Я устал и болен.

1826 год, 21 декабря
27 лет

Магомет оспаривает у дам существование души.

1827 год, 22 декабря
28 лет

Успех «Полтавы» ободряет меня.

Черновики

Он без надежд её любил,
Не докучал он ей мольбою:
Отказа б он не пережил.

Полтава

Что касается великих страстей и великих воинских талантов, для этого останется гильотина, ибо общество вовсе не склонно любоваться великими замыслами победоносного генерала: у людей довольно других забот, и только ради этого они поставили себя под защиту законов.

1821 год
22 года

Я оброс бакенбардами, остригся под гребешок – остепенился, обрюзг – но это еще ничего – я сговорен, душа моя, сговорен и женюсь!

1830 год, 26 декабря
31 год

Один из французских публицистов остроумным софизмом захотел доказать безрассудность цензуры. Если, говорит он, способность говорить была бы новейшим изобретением, то нет сомнения, что правительства не замедляли б установить цензуру и на язык: издали бы известные правила, и два человека, чтоб поговорить между собою о погоде, должны были бы получить предварительное на то позволение.

1833 год, декабрь
34 года

Кажется, что судьбою определены мне только два рода писем обещательные и извинительные; первые вначале годовой переписки, а последние при последнем ее издыхании.

1816 год, 28 декабря
17 лет

Мы добрых граждан позабавим
И у позорного столпа
Кишкой последнего попа
Последнего царя удавим.

1817 год
18 лет

Загадочная душа поэта и предельная искренность из дневников и писем Александра Александровича Блока.

Ломаюсь ежедневно.

Я не верю ни в какие запреты здесь, но на небе о нас иногда горько плачут.

Так хочется закусить удила и пьянствовать.

Мысль! великое слово! Что же и составляет величие человека, как не мысль? Да будет же она свободна, как должен быть свободен человек: в пределах закона, при полном соблюдении условий, налагаемых обществом.

1833 год, декабрь
34 года

Денег нет; нам не до праздников.

1831 год
32 года

Как тяжко мертвыми устами
Живым лобзаньям отвечать.

Кавказский пленник

Кавказский мой пленник кончен – хочу напечатать, да лени много, а денег мало – и меркантильный успех моей прелестницы «Людмилы» отбивает у меня охоту к изданиям.

1822 год, 2 января
22 года

Мне пишут из Петербурга, что «Годунов» имел успех. Вот еще для меня диковинка.

1831 год, 3 января
31 год

Кто чувствами в порочных наслаждениях
В младые дни привыкнул утопать,
Тот, возмужав, угрюм и кровожаден,
И ум его безвременно темнеет.

Борис Годунов

Постараемся напиться не en grand cordonnier (прим. – как большой сапожник) – а так, чтоб быть en petit courag (прим. – немного навеселе), под куражом.

1829 год, 5 января
29 лет

Мы сотворены для раутов, ибо в них не нужно ни ума, ни веселости, ни общего разговора, ни политики, ни литературы. Ходишь по ногам как по ковру, извиняешься – вот уже и замена разговору.

1829 год, январь
29 лет

Родные люди вот какие:
Мы их обязаны ласкать,
Любить, душевно уважать
И, по обычаю народа,
О рожестве их навещать,
Или по почте поздравлять,
Чтоб остальное время года
Не думали о нас они...
И так, дай Бог им долги дни!

Евгений Онегин

Бриллианты и дорогие каменья были еще недавно в низкой цене. Они никому не были нужны. Выкупив бриллианты Натальи Николаевны, заложенные в московском ломбарде, я принужден был их перезаложить в частные руки, не согласившись продать их за бесценок. Нынче узнаю, что бриллианты опять возвысились. Их требуют в кабинет, и вот по какому случаю.
Недавно государь приказал князю Волконскому принести к нему из кабинета самую дорогую табакерку. Дороже не нашлось, как в 9000 рублей. Князь Волконский принес табакерку. Государю показалась она довольно бедна. – «Дороже нет», – отвечал Волконский. «Если так, делать нечего, – отвечал государь: – я хотел тебе сделать подарок, возьми ее себе». Вообразите себе рожу старого скряги. С этой поры начали требовать бриллианты. Теперь в кабинете табакерки завелися уже в 60 000 рублей.

1835 год, 8 января
35 лет