — это армия, которая медленно разлагается и умирает изнутри. В данном случае речь шла о вооруженных силах Ливонии (сокр ВСЛ)
Он провёл рукой по волосам, чувствуя, как усталость будто тяжелеет.
Необходимость или роскошь? Демобилизация могла бы быть шансом сохранить тех, кто уже дал всё, что мог. Но она также означала, что фронт останется оголённым. Оставить людей здесь — это растянуть верёвку до предела, пока она не порвётся. Но отпустить их — значит разрезать её ножом.
И тогда он понял. Истинный вопрос был не в том, стоит ли демобилизовать. Вопрос был в том, что делать дальше. Без мобилизации, без ротаций, без плана. Демобилизация была бы только костылём, временным решением, не решающей ключевой проблемы. Ливония нуждалась не в отдыхе или милости к отдельным людям. Она нуждалась в стратегии. В том, чтобы кто-то нашёл способ, как сражаться, когда нечем сражаться.
Но кто это сделает? Не он, не те, кто вокруг него. Их задача — жить до следующего приказа. Даже если этот приказ будет звучать как «Свободны».
Якуб Бертран склонился над картой, размышляя, как человек, чей голос едва ли мог дойти до ушей тех, кто принимал решения, но чья жизнь зависела от этих решений ежедневно. Он был солдатом по натуре, но его ум привык разбирать войны не только по окопам и сражениям, но и по человеческим судьбам, которые лежали за этими линиями на карте.
Демобилизация? — его мысли разгонялись, как стрелы на ветру. В условиях, когда мобилизационные мероприятия провалены, а пополнение войск становится мечтой, это слово звучало как нонсенс, пустая формальность. Если людей и так не хватает, то какой смысл в том, чтобы отпускать тех, кто всё ещё может сражаться? Разве что для того, чтобы они сгнили не на поле битвы, а дома, под давлением своей бесполезности.
Но дело не только в численности. Якуб знал, что любой солдат, который остаётся на передовой без ротации, со временем становится пустой оболочкой. Люди начинают ломаться, теряют хватку. Они продолжают сражаться не потому, что хотят победить, а потому что уже не знают, как иначе. Это создавало иллюзию армии, но не её силу.
Он вспоминал своих товарищей. Те, кто уже три года держал линии, давно не были собой. Один превращался в молчаливую тень, другой — в злобного, нервного зверя. И так с каждым. Даже он сам замечал, как внутри него росла пустота, поглощая остатки того, кто когда-то мечтал о жизни за пределами войны. В этом контексте необходимость демобилизации для отдельных бойцов казалась логичной. Человеку нужно время, чтобы стать снова человеком. Но если отправить их домой, не заменив, кто закроет брешь?
Якуб понимал: демобилизация сейчас была бы признанием слабости системы. Она означала бы, что Ливония уже не способна поддерживать порядок в своих рядах. Но в то же время её отсутствие — это бомба замедленного действия. Армия без отдыха и подкреплений — это армия, которая медленно разлагается и умирает изнутри. В данном случае речь шла о вооруженных силах Ливонии (сокр ВСЛ)
Он провёл рукой по волосам, чувствуя, как усталость будто тяжелеет.
Необходимость или роскошь? Демобилизация могла бы быть шансом сохранить тех, кто уже дал всё, что мог. Но она также означала, что фронт останется оголённым. Оставить людей здесь — это растянуть верёвку до предела, пока она не порвётся. Но отпустить их — значит разрезать её ножом.
И тогда он понял. Истинный вопрос был не в том, стоит ли демобилизовать. Вопрос был в том, что делать дальше. Без мобилизации, без ротаций, без плана. Демобилизация была бы только костылём, временным решением, не решающей ключевой проблемы. Ливония нуждалась не в отдыхе или милости к отдельным людям. Она нуждалась в стратегии. В том, чтобы кто-то нашёл способ, как сражаться, когда нечем сражаться.
Но кто это сделает? Не он, не те, кто вокруг него. Их задача — жить до следующего приказа. Даже если этот приказ будет звучать как «Свободны».
BY |"Dark forest outcome"|
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
Individual messages can be fully encrypted. But the user has to turn on that function. It's not automatic, as it is on Signal and WhatsApp. Pavel Durov, Telegram's CEO, is known as "the Russian Mark Zuckerberg," for co-founding VKontakte, which is Russian for "in touch," a Facebook imitator that became the country's most popular social networking site. It is unclear who runs the account, although Russia's official Ministry of Foreign Affairs Twitter account promoted the Telegram channel on Saturday and claimed it was operated by "a group of experts & journalists." Telegram has become more interventionist over time, and has steadily increased its efforts to shut down these accounts. But this has also meant that the company has also engaged with lawmakers more generally, although it maintains that it doesn’t do so willingly. For instance, in September 2021, Telegram reportedly blocked a chat bot in support of (Putin critic) Alexei Navalny during Russia’s most recent parliamentary elections. Pavel Durov was quoted at the time saying that the company was obliged to follow a “legitimate” law of the land. He added that as Apple and Google both follow the law, to violate it would give both platforms a reason to boot the messenger from its stores. The gold standard of encryption, known as end-to-end encryption, where only the sender and person who receives the message are able to see it, is available on Telegram only when the Secret Chat function is enabled. Voice and video calls are also completely encrypted.
from fr
